Ребекка Маккаи - Запретное чтение Страница 12

…Я открыла глаза и попыталась сосредоточиться на музыке Гленна. Правой рукой я почесала ногу, а левой — спину. Чем больше я чесалась, тем нестерпимее становился зуд. Теперь главная тема перешла к ксилофону, которому вторили духовые, и тут я вдруг ее узнала. Основная тема почти в точности повторяла мелодию из рекламного ролика чистящего средства «Мистер Блеск» — ее знает наизусть всякий, кто хоть раз сидел дома на больничном и смотрел по телевизору дневные ток-шоу. «Мистер БЛЕСК, мистер БЛЕСК, пам-пам-ПА-рам, пам-пам-ПА-рам…» Я закрыла лицо руками, чтобы не расхохотаться, — совершенно напрасно, все равно никто на меня не смотрел.

После концерта я вышла в коридор, похожий на проход за кулисы, и, сделав всего три шага, наткнулась на сияющего Гленна. Спереди его смокинг был покрыт белыми катышками.

— Пытаетесь сбежать или разыскиваете меня? — спросил он.

— Ищу, где тут наливают, — ответила Дэзи Бьюкенен.

На вечеринке Гленн не отходил от меня ни на шаг, смеялся собственным шуткам и рассказывал, как в восемь лет пытался построить самую длинную в мире трассу для игры в гольф. Мне он показался очаровательным, хотя, возможно, я просто не помнила, когда у меня в последний раз было свидание без участия Рокки и без просмотра какого-нибудь забытого фильма Хичкока.

Остальные гости нас не беспокоили, и мы вдвоем забились в угол, где я поведала Гленну историю своей усеченной фамилии, описала ему свою квартиру и попыталась рассказать о ночной фотосъемке, в которой участвовала накануне.

— Что-то я не понял, — признался он.

После четвертого бокала вина я похвасталась, что через открытые окна могу слушать спектакли. Гленн мне не поверил и захотел услышать все собственными ушами. Я понимала, что это всего-навсего отговорка, причем совершенно неприкрытая, но согласилась: хорошо, пускай придет и послушает сам. Было семь, «Ваня» начинался через час. У меня в доме Гленн непременно захотел воспользоваться старинным лифтом, его привели в восторг железная калитка и график техосмотров, на который Тим аккуратно прицепил наклейку «Я без ума от корги[39]». Гленн посмеялся над моими стопками книг, и мы подтащили стулья к открытому окну, чтобы понаблюдать за толпой, которая подтягивалась к дому из ресторанчиков на другой стороне улицы. Мы сидели в куртках и еще накрылись одеялом, одним на двоих. Снизу из театрального фойе поднимался гул голосов, а потом мы отчетливо услышали, как все медленно переместились из-под моей гостиной под кухню и под спальню — там люди отыскивали места, со скрипом опускали сиденья и обрушивали свои недавно пообедавшие тела на древние пружины театральных кресел.

Как-то раз прошлым летом, когда зрители вот так заходили в театр, снизу донесся голос Иэна — у меня не было в этом никаких сомнений. Была суббота, он просидел в библиотеке целый день, с девяти до четырех, и его голос, наверное, попросту застрял у меня в голове. Потом я поняла, что это какая-то женщина обращается к своим друзьям, они обсуждали индийский ресторанчик на той стороне улицы. Я помню, как мне вдруг захотелось, еще до того как начались все эти события, чтобы Иэн был здесь, сидел в первом ряду или за кулисами, смотрел Шекспира, влюблялся, видел, как перед ним распахивается Вселенная. Я могла вложить в его руки книгу, но не могла схватить его за ноги и окунуть головой в другой мир. Но почему-то мне уже тогда было очевидно, что ему это необходимо.

Большую часть первого действия мы с Гленном так и просидели у окна, прислушиваясь к доносившимся снизу приглушенным словам, которые, впрочем, были вполне различимы. Он выкурил три сигареты и все это время не переставал мне улыбаться. Я положила голову ему на плечо, от вина меня разморило.

Когда Гленн поднялся, чтобы сходить в туалет, мне пришлось его остановить.

— Послушай, мне очень неловко, — сказала я, — но во время спектакля нельзя спускать воду.

Он рассмеялся и дернул дверь уборной.

— Я не шучу, — настаивала я. — Трубы прямо над сценой. В туалет сходить можно, если невтерпеж, но спускать нельзя. Часов в одиннадцать они обычно заканчивают.

— Да брось ты! — Он все никак не мог в это поверить.

— Серьезно. У меня в ванной висит расписание. Тим распечатывает его для меня и для своего бой-френда Ленни.

— Разве это законно? — спросил Гленн, продолжая смотреть на меня округленными глазами.

— Не знаю, но я плачу за квартиру всего триста долларов и не возражаю.

— Но утром-то мне можно будет спустить воду? — спросил он.

— Ну и нахальство!

Впрочем, Гленн был прав: воспользоваться моим туалетом с утра ему и в самом деле понадобилось. Я обнаружила, что у него приятный запах изо рта и красивые ресницы, а потом он показал мне, насколько его предплечья сильнее, чем бицепсы, — все от игры на фортепиано. Честно говоря, намерения у мистера Блеска оказались не такими чистыми, как я ожидала.

8

Если дать библиотекарше шкаф

Если дать библиотекарше шкаф, она наверняка набьет его всяким хламом.

Если она набьет его хламом, часть хлама непременно окажется книгами, которые нужно подклеить и подлатать.

Если частью хлама будут книги, а шкаф все равно стоит где-то в глубине помещения для сотрудников, библиотекарша спрячет в нем и другие книги, которые считает полной ерундой, — например, серию «Беспокойные сестрички» и прочую дрянь, которую ее начальница непременно хочет держать в библиотеке.

Если она заставит шкаф дурацкими книгами, то нескоро соберется навести там порядок, чтобы случайно не выдать свой тайник.

Если она целых десять месяцев не будет наводить порядок в шкафу, то станет изо всех сил скрывать его захламленность от эмоционально неуравновешенной начальницы-алкоголички.

Если ей понадобится скрыть захламленность шкафа от начальницы, она привалит книги раскладушками, оставшимися в библиотеке с тех пор, как в 1996-м тут недолгое время устраивали для детей послеобеденный тихий час.

Если она привалит книги раскладушками, они останутся в шкафу, пока в одну судьбоносную ночь некий мальчик их оттуда не вытащит, а до той ночи раскладушки так и будут долгие месяцы лежать в закрытом шкафу.

Если шкаф долгие месяцы будет стоять закрытым, библиотекарша наверняка украсит его дверцу картинками и плакатами, чтобы другим библиотекаршам не пришло в голову его открыть.

Если библиотекарша украсит дверцу шкафа, она использует картинку «Конан-библиотекарь», большую наклейку с надписью «Здесь царит покой»[40], рекламный постер книги «Если дать мышонку печенье»[41], плакат-пособие по сердечно-легочной реанимации и салфетку из библиотечного кафетерия с автографом Майкла Шейбона.

Если она использует все эти вещи, начальница спросит ее: «Это еще что такое — «Здесь царит покой»? Что-то политическое?» А еще начальница спросит: «Я надеюсь, ты не держишь книг Майкла Шейбона в детском отделе?» Зато, разглядывая все эти вещи на дверце, начальница и не подумает ее открыть.

Если начальница так никогда и не подумает открыть дверцу, она забудет, что вообще выделила библиотекарше шкаф, и к концу года предложит ей еще один.

Если она выделит библиотекарше еще один шкаф, она наверняка набьет его всяким хламом.

9

Предшественник

— Меня это просто убивает, — сказала я.

Мы с Рокки сходили на фильм «Эта прекрасная жизнь» — словно нельзя было дождаться, пока его покажут по телевизору — и теперь сидели в «Паста Палас», за столиком в углу. Рокки наматывал на вилку феттучини альфредо большим жирным клубком.

— Выброси это из головы, — говорил он мне. — Никакого насилия тут нет, о помощи он тебя не просил, и вообще — ты с ними даже толком не знакома. Перестань все время об этом думать.

— Знаешь, какое на этих сайтах есть слово? Они называют гомосексуализм РСП — расстройством сексуального предпочтения — типа, это такое заболевание, которое можно побороть, и тогда ты больше никакой и не гей. Они говорят: «У него РСП», как будто у человека дислексия или что-нибудь в этом роде.

— Да, это черт знает что, но ты-то здесь при чем?

— Но ведь я, возможно, единственный человек, который об этом знает, — сказала я.

Мне хотелось рассказать об отметине, похожей на след от вилки, на лбу у Иэна, но я знала, что Рокки на это только многозначительно закатит глаза.

— Ты ведь даже не его учительница, — сказал он, как часто это делал, с набитым ртом.

— Ладно, прости, — согласилась я. — Замолкаю.