Александр Тарнорудер - Vertigo Страница 11

Гроза ушла на восток, но метель не кончалась, укрывая плато и палатку постоянно растущим слоем влажного и тяжелого весеннего снега. Сугроб у входа неуклонно поднимался, и Дан периодически сбрасывал снег с постепенно засыпаемой палатки ударами кулаков по скатам.

К утру намело с полметра. Дан с трудом откопал из–под снега выброшенную ночью кружку. Ветер стих, но тучи сидели на плато сплошным покровом, и видимости не было никакой. Передвигаться по свежему снегу было трудно, но прогресс был налицо — Дан смог встать на ноги, хоть и опираясь на два ледоруба. Голова не кружилась, он мог есть, пить и кое–как ходить, с трудом сохраняя равновесие. Телефон по–прежнему не работал. Реально у него были два варианта: сидеть на плато, пока окончательно не пройдут все симптомы болезни, или любой ценой спускаться вниз. Любой ценой — это дойти до края плато, утопая по колено в снегу, сесть на волокушу и скатиться по склону к взлетной полосе. И если он не напорется на скалы, то спустится на высоту три километра, где не столь сильно кислородное голодание.

Альтернатива — ждать, пока его отсюда не снимут. Но облачность может сидеть на плато, сколько ей вздумается. Можно ждать подходящей погоды и неделю, и две… А запасов у него насилу на неделю. А если такая же погода и внизу, то на ледник Барсучий Нос не летает. Получается, мистер Данила–шутер, что спасать свою серую шкурку тебе самому придется. Лишь один плюс был в данной ситуации — солнце не топило снег и он не превращался в кашу.

— Решайся, Данила!

— Видимости никакой, даже затормозить не успеешь.

— Лучше быстро, хоть и с риском, прямо к полосе съехать, чем весь день с еще большим риском склон подрезать.

— До края плато еще добраться надо.

— Доберешься, километр всего.

— А здесь чем плохо?

— Да ты, родной, и сам знаешь, что вирус на тебя наехал, только не представляешь, какой. Покувыркался тут пару дней и зачирикал. А как этот вирус дальше себя вести станет — не известно. И что тебе, болезному, завтрашний день готовит, угадать не можешь. А если он тебе почище vertigo подлянку подкинет? В горах завтра еще полметра снега может навалить, а то и больше.

Дан чувствовал, что должен решиться. Только бы не возобновился снегопад. Конечно, речь не шла о том, чтобы тащить на себе весь запас. Взять нужно только самое необходимое: маленький рюкзак с компьютером и диагностикой, инфузию, пару литров натопленной из снега воды, пару литров бензина, печку, шоколад, кубики бульона, несколько тюбиков с паштетом. Снежный якорь — всенепременно, веревку, крючья.

Ну и дурацкое же положение, хуже не придумаешь. Сидишь в горах на Аляске совсем один, погода — ни к черту, и знаешь, что играешься с дядей Сэмом в игрушки. С другой стороны, какие там игрушки, при такой погоде никакой дядя тебе уже ничем не поможет — сам выбираться должен. Лучше всего выходить до рассвета, чтобы оказаться на склоне в тот момент, когда уже рассвело, но солнце еще не взошло. Температура самая низкая за сутки, и соответственно минимальная опасность попасть в лавину. Склон, конечно, перегружен свежим снегом, но пока он не начал подтаивать, есть все шансы спуститься. Неизвестно только одно: сколько времени ему понадобится, чтобы преодолеть примерно с километр до края плато. Снег — по колено, двигается он с трудом, может занять и час, и два — заранее не скажешь. Выходить надо часа за два до рассвета, лучше посидеть и подождать, чем катиться по тающему склону. Если бы в этом чертовом облаке было хоть что–нибудь видно.

Второй день и третья ночь на плато. И он вместо разгадывания шарады занимается исключительно собственным спасением. Невезуха какая — дойти почти до самого конца и… Даже слова подходящего у него не нашлось, чтобы выразить то состояние, в котором он оказался. Все насмарку. Конечно, у него на счету останется немалая сумма, за последние полгода он почти ничего не тратил. Больше трехсот тысяч долларов только за участие в отборочном марафоне. Интересно, сколько еще участников дошли до последнего этапа? Дядя Сэм, должно быть, не просто так раскошелился на такие расходы. Стоило ли соглашаться на роль подопытного кролика ради призрачной цели «участвовать в экспедиции»? Постоянная череда сменяющихся лиц, и при этом полное отсутствие нормальных человеческих контактов, за исключением одной недели, когда он ездил в Израиль на могилу Розки. Пластиковая комната без окон, и бесконечные задания круглые сутки, сумасшедшее расписание, не оставляющее время ни на что, кроме ежедневных пробежек и тренажеров, путаница между днем и ночью, когда суточный цикл сбивается напрочь. Полная зависимость от исследователей, безоговорочное подчинение любому лицу, которое, как Джеральд, приносит пакет и посылает через весь континент на Аляску. Так что же на самом деле на нем испытывают? За полгода он ни разу не задумался, что в реальности может стоять за «экспериментом». Существует ли вообще эта так разрекламированная «экспедиция», или все это блеф вместе с «обратными отсчетами»?

Однако шевелиться надо, завтрак готовить надо, палатку свертывать надо. Звезд по–прежнему не было видно, значит, туман или облако все еще окутывали плато под Черчиллем. Интересно, как они за мной наблюдают, подумал Дан, ведь за все время, что он в горах, не было не малейшего намека на постороннее присутствие. Он был совершенно один. Он не мог определить, явилась ли его болезнь невероятной случайностью или частью какого–то до деталей продуманного плана. И что было бы, если бы ему реально понадобилась посторонняя медицинская помощь? Спасибо отцу, спасибо турклубу, он чувствовал себя в горах, как дома, прекрасно знал, чего бояться, а чего нет, смог контролировать свое состояние и трезво оценить риск. Был ли он уверен на сто процентов, что поступает правильно, пытаясь самостоятельно спуститься с плато? На сто, конечно, нет, но больше пятидесяти — наверняка. Никто не знает, что может случиться дальше, а пока он может двигаться на своих двоих, он должен уходить с высоты и тем самым повышать свои шансы выжить. Простая логика, закон гор, прежде всего, уходи от опасности, а там — думай дальше.

Километр по глубокому снегу — это две–три тысячи шагов. Сделав лишь сотни три, Дан понял, насколько он ослаб всего за пару дней. Организм протестовал, как он протестует на тридцатом километре марафона. Дан заставлял себя идти, освещая путь фонариком, уменьшив шаги, чтобы не оступиться и не упасть, неуклонно подсчитывая каждый шаг. Состояние, которого он не знал, к которому не привык. Его тело, даже пробежав сорок километров, всегда было способно двигаться дальше, он никогда в жизни, даже на армейском марш–броске, не достигал предела своих возможностей. Вдобавок ко всему, ему требовались дополнительные усилия, чтобы сохранять равновесие. Он держал направление строго на юг, время от времени сверяясь с компасом. Он не позволял себе останавливаться до тех пор, пока не пройдет этот километр. С каждым шагом идти становилось все труднее из–за небольшого подъема, всего–то метров двадцать, похожего на край блюдца и отделявшего плато от склона долины. Начинало светать, черная пелена сменялась темно–серой, фиолетово–малиновой, снова серела и постепенно светлела. Небесный владыка, отойдя ото сна, по капле добавлял молоко в черный кофе ночного тумана.

Две тысячи семьсот сорок три шага. Дан стоял перед склоном, круто уходящим вниз. Видимость была от силы метров десять. Несмотря на туман, достаточно холодно. Только теперь он позволил себе передохнуть. Силы были на исходе — он и подумать не мог, насколько трудно будет пройти этот километр. Он мог бы с легкостью променять его на самый трудный и изнурительный марафон. Не помогало даже традиционное средство — кусочки горького шоколада.

Дан продел руки в петли ледорубов, так что клювики оказались на уровне локтей, отпустил якорь на максимальную длину, отпустил красный воздушный шарик, у которого побольше шансов, чем у него, остаться на поверхности лавины. Он уложил спереди упаковку с палаткой и остальными вещами, призванными смягчить удар, если он налетит на камень.

С Богом?.. К черту?..

Никаких санок не надо: как славно было на Воробьевых горах на высоком берегу Москвы–реки забраться в большой мешок из толстого полиэтилена, и, взяв для страховки ледоруб, пугая лыжников, скатиться с ветерком вниз. А здесь впереди почти ничего не видно, и надо тормозить всеми силами, чтобы не набрать сумасшедшую скорость и не врезаться в скалу, или не рухнуть с обрыва. Он лежал раскорякой на волокуше и со всей силой, на которую был способен, втыкал ледорубы локтями в свежий рыхлый снег. В первые минуты все шло нормально, но потом ему понадобилось прилагать все больше и больше усилий. От напряжения начали болеть мышцы рук и спины. Хотелось остановиться на склоне и переждать, передохнуть, но у него уже не хватало сил, чтобы полностью остановиться. Он мог бы перевернуться и, предоставив волокуше свободу скатиться вниз со всеми его вещами, остановиться на склоне, используя якорь и оба ледоруба. Но это означало, что дальше ему пришлось бы спускаться пешком… Сегодня он не был на это способен. Поэтому приходилось терпеть и преодолевать себя и нарастающую боль в мышцах.