Эдуард Лимонов - Палач Страница 12

— У меня тут машина, несколько блоков отсюда. Я тебя отвезу, — объявила Женевьев, отрываясь от Оскара. Рука его, ободренная обещаниями, данными ему губами Женевьев, в этот момент исследовала — увы, поверх макинтоша и костюма — мягкость попки мадам де Брео. — Где ты живешь?

Перед Оскаром вдруг возникла дилемма: говорить или не говорить Женевьев, где он живет, позволить или не позволить отвезти его в «Эпикур»? Маргарет он сказал бы, что живет на Мэдисон или на Бикман-плейс, соврал бы. Для Женевьев у Оскара было приготовлено особое место в жизни, потому он решил предстать перед ней бедным и голым. Пусть знает.

— Не думаю, что тебе следует везти меня через весь город на Вест-Сайд, — произнес Оскар с сомнением. — Я живу на Бродвее и 108-й улице, в отеле…

Но 108-я улица не произвела на Женевьев должного впечатления. Она упрямо повторила: «Я хочу тебя отвезти», и они зашагали, чуть покачиваясь, к Первой авеню, где была запаркована машина. Листья, сметенные ветром с деревьев 57-й улицы, шуршали у них под ногами, и Женевьев положила свою левую руку поверх правой руки Оскара, обнимающей ее за талию.

Машина оказалась «бентли» 1938 года выпуска. Лакированная и хромированная, она находилась в паркинге на Первой авеню и 55-й улице, и Оскар с удовольствием воссел рядом с Женевьев, не очень уверенный, впрочем, что Женевьев сможет вести машину лучше, чем она до этого могла ходить. Ходить ей хотя бы помогал Оскар, но водить машину он так и не научился.

Нет, Женевьев вела машину, и «бентли» не качался. Иной раз он, пожалуй, слишком резко рвался вперед на слишком внезапно загоревшийся зеленый свет или слишком резко останавливался на красный, так что Оскар устремлялся головой в переднее стекло, но они доехали до 108-й и Бродвея, никого не ушибив, и Оскар так и не коснулся лбом ветрового стекла.

— В настоящее время я обеднел и посему живу тут. — Оскар показал на горящие ядовито-красным неоном то вспыхивающие, то затухающие буквы «Epicure»: «p» отсутствовало наполовину, от «i» осталась только точка, «r» же светилась разбавленным жидко-розовым светом. — До этого я жил на Ист-Сайде, в Йорквилле, но, когда закончился лиз на квартиру, пришлось перебраться сюда. Хозяин поднял цену, я не мог платить столько денег…

— Я хочу посмотреть, как ты живешь, — сказала Женевьев. — Давай поднимемся к тебе, только ненадолго, потому что мне завтра работать.

Оскар сам хотел предложить Женевьев войти с ним в отель, но еще не решился. Его комната в отеле не была лучшим в мире местом для соблазнения светских женщин, однако отпустить Женевьев, не попробовав с нею сблизиться, было рискованно и неразумно. Кто знает, что может случиться завтра, встретятся ли они еще?

— Ты должна поставить машину в паркинг, — сказал Оскар. — Мы не можем бросить «бентли» на 108-й улице. Мои соседи, — и Оскар кивнул на группу черных ребят и девушек, сидящих на ступеньках отеля «Эпикур» с транзистором, — живо избавят «бентли» от лишних частей.

Женевьев не возражала, они нашли паркинг, оставили там «бентли» и через пятнадцать минут под восхищенные реплики, восторженный свист и иронические вскрики соседей Оскар и его светская Женевьев уже поднимались по ступенькам в отель «Эпикур». Женевьев полупьяно улыбалась и уже у двери Оскаровой комнаты спросила:

— Надеюсь, у тебя найдется что-нибудь выпить? Мне нужны будут силы на обратное путешествие.

— Вина, увы, нет, есть скотч, — ответил Оскар. — Но ты не пугайся, соседи не такие страшные, какими кажутся со стороны. Конечно, они любят попугать «беленьких», как они нас называют, и не отказались бы от кое-каких деталей твоего автомобиля, но я живу здесь год, и никто еще пальцем меня не тронул.

«Постель — единственное место на земле, где гордо существует справедливое неравенство». Этот афоризм Оскар придумал для Наташки, дабы заткнуть ей рот, постоянно изрекающий ее, Наташкины, истины. Все на одну и ту же любимую Наташкину тему: о свободной любви, о том, что она любит всех и что ей хорошо со всеми.

«Все вы мне нужны и интересны, — доказывала Наташка, хохоча. — И кто может, и кто не может. И импотент может быть хорош. О, если он нежный и у него хорошая кожа. Меня импотенты очень возбуждают», — разглагольствовала Наташка.

Оскар бесился от злости, доказывая ей, что в мире, да, существует справедливое неравенство и что он, Оскар, например, знает, что он очень хороший любовник, и что пусть Наташка не пиздит, что с толстым импотентом шестидесяти лет ей так же хорошо, как с Оскаром, когда он доебывает ее, Наташку, до появления кровавых пузырей в ее щели.

«Ты — одно удовольствие, а он — другое», — стояла на своем Наташка.

У мадам де Брео оказалось длинное, загорелое, без полосок лифчика или трусиков тело, большая мягкая грудь, высокий мягкий зад и мягкий живот. Все мягкое. Мягкое устраивало Оскара. Мягкое его, возбуждало.

Единственное, что ему не понравилось в манере, в какой Женевьев де Брео исполняла свою часть любовного акта, — то, как она этот акт завершила. Женевьев вся сжалась за некоторое количество минут до оргазма и потому помешала Оскару получить его часть удовольствия. Кроме того, кончая, Женевьев еще и пописала в то же самое время. Пописала толчками, потом вынутый из нее член Оскара сильно пощипывало.

Лежа на спине и цоглаживая благодарно волосы Оскара — он в это время, раздвинув руками ее щель, с любопытством разглядывал устройство пизды мадам де Брео, — Женевьев спросила:

— А ты? Ты кончаешь когда-нибудь?

— Мне нужно куда больше времени, — ответил Оскар, обводя пальцем очертания ее полового отверстия. У дамы-дизайнера был крупный клитор и крупно и просто устроенная пизда. Оскар верил, что с пиздой нужно работать. Целовать ее, чувствуя, ебать, понимая. Пизда — существо особое, любящее ласки и удовольствия, как дети любят конфеты и шоколад. Оскар всегда подходил к пизде с этой точки зрения, а не как к дыре в стене. В этом отличие Оскара от большинства мужчин. Даже Наташка признает, что Оскар по-настоящему любит пизду…

— Ох, это было так хорошо, — мечтательным, помутневшим голосом промычала Женевьев… — Очень хорошо… Я себя чувствую волшебно…

Судя по количеству судорог, которыми сопровождался оргазм Женевьев, это был, может быть, ее единственный половой акт с мужчиной за по крайней мере месяц, подумал Оскар, продолжая водить пальцем по поросшим темными волосами окрестностям пизды мадам. Волосы на голове мадам были цвета красного дерева — единственное, что как-то не согласовывалось с остальным ее вполне элегантным обликом дамы-дизайнера.

— Ох, так хорошо… — стонала Женевьев. — Ох…

Очевидно, желая отблагодарить Оскара за оргазм, мадам де Брео вдруг приподнялась и потянулась к его члену. Оскар позволил ей согнуться вдвое, переползти по проваливающемуся отельному ложу в ноги и взять член в мягкий и широкий рот. Он не стал разочаровывать мадам, не сказал ей, что, хотя он и получает определенное удовольствие от этого вида любви, тем не менее очень редко может кончить таким образом. Этот способ любведелания лишает Оскара инициативы и удовольствия подчинить себе женщину. Его привычка шокировать молодых девушек, неуважительно вспрыгивая им на грудь и еще более неуважительно втискивая им член в рот, относится скорее к области силы, подчинения, а не преследует своей целью получение удовольствия именно от членососания. Подавить жертву этим похабным наглым актом стремится Оскар. Ошеломить, сделать ее жертвой. Лежать же маленьким мальчиком, беззащитно предлагая самую уязвимую и нежную часть своего тела власти другого человека, Оскару не очень нравилось. Часто, особенно если партнер был неискусен, Оскар терял в процессе членососания эрекцию. Его, оскаровское, возбуждение происходило от борьбы, от победы, и это в обессилевшего, слабо разбросавшего члены врага втыкал он свое орудие. От сознания слабости жертвы наливался его член кровью.

Женевьев старалась очень. Она облизывала оскаровский член с головки до его уходивших, прятавшихся в крепкий кустарник корней. Но от облизывания она неосторожно перешла к заглатыванию, и тут Оскар понял, что полупьяная мадам де Брео не выдержит марафона. Когда она, во второй уже раз, едва не задохнувшись собственной слюной, вынула Оскаров член из горла, чтобы передохнуть, он остановил ее ласковым:

— Хватит, Джей, мне очень трудно кончить таким образом.

— Большинство мужчин любит это, — сказала, отведя волосы с лица, Женевьев и облизала губы. — Ты хорошо пахнешь, и ты вкусный…

— Но я не большинство мужчин, Женевьев, я меньшинство…

— Что это у тебя? — спросила Женевьев, указывая вверх. На стене, в изголовье кровати, свисали с гвоздя кожаный ошейник с шипами и плеть. Семихвостая черная кожаная плеть. Части специального гардероба, которые — только две — он позволил себе повесить на стену, показать миру. Больше показать он не хотел — комнату редко, но посещали горничные, хотя и нечасто, меняли белье, Оскару не хотелось бы прослыть среди персонала отеля и его обитателей уродом или извращенцем. Хотя некоторые из обитателей отеля и были уродами и извращенцами.