Людмила Петрушевская - Не садись в машину, где двое (рассказы, 2011) Страница 12

Но как это, поделить деньги, что получишь не ты, а парнишка? Разумеется, думал отец, грузчик предложил бы убить наследника, вот тогда и денежки пополам, то есть у грузчика бумага, а у тебя этот сын, и будем действовать.

Как он додумался, что сожительница застраховалась в пользу сына, понять нетрудно.

Теперь отец реально видит нависшую над ним опасность, прозревая в выросшем сыне ход мысли грузчика, и ложится спать не без опасения.

С далеко идущей целью он уже сообщил многодумному наследнику, что завещал свою долю в квартире сыну от первого брака, проживающему на родине, это раз, и второе — что сам отнес в милицию заявление, где написал, что в случае моего убийства кого надо в первую голову посадить на двадцать пять лет. Считай, ты выйдешь в сорок три года из зоны, если вообще выйдешь, там таких, кто отца убил, опускают и потом находят в петле.

Превентивные беседы отец ведет с сыном тогда, когда замечает в нем приступы злобы. Дитя не имеет ключа от квартиры и, пока отец не пришел с работы, гужуется в подъезде. Пусти его одного сидеть дома, мигом обнаружишь ту же картину: девки на полу, война в Крыму, Крым в дыму, половина имущества растворилась во мраке, видео, телевизор и радиотелефон, куртки и чемодан.

Так-то отец — бравый мужик, работает, ходит в баню по субботам, носит домой продукты и говорит бабам на работе, что сынок жрет безостановочно, пока все не переест. Всегда ничего не оставлено на утро! (Кроме сырой картошки и морковки.)

И что он там думает, сынок, сидя в подъезде часами у батареи, о чем мечтает, как строит планы на будущее, никому не понять.

Отец-то прозревает все это, поэтому следит за своим здоровьем и каждый вечер разговаривает по скайпу со старшим сыном, который закончил институт и собирается ехать в аспирантуру, но не в Москву. Чего я тут не видел, в Рашке. В Бостон, к маминой сестре.

А потом они ложатся спать, отец с сыном, мальчик с полным на будущее желудком и опасливый отец, который на прощание мечтает о Бостоне, о домике в предместье, о бассейне — все это для старшего сына, для него. И половина квартиры ему все-таки достанется в случае чего.

Все убрано из квартиры, молоток, гантели, веревки, острые ножи.

Отец, правда, упражняется на турнике, вставленном в дверной проем. Он бережет здоровье на всякий случай, хотя ни в чем не уверен.

Малый ведь способен принести со двора кирпич в пакете. И на улице у подъезда может встретить папу с дружками. Ни в чем нельзя быть уверенным. Никакого просвета.

Но и жениться нельзя, хотя подруга есть, нельзя улучшать свою жизнь, уходить на другую квартиру (у молодой подруги имеется всё, дача, машина). Сына не оставишь и с собой не возьмешь. Никому ты не нужен, кроме меня, бедняга. Никому на белом свете. Спи пока.

Людмила Петрушевская

Нет решения

Главное, что в ней было, это яростное чувство превосходства, пылающий пламень, якобы скрытый от глаз, но, как всякий пламень, иногда дающий всплеск в виде темпераментных поучений.

Она была учитель по натуре — известно, что эта профессия основана на нетерпеливом превосходстве, на проповеди,— притом эта женщина была не кто-нибудь, а кандидат математических наук, блестящий молодой ученый, чья эрудиция и неожиданные решения всех поражали.

Она была замужем за скромным, тихим человеком, который отличался немногословием и принимал жену как она есть, без рукоплесканий, поскольку именно он каждый вечер выслушивал гневные аргументированные речи жены — каждый вечер. И не отвечал ничего, только хлопал глазами, как бы засыпая.

Его ожидало разверстое жерло телевизора, и он перемещался туда даже с тарелкой или чашкой чая.

Монолог жены гремел, в телевизоре гоняли мяч, муж уже не ловил суть, засыпал на ходу обоих сюжетов — научного и футбольного.

А в институте ее ждала перспектива опять блеснуть, съязвить, состроумничать и предложить другой вариант — там у нее завелся вдумчивый слушатель, он мрачно следил за этой Мариной, пока однажды не преградил ей путь в коридоре.

Сцена была как во дворе, как в детстве, когда мальчишка не давал проходу.

Марина уже давно играла со своей жертвой в сложную игру дичи с охотником — исчезала, пряталась, не приходила на институтские вечера, не шла, когда он вызывал ее к себе в кабинет,— он-то был замдиректора в институте.

Якобы надо было ему обсудить что-то. Знала она, что он обсуждал у себя на диване с практикантками, и все знали. Сын академика, красавец, с приданым, богат, умен, доктор наук.

Вот он-то и преградил ей путь в институтском коридоре, когда она шла, направляясь к лестнице, уже отягченная сумками с продуктами — она все же была хозяйкой дома и готовила, стирала и т.д.

Гордость института в роли домработницы.

— Помогли бы лучше,— резонно возразила она своему поклоннику на еще не сорвавшееся с его губ признание.

Он взял сумки, довел ее до своей машины, усадил ее на переднее сиденье, сел сам, полез застегивать на ней ремни, подразумевая, что она беспомощна, слаба и неспособна сама их застегнуть, и тут их тела сплелись сами по себе. Он прижал свою дичь не хуже ремней безопасности, а она только смеялась.

Все завертелось как на быстрой карусели, и через два месяца была свадьба, а еще через семь родился сын.

Разумеется, Марина осталась дома сидеть с сыном, развела рациональное хозяйство, все было по часам, аккуратно.

Сама Марина общалась теперь с новым кругом знакомых, с академиками и их женами, ее осторожно принимали, оценивали, оценили: не наша. Самоучка из провинции, мамаша учительница, папаша офицер, и привет. Всего достигла сама, вышла замуж за москвича. Это второй брак по дороге наверх. Ах, вот что.

Круг академических жен, где каждый путь был единственным и каждая первопроходица одиноко боролась, как могла, с половой распущенностью мужа, воспринял появление Марины слегка оскорбленно: у многих имелись взлелеянные дочери и племянницы, для каждой из которых Виктор был бы хорошей парой. Нет, взял со стороны!

Марина вошла в область высоких семейных технологий, ее свекор жил со своей племянницей у всех на глазах и прижил с ней ребенка, и пришлось ему жениться на дочери своего брата, т.е. бросить жену и детей.

Таков был отец нового мужа Марины.

Рядом, в соседней квартире, жена академика (это было всем известно) вообще вынуждена была стелить новую постель каждый раз, когда он приводил бабу,— иначе строптивец не давал денег ни на что, а сам ел в ресторанах.

Да. Кругом цвели романы женатых академиков, поскольку юные студентки год от года становились все краше и все доступнее, а никаких наказаний не предусматривалось за эти мелкие радости пожилых отцов науки.

Новый муж Марины еще долго продержался, хмуро жил дома и наблюдал располневшую, пузатую жену, которая упорно, для вящей простоты и удобства, ходила дома как турист, т.е. в майке и трениках, и совершенно ушла в воспитание ребенка, не глядя на себя в зеркало, на свои телеса.

И на мужа, кстати.

А что, дом блестит, еда изобретательная, мужик ходит в чистом и глаженом, сын говорит с годика, ходить начал рано.

Но успех в ведении домашнего хозяйства никого не может удивить — человек быстро начинает считать, что так и надо, и при малейшем упущении со стороны хозяйки способен занервничать и начинает срываться раз за разом.

Тем более что не муж для Марины был главное дело ее жизни, а сын, доказательство ее исключительной роли.

Сюда же относились и идеальная сияющая квартира, и она сама, вершина домохозяйственного разума.

(У нее даже двухнедельный запас консервов и воды имелся в чулане, на случай атомной войны.)

Муж приходил с работы злобствуя.

Все задевало его чувствительную душу, и гололед, и порядки на дорогах, и дела в институте. И предательства друзей, что Марине казалось изначально понятным, я же говорила тебе! Ты не слушал и дал ему денег.

(Друзей уже не должно было быть у него, раз есть жена.)

Короче, эта дорожка завела Марину туда, где стон и скрежет зубовный, где ничто не мило и не нужно: муж ушел к Марининой соседке, с кем она гуляла в парке — Марина с сыном, та с собачками,— к единственной ее местной подруге, собеседнице по телефону, кому все доверчиво рассказывалось, все обиды и горести, кто ездил к ним на дачу по воскресеньям и к кому Марина зачастила ходить с сыном после семейных скандалов: изливать душу в слезах. Благо, та жила недалеко.

Посмеялась эта пара над Мариной.

Потекли сутки без сна, потекли кровавые слезы по щекам, ибо Марина расцарапала себе лицо. Вой слышался по всему академическому дому, Марина не сдерживала себя и кричала, как роженица, монотонно визжа.

Муж-то ушел недалеко, как уже говорилось, подруга жила буквально рядом, была сухопарая, добрая тетка, высотой с хорошее дерево, так казалось маленькой Марине.