Али Смит - Как Страница 12

Патриша Шоун ходила на курсы только первую неделю, но тот прием оказался ей полезен, она усвоила его навсегда. Она представляет себе, как операторы у нее на кухне старательно снимают ее руки (некоторые телеповара пользуются руками дублеров, но она — никогда, ведь ее руки — это главный ингредиент, без которого рецепт блюда будет неполным), она режет продукты со своей фирменной точностью, очень острым ножом, а потом кладет все нарезанное в блендер. Она разрезает на четвертинки свеклу и ошпаривает кипятком помидоры в миске. Всегда снимайте с них кожу, говорит она в камеру, потом повторяет, всегда снимайте с них кожу, а они снимают ее руки, льющие в миску кипяток, от которого поднимается пар. Она ждет, когда помидоры размягчатся, говоря в объектив, всегда выдерживайте время, не спешите и не передерживайте — таково единственное правило на свете, которое позволит вам улучшить вкус. Она надрезает и очищает помидоры, режет их на крупные кубики, кладет в блендер. Она снимает крышку с тюбика и выливает его содержимое, выдавливая неприличных красных червяков; потом то же самое делает с другим тюбиком, а операторы продолжают снимать ее сзади. Вот режется на кубики и приправляется большой кусок мяса для тушения. Вот она рубит красный перец, сбрасывает его в кастрюлю и добавляет туда же полчашки шерри, заодно и себе наливает в рюмку, конечно, как аперитив, поясняет она лучезарно, поднимает рюмку и пробует, делая в кружащую камеру гримасу «ммм, как вкусно». Открывает банку с зернистой горчицей, подносит к носу, чтобы понюхать, щедро добавляет ее в готовящееся блюдо. Тонко нарезанный острый красный перец. Чайную ложечку кайенского перца. Десертную ложку сахара. Непросеянной муки, говорит она, две столовых ложки, для густоты. А теперь — секретный ингредиент, и она сдергивает салфетку с блюда с клубникой. Потом говорит те же слова уже под другим углом к камере: А теперь — секретный ингредиент. Они и так выглядят бесподобно, продолжает она, высыпая все ягоды в блендер. Соль и перец по вкусу, капельку соуса «табаско». Она представляет себе со скоростью быстрой перемотки, как закрывает блендер крышкой и нажимает на пусковую кнопку, все внутри начинает крутиться, а потом, в разгаре кручения, она сдергивает крышку, и из блендера во все стороны спирально извергается красная жижа, забрызгивая все блестящие поверхности, все стены и дверцы посудных шкафов, все висящие на крючках сковороды и кружки, все оборудование, все лампы, одежду и волосы телевизионщиков, ее саму — лицо, одежду и волосы. Машина останавливается. Время останавливается. Девушка-звукорежиссер медленным движением, словно не веря, что все это происходит наяву, снимает красные мокрые волоконца с микрофона. Оператор, вытаращив глаза, беззвучно шевелит губами. Светловолосая девушка-продюсер в кои-то веки не находит, что сказать, на ее пюпитре ничего уже нельзя прочитать, а ее элегантный французский костюм загублен, она стоит, вытянув руки в сторону, подальше от себя. Камера, по которой стекают красные струи, продолжает работать. Она глядит в объектив, облизывается. Превосходно, говорит она, и улыбается своей особой, для камеры, улыбкой, задерживает ее на лице ровно столько, сколько нужно. Потом перестает улыбаться, поворачивается и обращается к девушке-продюсеру: Салли, хочешь, снимем это еще разок?

Сладко, остро и отвратительно, а люди по всей стране смотрят это, переписывая или снимая на видео, чтобы потом воспроизвести у себя на кухне. Во всех кухнях всех английских пригородов потечет эта красная кровь, пачкая бордюры от Лоры Эшли[8], пачкая матово-лимонные стены. Иногда ей кажется, что лучше всего было бы так сделать в одиночестве, сохранить это в тайне от других, все приготовить, смешать, а потом заляпать этим и кухню, и саму себя, и сесть потом, никто даже не догадается, и поднять руки ко рту, чтобы попробовать, и слизать с рукава, обсосать с воротника, а затем встать, пройтись по полу, оставляя следы в слипшейся массе, подойти к телефону и позвонить Уэнди, чтобы та пришла и все убрала, алло, Уэнди, у меня тут ответственное задание для тебя на этой неделе, а потом пойти наверх и встать под душ, смотреть, как красные струи стекают с волос по коже и уносятся вместе с водой в дырку ванной, пока наконец вода снова не делается чистой.

Конечно, блендеры не позволяют устроить такую штуку. Но представлять себе такое — неудержимая радость.

Ты явилась домой, а я так по тебе скучала.

Ты явилась домой, я всегда знала, что это произойдет.

Ты никогда больше не должна уходить.

Ты всегда должна знать, что можешь полностью на нас положиться.

Ты всегда должна помнить, что мы здесь, рядом.

Ты никогда не должна бояться приводить с собой кого хочешь, в твоем распоряжении всегда отдельная комната, мы же терпимые люди, ты это знаешь.

Ты должна знать, как мы тобой гордимся.

Ты должна знать.

Ты никогда не знала.

Ты никогда не желала знать.

Ты никогда меня не любила.

Ты никогда не выказывала мне ни малейшего уважения.

Я состарилась из-за тебя.

Я все время болела из-за тебя — с самого момента твоего зачатия.

Ты думаешь, что можешь являться вот так запросто.

Ты думаешь, что изменилась, но ты не изменилась, ничуть не изменилась.

Ты думаешь, что стала другой, но ты точно такая же, какой всегда была.

Патриша Шоун — известная телеведущая из четырех серий «Ужин с Шоун», опробованных вначале на земном телевидении, а затем показанных на уважаемых кабельных каналах по всей Европе, известный автор крупноформатных бестселлеров «Лето с Шоун» и «Сезоны с Шоун», продающихся в супермаркетах, в настоящее время усердно работающая над новой книжкой «Вегетари-Шоун», состоящая в счастливом браке с одним из ведущих в своей области академиков, живущая в одном из красивейших реставрированных и переделанных (довольно маленьком или, пожалуй, уютном) особняков XVI века с участком на юге Англии (и ей, и ее дому было посвящено несколько статей и дневных телепередач), — это маленькая девочка, стоящая возле двери, за которой мир уже изменился, за которой простирается нечто, о чем ей знать не полагается, нечто такое, что ей никогда не позволено будет понять.

Ничего этого не было высказано. Ничего этого даже не крутилось у нее на языке, не увлажнило ее глаза; все это уместилось в один-единственный миг. Патриша Шоун все еще держит дверь, держит себя так, как женщина, готовившаяся встретиться с людьми, которых, посочувствовав, собиралась вежливо выставить вон.

Надеюсь, ты хотя бы останешься поужинать, говорит она.

Заходи, вздыхает мать Эми. Я думала, ты явилась ко мне под дверь, чтобы попросить денег.

Так оно и есть, подтверждает Эми.

Заходите скорее, там же страшный холод. Как поживаешь? Как ты поживала все это время? Надеюсь, ты хотя бы останешься поужинать, говорит мать Эми.

На самом деле, мы тут дня три-четыре поживем, откликается Эми.

Она бросает синюю дорожную сумку на пол в коридоре, помогает Кейт снять пальто, вешает на вешалку рядом со своим пальто и ведет Кейт на кухню. Наклоняется к уху Кейт. Помнишь, шепчет она, как мы были тут в прошлый раз?

Нет, отвечает Кейт.

Какая милая девочка, говорит мать Эми. Милые глаза, милое лицо. А что она любит из еды? Кажется, у меня даже нет ничего такого вкусного, что обычно любят дети ее возраста.

Я так и знала, что ты не помнишь, продолжает Эми общаться с Кейт, ты была тогда совсем еще малышкой. Ты тогда только родилась.

Она выдвигает один из высоких стульев из-под края большого нового стола в центре кухни и помогает Кейт забраться на него. Залезая, Кейт задевает ботинком белую изнанку стола. Она смотрит на Эми, в ее глазах тревога. Эми улыбается и пожимает плечами, качает головой.

Кейт уже ела, наконец отвечает она на вопрос матери. Но я поем с вами попозже, если вы оба будете обедать; мне все равно нужно с вами обоими поговорить.

Ее мать что-то сказала, но Эми не слышит. Кухня, оказывается, вся переделана. Там, где стояла плита, теперь пусто, все заложено кирпичами, словно и не было ничего. Там, где был проход в отцовский кабинет, теперь только белая стена. Эми подходит ближе, всматривается во все еще заметную линию над бывшим дверным проемом в форме арки. Барабанит пальцами по перегородке, выросшей на месте пустоты, и прислушивается к стуку по тонкой штукатурке.

Мы это сделали три года назад, говорит ее мать. Это отвечает первоначальному интерьеру дома. Мы проверяли. Так теплее. У твоего отца — своя половина дома, а у меня — своя.

Эми оборачивается к матери, впервые смотрит на нее.

Так лучше, поясняет ее мать. Для нас обоих лучше. Мы правда очень дружно живем. Да, такое возможно,

Эми, хотя я и не надеюсь, что ты поймешь это. Можно оставаться верным другом мужу или жене, даже если при этом тебе не приходится глядеть на один и тот же профиль за каждым будничным завтраком или обедом.