Сара Уинман - Дивная книга истин Страница 12

Привет, Бадди, сказал Фредди и прищелкнул языком.

Он больше не поет, сказала Мисси.

Почему так?

Не знаю. Однажды взял и перестал петь. И не объяснил почему.

Фредди посмотрел на птицу, которая, нахохлившись, сидела рядом со своим искусственным подобием. Клетка была роскошная, больше подходившая для какого-нибудь расфуфыренного какаду, чем для обычной коноплянки. Малиновые и бурые перышки казались жалкими и тусклыми на фоне ярко-желтой пластмассовой канарейки, составлявшей ей компанию.

Вторая птаха тоже ни гугу. Чего ты хочешь от Бадди? – заметил он.

Мисси появилась из-за дверцы шкафа в простом домашнем платье зеленого цвета. Одновременно засвистел чайник.

А ты все такой же дурачок, сказала она, мимоходом взъерошив его волосы.

Он наклонился, не вставая с кресла, подтянул поближе свой чемоданчик, порылся внутри и вынул бутылку коньяка.

Вот, я припас выпивку.

На какой случай?

На случай хорошего дня.

Так сделаем день еще лучше.

Она убрала чайник с плиты и вручила Фредди штопор с костяной ручкой.

Ты выглядишь счастливым, сказала она, снимая пару чашек с крючков над раковиной и водружая их на журнальный столик между кроватью и креслом. Он откупорил бутылку и налил коньяк.

За нас, сказала она.

И эти два слова прозвучали для него прекрасной музыкой.

Мисси задернула шторы, отгородившись от внешнего мира. В резком свете лампочки – и по контрасту с ее облегающим фигуру платьем – мятые ветхие шторы смотрелись особенно жалко. Все здесь, включая хозяйку, подернулось пылью минувших, лучших дней. Она посмотрела на Фредди, задремавшего на ее кровати.

Перед тем она спросила его, что приготовить на ужин.

Удиви меня, сказал он.

Она открыла шкафчик рядом с плитой, извлекла оттуда куриное яйцо и продемонстрировала его Фредди.

Помнишь, как еще недавно они ценились на вес золота?

И оба рассмеялись, потому что им так много нужно было сказать друг другу – и почему бы не начать с яйца? Все эти тягостные военные дни, все эти ночи, проходившие в беспрестанных метаниях: что-то сделать здесь, что-то там и еще успеть в кучу других мест. Тут она испытала болезненный укол стыда. Это из-за того, что снова увидела Джини. В попытке приглушить боль она положила руку на живот. Чувство никогда по-настоящему не отпускало, верно? Потому что оно таилось во тьме, недоступное лучам света. А вот он, спящий на постели, как дитя, – он был светом. Мисси отвлеклась от приготовления ужина, села и налила себе изрядную порцию коньяка.

Сейчас она уже не помнила, кто из них первым упомянул о бомбоубежище, она или Джини; да это и не важно – обе они были дрянными девчонками, вполне достойными друг друга. Впрочем, то место приобрело соответствующую репутацию еще до их первого появления там, а впоследствии они уже пристрастились к этому своего рода таинству, не приобщая к нему прочих друзей. Это была их постыдная тайна, сродни знанию о дурной болезни – которую, кстати, там запросто можно было подхватить.

В первые недели после открытия бомбоубежища эвакуация происходила хаотично и спонтанно; порой тысячи людей вытягивались очередью перед зданием биржи еще до того, как начинали выть сирены. Они с Джини рука об руку молча переступали порог. Кто-то оживленно болтал, кто-то бродил туда-сюда, семьи с детьми держались вместе и старались делать вид, что все нормально. Но им с Джини не было нужды в разговорах – они четко знали, куда и зачем идут. Надушенные и при полном макияже, они спускались по винтовой лестнице в темный подвал, где застарелые фруктово-овощные миазмы смешивались со всеми типами человеческих запахов.

Семьи и одинокие старики предпочитали держаться в свете ламп, где люди подбадривали друг друга песнями и забавными историями. Иные же предпочитали укромные ниши, где если что и освещалось, то лишь карты и деньги, но не лица. Именно в такие ниши направлялись они с Джини, шаркая ногами по полу, чтобы не оступиться в ненадежном мраке. Они стремились к редкой возможности свободы. К возбужденному трепету после первого невидимого прикосновения.

Они находили нужное место по характерному запаху из смеси женской парфюмерии, мужского одеколона и похоти. Мисси была вся на нервах, ноги подкашивались. Перед походами сюда она всегда полностью опорожнялась, поскольку не могла доверять себе – только не в этом месте, где могло случиться все, что угодно.

Она никогда не знала, рядом ли Джини, потому что здесь никто не подавал голоса. Но она слышала дыхание и чувствовала движение, происходившее сзади, спереди и по бокам от нее. Никаких спичек, зажигалок или фонарей. Здесь царила тьма и соблюдалась анонимность. Для каждого из них это был маленький гадкий секрет, и никто не желал его раскрытия.

По поведению мужчин она сразу угадывала тех, кто уже бывал здесь ранее. Эти времени даром не теряли: огладив бедра и зад, сразу тянулись к груди. Джемперы задирались как можно выше, рты находили друг друга. В большинстве случаев от них несло алкоголем, но как-то раз, в одно из последних посещений, она уловила в мужском дыхании запах лука; и неожиданно ей это понравилось, поскольку сама она уже давно не пробовала свежий лук. И она продлила поцелуй, с наслаждением втягивая острый луковичный дух. После первых походов в бомбоубежище она взяла за правило не надевать панталоны, оставляя только чулки и пояс, что упрощало процесс. Одежду никогда не снимали полностью, только расстегивали, задирали и приспускали все, что требовалось. Стоило только чужой руке проскользнуть между ног, и пальцы оказывались внутри нее – смесь возбуждения и стыда, страха и отвращения, – а затем появлялось это влажное чувство, заставлявшее ее раздвинуть ноги, приподняться и сесть верхом на член незнакомца, чье желание обострялось постоянной близостью смерти. Она впивалась зубами в материю пиджака или мундира и не издавала ни звука, а когда все заканчивалось и партнер уходил, очищала себя надушенным носовым платком и гадала, кем был этот мужчина. Ничего удивительного, если он был солдатом или еще кем-то связанным с армией, ибо таковые составляли большинство, – получив увольнение, они прямиком направлялись в подобные места с конкретной целью. Куда больше ее занимала их предполагаемая внешность: был ли невидимый любовник красив собой, или уродлив, или так себе, ничего особенного? Может, это был мужчина, на которого она и не взглянула бы при дневном свете. А может, он вызвал бы у нее отвращение. В глубине души ей даже нравился последний вариант.

А теперь они с Джини больше не были подругами. Да и как они могли ими оставаться? В ту пору они просто не надеялись выжить и не думали о возможном разоблачении впоследствии. Черт, как же Мисси по ней соскучилась! Но Джини стала респектабельной и благопристойной особой. Вышла замуж за полицейского, родила ребенка. Так что теперь, завидев друг друга, они расходились по противоположным сторонам улицы. Или покидали паб. На худой конец, прятались в туалетах. Оно и к лучшему. Стыд остается стыдом, и никакими парфюмерными ухищрениями его не заглушить.

Фредди пошевелился. Она загасила сигарету и поднялась, чувствуя себя очень уставшей. Потом открыла банку консервированной ветчины и стала нарезать ее аккуратными толстыми квадратиками.

10

Фредди слышал, как разбивается яйцо, как открывается консервная банка и льется в чашку коньяк. Он лежал с закрытыми глазами, прислушиваясь к таким приятным звукам кухни – звукам домашнего уюта и присутствия близкого человека. Наконец он приподнял веки, но постарался не шевелиться, чтобы не мешать Мисси, которая потягивала коньяк в задумчивом одиночестве. А потом наблюдал, как она режет кусочками ветчину и насыпает на блюдце панировочные сухари; как подходит к его чемодану и аккуратно вынимает оттуда сложенные рубашки, пару брюк, мыло и бритву; как разворачивает листок бумаги и глядит на слова, написанные ее собственной рукой в то бесконечно далекое мартовское утро.

Все в порядке? – спросил он сонным голосом.

Мисси вздрогнула.

Да, я искала спички…

Они в самом низу.

…и потом отвлеклась.

Ничего страшного, сказал он.

Сунула нос в твои вещи.

У меня нет от тебя секретов.

Она еще раз взглянула на записку, прежде чем ее свернуть.

Все время хотел спросить: где ты обреталась?

Когда?

Когда ты меня оставила, сказал он, кивком указав на записку. Я ведь был еще ребенком.

Я тоже, сказала Мисси и убрала сложенную бумагу обратно в чемодан. Я поехала туда, где меня никто не знал и где я никогда больше не появлюсь.

А потом?

А потом я вернулась. Жила на юге Лондона, устроилась в бюро газетных вырезок на Флит-стрит – неподалеку от места, где работаю сейчас. Тоже была неплохая работа. Подружилась с одной женщиной, Джини, которая уговорила меня вместе поселиться в Ист-Энде. Собственно, вот и все. К тому времени тебя и тетушек уже не было в городе.