Артур Хейли - Вечерние новости Страница 12

— Это ты, Кроуф?

Он по обыкновению ответил:

— Если не я, то дело худо.

Она мелодично рассмеялась в ответ.

— Мы рады тебе, кто бы ты ни был! Минуту терпения — и я буду с тобой.

Он услышал позвякиванье льда и понял, что Джессика готовит мартини: она всегда встречала его этим коктейлем по вечерам, стремясь помочь расслабиться и забыть о трудностях минувшего дня.

— Привет, пап! — крикнул с лестницы Николас, одиннадцатилетний сын Слоунов. Мальчик был тоненький и высокий для своих лет, с умными глазами. Он сбежал вниз и обнял отца. Слоун поцеловал сына и провел пальцами по его каштановым кудрям. Ему нравилось, что сын так встречает его, а все благодаря Джессике. Она внушила ему — чуть ли не с рождения, — что любовь надо выражать, а не таить в себе.

В начале их брака Слоуну нелегко было выказывать Джессике любовь. Он прятал свои чувства, недоговаривал, предоставляя другой стороне догадываться о них. Это объяснялось его благоприобретенной выдержкой, но Джессика, хорошенько потрудившись, взломала воздвигнутые им стены, и теперь в его чувствах к ней и к Никки не существовало преград.

Слоун помнил, как она сказала ему в первые же дни: “В браке, мой дорогой, все стены рушатся. Вот почему священник говорит: “Соединяю вас” — помнишь эти слова? Так что теперь мы с тобой будем до конца жизни говорить друг другу все, что мы чувствуем, а иногда и выказывать свои чувства”.

Последнее относилось к сексу, где Слоуна еще долго после их объединения ждали сюрпризы и неожиданности. Джессика приобрела несколько иллюстрированных книг по сексу, которые в изобилии продаются на Восточном побережье США, и обожала экспериментировать с новыми позами. Слоуна сначала это слегка шокировало, и он робел, но потом и он к этому пристрастился, хотя зачинательницей всегда была Джессика.

Ему не могли не приходить в голову мысли о том, были ли у Джессики эти книжки, когда она встречалась с Партриджем. Пользовались ли они ими? Но Слоуну так и не хватило духу задать эти вопросы — возможно, потому, что он боялся услышать в ответ “да”.

С другими же людьми Слоун по-прежнему вел себя сдержанно. Он не мог припомнить, когда в последний раз обнимал отца, — несколько раз он порывался его обнять и всякий раз воздерживался, не зная, как это воспримет старик Энгус, человек сухой, даже жесткий.

— Привет, милый!

Джессика появилась в бледно-зеленом платье — Кроуфорду всегда нравились такие тона. Они поцеловались и вместе прошли в гостиную. Ненадолго там появился и Никки: он уже поужинал и собирался спать.

— Как дела в музыкальном мире? — спросил Слоун сына.

— Отлично, пап. Я развиваю Второй прелюд Гершвина.

— Я помню этот прелюд. Гершвин, кажется, сочинил его в молодости.

— Да, ему было тогда двадцать восемь лет.

— В начале, насколько я помню, там есть такой мотив. — И он попытался напеть; Никки и Джессика засмеялись.

— Я знаю это место, пап, и, пожалуй, понимаю, почему ты его запомнил.

Никки подошел к роялю и, аккомпанируя себе, запел чистым тенором:

В небе звезды яркие,Берег залит луной,А я с крыльца тетушки ДиныСмотрю на милый Неллин дом.

Слоун сдвинул брови, напрягая память.

— Где-то я это уже слышал. Это не песня ли времен гражданской войны?

Никки так и просиял.

— Правильно, пап!

— Кажется, до меня дошло. Ты хочешь сказать, что некоторые места в этой песне похожи на Второй прелюд Гершвина.

Никки покачал головой:

— Все наоборот: сначала была песня. Но никто не знает, известна ли она была Гершвину и использовал ли он ее или же это просто совпадение.

— И мы тоже никогда этого не узнаем. — Пораженный познаниями Никки, Слоун добавил:

— Вот ведь черт!

Ни он, ни Джессика не могли в точности припомнить, когда у Никки появился интерес к музыке, но во всяком случае в раннем детстве, а теперь музыка стала главным предметом его внимания.

Никки потянуло к роялю, и он начал брать уроки у бывшего пианиста-концертанта, пожилого австралийца, жившего неподалеку, в Нью-Рошелл. Недели две-три назад учитель, говоривший с сильным акцентом, сказал Джессике: “У вашего сына уже сейчас недюжинные для его возраста познания в музыке. В дальнейшем перед ним может открыться несколько путей: он либо станет концертировать, либо будет композитором или даже исследователем, ученым. Но главное: музыка говорит с Николасом языком ангелов, языком радости. Она — часть его души. И я предсказываю, что она станет главным в его жизни”.

Джессика взглянула на часы.

— Никки, уже поздно.

— Ах, мам, разреши мне побыть еще. Завтра же в школе нет занятий.

— Но тебе все равно целый день надо заниматься. Так что — нет.

Джессика следила за дисциплиной в семье, и Никки, пожелав родителям спокойной ночи, ушел к себе. Вскоре они услышали звуки портативной электронной клавиатуры, донесшиеся из его спальни, — Никки обычно играл на ней, когда нельзя было пользоваться роялем в гостиной.

А Джессика вновь занялась мартини. Глядя, как она разливает коктейль по бокалам, Слоун думал: “Можно ли быть счастливее?” Такое чувство вызывала у него Джессика и то, как она выглядела после двадцати лет брака. Она уже не ходила с распущенными волосами и не старалась скрыть пробивавшуюся седину. Да и возле глаз у нее появились морщинки. Но фигура по-прежнему была стройная, хороших пропорций, а ноги притягивали взгляды мужчин. В общем, думал Слоун, она, право же, не изменилась, и он по-прежнему гордился женой, когда появлялся с ней в чьем-либо доме.

— Похоже, у тебя был тяжелый день? — заметила она, протягивая ему бокал.

— В общем — да. Ты смотрела “Новости”?

— Да. Несчастные пассажиры этого самолета. Такая страшная смерть! Они ведь, должно быть, уже какое-то время знали, что у них нет шанса выжить, — сидели и ждали смерти.

Слоун почувствовал укор совести: он об этом даже и не подумал. Порой профессионал настолько занят сбором информации, что забывает о людях, участниках события. “Интересно, — подумал он, — это происходит от бесчувственности, порождаемой слишком долгой причастностью к разного рода событиям, или от необходимой отстраненности, какую вырабатывают в себе врачи?” Слоун надеялся, что это второе, а не первое.

— Если ты смотрела сюжет про самолет, — сказал он, — значит, ты видела Гарри. Что ты о нем скажешь?

— Он хорошо вел передачу.

Джессика произнесла это безразлично ровным тоном. Слоун наблюдал за ней, ждал, что она еще скажет, — неужели прошлое совсем для нее умерло?

— Гарри не просто хорошо вел. Он это делал на большой. — Слоун поднял вверх большой палец. — Он выступал без подготовки. У него на это не было времени. — И Слоун рассказал, как повезло Си-би-эй, что в далласском аэропорту оказалась съемочная группа. — Гарри, Рита и Минь — все трое здорово сработали. Мы уже обскакали все другие станции.

— Гарри и Рита, похоже, часто работают теперь вместе. Между ними что-то есть?

— Нет. Они просто хорошо сработались.

— Тебе-то откуда это известно?

— Потому что у Риты роман с Лэсом Чиппингемом. Они думают, что никто об этом не знает. Но знают, конечно, все.

Джессика расхохоталась.

— Ну и команда у вас — сплошной инцест[4].

Лэсли Чиппингем был шефом Отдела новостей Си-би-эй. Именно с ним Слоун собирался разговаривать на другой день по поводу Чака Инсена и настаивать, чтобы его убрали.

— Меня можешь из этой братии исключить, — сказал Слоун жене. — Я вполне доволен тем, что у меня есть дома.

Мартини, как всегда, сняло напряжение, хотя ни он, ни Джессика не пили много. Бокал мартини и бокал вина за ужином — это была их норма, а в течение дня Слоун не пил вообще.

— Я вижу, у тебя сегодня хорошее настроение, — сказала Джессика, — и для этого есть еще одно основание. — Она поднялась и достала из маленького бюро, стоявшего в другом конце комнаты, уже вскрытый конверт. Джессика обычно вскрывала корреспонденцию, так как вела большую часть их личных дел. — Это письмо от твоего издателя и гонорарный счет.

Он взял у нее конверт и внимательно просмотрел бумаги — лицо его просияло.

Несколько месяцев назад вышла книжка Кроуфорда Слоуна “Телекамера и правда”. Он написал ее в соавторстве, и это была третья его работа.

Продавалась книга плохо. Нью-йоркские критики безжалостно набросились на нее, радуясь возможности унизить человека с таким весом, как Кроуфорд Слоун. Но в Чикаго, Кливленде, Сан-Франциско и Майами книга понравилась. Более того, с течением времени определенные места в ней привлекли внимание обозревателей газет, а лучшей рекламы ни одной книге и не надо.