Ник Хорнби - Мой мальчик Страница 12

Вечер тянулся. Меган поплакала, похныкала, а потом заснула. Маркус несколько раз ходил к автоматам и возвращался с банками колы, шоколадками "Кит-Кат" и пакетиками чипсов. Никто не произнес ни слова, лишь Маркус иногда ворчал насчет пациентов, которые сидели в ожидании приема.

— Терпеть не могу весь этот сброд. Практически все пьяные. Только посмотри на них. Все побывали в драке.

Так оно и было. Все, сидевшие в приемном покое, так или иначе относились к сброду: бродяги, пьяницы, наркоманы или просто сумасшедшие. Те немногие, что просто стали жертвами обстоятельств, были бледны, выглядели нервно и измотанно — сегодняшний день стал для них чем-то из ряда вон выходящим. Тут была женщина, которую укусила собака, и мама с маленькой девочкой, которая, кажется, упала и сломала лодыжку. Все же остальные просто перенесли хаос своей повседневной жизни из одного места в другое. Для них не было разницы, кричать на улице на прохожих или оскорблять медсестер в приемном покое травматологического отделения, — везде одно и то же.

— Моя мама не такая, как все эти люди.

— Никто этого и не говорит, — ответила Сьюзи.

— А если они так подумают?

— Не подумают.

— Могут подумать. Ведь она наглоталась таблеток! Ее привезли сюда всю облеванную. Откуда им знать, что она не такая?

— Они поймут. А если не поймут, мы им скажем.

Маркус кивнул, и Уилл понял, что Сьюзи сказала именно то, что нужно: неужели кто-то поверит, что Фиона такая же, как эти отщепенцы, если у нее есть такие друзья? На этот раз Уиллу показалось, что Маркус задался не тем вопросом. Правильный вопрос был: "А какая между ними разница?" Потому что если единственной вещью, отличавшей Фиону от всех этих людей, были ключи от машины в руках Сьюзи да еще дорогая одежда Уилла, то это означало, что у нее серьезные проблемы. Нужно жить в собственном мыльном пузыре. Нельзя пытаться проникнуть в чужой пузырь, потому что так ты лишишься своего. Ведь Уилл покупал одежду, компакт-диски, машины, модную мебель и наркоту исключительно для себя; и, если Фиона не могла себе всего этого позволить и у нее не было соответствующего пузыря, это ее проблемы.

Как по сигналу, появилась какая-то женщина — не доктор и не медсестра, а кто-то из служащих.

— Здравствуйте. Вы приехали с Фионой Брюер?

— Да, я ее подруга Сьюзи, это Уилл, а это сын Фионы, Маркус.

— Ясно. Фиона должна будет остаться здесь на ночь, а вам, конечно, не стоит здесь сидеть. Маркусу есть где побыть? У тебя есть сейчас кто-то дома, Маркус?

Маркус покачал головой.

— Сегодня он останется у меня, — заявила Сьюзи.

— Хорошо, только для этого мне нужно получить согласие его мамы, — кивнула женщина.

— Конечно.

— Я хочу поехать к ней, — сказал Маркус в спину удаляющейся женщины; она оглянулась и улыбнулась в ответ. — Если, конечно, это кого-то волнует.

— Конечно волнует, — уверила его Сьюзи.

— Ты так думаешь?

Женщина вернулась через пару минут, улыбаясь и кивая так, будто Фиона только что родила ребенка, а не дала разрешение, чтобы ее сына забрали на ночь.

— Она не против. Она просила вас поблагодарить.

— Хорошо. Тогда пойдем, Маркус. Поможешь мне разложить диван.

Сьюзи посадила Меган обратно в детское сиденье, и они направились к машине.

— Еще увидимся, — сказал Уилл. — Я тебе позвоню.

— Надеюсь, ты разберешься с Полой и Недом.

Опять секундное замешательство: Нед и Пола, Нед и Пола… Ах да, его бывшая жена и сын.

— Да, все будет нормально. Спасибо. — Он поцеловал Сьюзи в щеку, похлопал Маркуса по плечу, помахал Меган и вышел на улицу, чтобы поймать такси. Все это, конечно, интересно, но проводить так каждый вечер он не собирался.

Глава 11

Оно лежало на кухонном столе. Он заметил его в тот момент, когда ставил в вазу цветы по просьбе Сьюзи. Накануне вечером все так спешили и суетились, что не заметили его. Он взял его в руки и сел.

Дорогой Маркус,

Что бы я ни написала в этом письме, мне кажется, ты все равно будешь ненавидеть меня всю жизнь. Может быть, "всю жизнь" слишком сильно сказано — когда ты подрастешь, наверное, почувствуешь что-то, кроме ненависти. Но все равно, долгое время ты будешь думать, что я поступила неправильно, глупо, эгоистично, ужасно. Поэтому я хочу объясниться, пусть это даже и бесполезно.

Послушай, часть меня понимает, что я поступаю неправильно, глупо, эгоистично, ужасно. Фактически, моя большая часть. Но проблема в том, что эта моя часть уже не контролирует мои поступки. Именно это и ужасно в той болезни, которой я страдаю последние несколько месяцев — она не позволяет мне слушать ни себя, ни других. Она поступает так, как ей вздумается. Надеюсь, что тебе никогда не придется этого испытать.

Все это не имеет к тебе никакого отношения. Мне всегда нравилось быть твоей мамой, хоть это было порой и тяжело, и мне временами было трудно. И я не знаю, почему мне недостаточно просто быть твоей мамой, но это так. И дело не в том, что я настолько несчастна, что не хочу больше жить. Сейчас я чувствую другое. То, что я чувствую, скорее, похоже на усталость и скуку, как будто вечеринка слишком затянулась, и я хочу домой. Я опустошена, мне кажется, что впереди у меня уже ничего нет, потому-то я и хочу поставить на этом точку. Как я могу так думать, когда у меня есть ты? Не знаю. Я знаю одно: если я буду продолжать влачить свое существование только ради тебя, ты сам не скажешь мне за это спасибо, и мне кажется, что, когда ты все это переживешь, жизнь твоя пойдет лучше, чем прежде. Правда. Ты можешь жить с папой или Сьюзи, она всегда говорила, что позаботится о тебе, если со мной что-то случится.

Я буду присматривать за тобой, если смогу. Думаю, что смогу. Мне кажется, если что-то случается с мамой, то ей позволяют это делать, даже если она сама во всем виновата.

Мне не хочется заканчивать это письмо, но я не вижу смысла продолжать. С любовью,

Он все еще сидел на кухне за столом, когда мама приехала из больницы в компании Сьюзи и Меган. Она сразу же увидела, что он обнаружил.

— Черт, Маркус. Я об этом совсем забыла.

— Забыла? Забыла о предсмертной записке?

— Ну, ведь я не предполагала, что мне придется об этом думать? — сказала она и рассмеялась.

Она и вправду смеялась. Вот такая у него мама. Когда она не плачет над миской с хлопьями, она смеется над попыткой покончить с собой.

— Господи, — сказала Сьюзи. — Так вот это что! Мне не стоило его здесь оставлять, пока я ездила за тобой. Я просто подумала, что ему неплохо было бы здесь прибрать.

— Сьюзи, мне кажется, тебе не в чем себя винить.

— Мне следовало подумать.

— Видимо, нам с Маркусом надо кое о чем поговорить с глазу на глаз.

— Конечно.

Сьюзи и мама обнялись, и Сьюзи подошла его поцеловать.

— С ней все в порядке, — шепнула она, достаточно громко, чтобы могла слышать мама. — Не волнуйся за нее.

Когда Сьюзи ушла, Фиона поставила чайник и села за стол рядом с ним.

— Ты злишься на меня?

— А ты как думаешь?

— Из-за записки?

— Из-за записки и из-за всего остального, что ты сделала.

— Я понимаю. Но сегодня я чувствую себя не так, как в субботу, если это, конечно, что-то меняет.

— То есть все прошло, так?

— Нет, но… сейчас мне лучше.

— "Сейчас" для меня недостаточно. Я вижу, что сейчас тебе лучше. Ты только что поставила чайник. Но что случится, когда ты допьешь свой чай? Что произойдет, когда я уйду в школу? Я же не могу все время сидеть дома и следить за тобой.

— Конечно, я понимаю. Но мы должны заботиться друг о друге. Это должно быть взаимно.

Маркус кивнул, но сейчас он был в таком состоянии, что слова для него ничего не значили. Он прочел письмо, и его больше не интересовали ее слова. Значение имело лишь то, что она сделала и собирается сделать. Сегодня она, пожалуй, ничего с собой не сделает. Она выпьет свой чай, вечером они закажут домой ужин из ресторана и будут смотреть телевизор, и им будет казаться, что это начало новой, лучшей жизни. Но это пройдет, и начнется что-то другое. Он всегда верил своей маме — или, скорее, у него никогда прежде не было оснований ей не верить. Но теперь его жизнь уже никогда не будет такой, как прежде.

Проблема состояла в том, что двое — это слишком мало. Он всегда считал, что два — это хорошее число и что ему бы весьма не понравилось жить в семье из трех, четырех или пяти человек. Но теперь он видел в этом смысл: если кто-то сходит с дистанции, ты не остаешься один. А как увеличить количество членов семьи, если нет никого, кто мог бы, ну, вы понимаете, в этом помочь? Придется что-то придумать.

— Я заварю чай, — сказал он весело. Теперь, по крайней мере, у него была цель.

Они решили провести вечер, как обычно. Заказали домой карри, Маркус пошел взять напрокат видеофильм и потратил на это уйму времени: на какой фильм ни взглянешь — везде что-нибудь о смерти, а смотреть про смерть ему не хотелось. Если на то пошло, то он просто не хотел, чтобы его мама смотрела про смерть, хотя и не знал почему. Что случится, если его мама увидит, как Стивен Сигал прострелит из пистолета пару голов? Сегодня они пытались не думать ни о какой смерти. Та мысль которой они боялись, была тихой, печальной, настоящей, а не крикливой, типа, "еще одним меньше". (Людям кажется, что дети не видят разницы, но они ее, конечно же, видят.) В конце концов он взял фильм "День сурка", который ему понравился, потому что он только что вышел на видео, а на коробке было написано, что он смешной.