Анатолий Тоболяк - Во все тяжкие… Страница 12

Позднее раскаяние, хоть и целебно, но обычно неплодотворно. Мы мало думаем о своих близких. С легкостью ребенка, ломающего игрушку, мы иной раз калечим и уродуем их судьбы. И потому твержу: СЧАСТЛИВ ОДИНОЧКА ХОЛОСТЯК, ОТВЕЧАЮЩИЙ ТОЛЬКО САМ ЗА СЕБЯ.

В бильярдной появились первые посетители, местные деятели, не утруждающие себя работой до шести ноль-ноль. Две смазливые девицы (секретарши?) вспорхнули на высокие стулья невдалеке от меня, а рядом с ними подсел вальяжный господин средних лет. Он тут же заказал им по коктейлю, а себе, представьте, сигару. Застучали шары на втором бильярдном столе. Появился и начал по-хозяйски распоряжаться маркер, чрезвычайно солидный, с министерской осанкой и обликом. За игрой Автономова и Аполлона следили уже несколько наблюдателей, среди них горбоносый жгучий брюнет — не тот ли самый грузин, заезжий гастролер? Ох, Автономов, неразумный, смываться тебе пора!

Но я не интересовался игрой, пока не допил пиво, пока там не возникла какая-то заварушка. Тогда я сполз со стула и двинулся к месту побоища.

Автономов размахивал рукой и доказывал своему зятю, что не нарушил правила, что при его ударе не произошло касания кием других шаров, кроме полосатого. Аполлон мягко и улыбчиво утверждал, что касание всентаки было, а потому причитается с дорогого тестя штраф. Его поддерживали маркер и наблюдатели.

— А хули я спорю! — вдруг хулигански закричал Автономов, взмахнув рукой. — Даже при штрафе все равно партия в последнем шаре! Бей, Аполлоша.

Только три желтых и полосатый оставались на игровом поле, и все желтые были шарами мелкотравчатыми.

Тут же Аполлон загнал одного из них в лузу и покусился на второго, но тот ему не дался. Зато Автономов без особых хлопот уложил его в среднюю лузу, которой он, я заметил, отдавал предпочтение. Теперь расклад на столе был предельно критический. Последний желтый крепыш № 5 определял победителя. Он стоял у самого борта, и у Автономова хватило здравомыслия не лупить его почем зря. Легким накатом он подогнал к нему полосатого и, вынув платок, промокнул испаринку на лбу. Дока Аполлон тоже не стал рисковать, отделался неказистым символическим ударом. Я не заметил, как сигарета моя догорела, обожгла пальцы. НУ, КОСТЯ, НУ! — переживал я.

И Автономову повезло. После нескольких ударов-отыгрышей, после хитроумных и опасливых тычков Аполлон, ставший серьезным, ставший вроде бы пожилым, нерасчетливо подогнал пятого в подставочную позицию. НУ, КОСТЯ. НУ! ЭТО РЕАЛЬНЫЙ ШАНС!

— Сдаешься? — возликовал Автономов, хлопая зятя рукой по плечу. Тот скривился, как от панибратства:

— Бейте, бейте, посмотрим!

Такой легкий (или легкомысленный?) шар и я бы, пожалуй, вкатил куда надо. А у моего друга от мандража, что ли, или от излишнего удальства дрогнула бьющая рука. Случился позорный, а лучше сказать, позорнейший кикс, простительный лишь для начинающих. Кий скользнул по полосатому с противным скрипом, и тот бессильно и лениво покатился к пятому и лишь отогнал его еще ближе к лузе. Наблюдатели засмеялись. Заулыбался и маркер. Автономов замер, не разгибаясь, словно не верил в произошедшее.

— Бывает, Константин Павлович, — сочувственно вздохнул Аполлон. Он вновь озарился улыбкой. — Разрешите забить? — А горбоносый грузин начал расчехлять свой персональный и, надо думать, смертоносный кий. А я приблизился к Автономову и негромко, утешительно сказал: — Ладно, не огорчайся. Ты сам этого захотел. Пошли! — Но он вроде бы не услышал.

Аполлон произвел несложный удар, завершив партию, и положил кий на сукно.

— Мы в расчете, Константин Павлович? — не без легкой иронии спросил он.

И тут его тесть очнулся и завопил:

— В расчете, бандюга, в расчете! Но кто тебе сказал, что это последняя партия?

— Еще будем?

— А как ты думаешь? Эй, приятель, да, вы, вы! — ткнул он пальцем в сторону грузина, — не спешите, мы еще не закончили! Мы еще только начинаем. Маркер! Плачу за стол — сколько? А ты, Аполлоша, будешь битым, будешь!

— Очухайся, — крепко взял я его за локоть. — Пошли!

— А этот человек, — рванулся Автономов, встав ко мне лицом, слышите, маркер, вот этот человек явно лишний в зале. Его надо вывести. Пригласите омоновцев!

— Не сходи с ума… старая перечница, — бормотнул я.

— А ты не мешай мне! Не будь моей нянькой! Я дорвался в кои-то веки до игры, а ты лезешь под руку. Всегда лезешь под руку!

Наблюдатели согласованно заржали.

— Ладно, — скрипнул я зубами. — Гори ты ясным огнем! И не вздумай потом прийти ко мне плакаться. Выгоню.

С этими словами я повернулся и круто зашагал к выходу из зала. На этот раз окончательно и бесповоротно, и он меня не остановил.

Далее, по мере надобности, я обещал представить Зинаиду, дочь Константина Павловича и жену, следовательно, Аполлона. Пришла пора.

Кого я никак не ожидал увидеть, открывая на стук дверь своей квартиры, так это ее. В последний раз Зинаида была здесь вместе с отцом еще школьницей, а я тогда был почтенным семьянином. Как она умудрилась вспомнить мой адрес по прошествии стольких лет, уму непостижимо!

— Какая гостья! — простодушно воскликнул я, а подумал раздраженно: «Не тот, так эта!»

Но, признаться, я был сильно удивлен ее приходом, а еще больше встревожен. Не случилось ли чего с безумцем Автономовым, который не дает ничего о себе знать?

Входи, Зина. Рад тебя видеть.

— Спасибо… ненадолго. Я, собственно говоря…

— Входи, входи. В доме, конечно, бардак, но что взять с холостяка.

Она бегло улыбнулась. Принудительно улыбнулась.

Школьницей она была худющей девчонкой, вся в отца. А сейчас походила на свою мать в молодости: такое же смуглое, круглое лицо со слепящими глазами и алыми губами. Пышные темные волосы прикрывал кокетливый беретик. На ней был яркий оранжевый плащ.

— Я не буду раздеваться, можно? — спросила она.

— А чаю разве не хочешь?

— Нет, спасибо. Меня, знаете, автобус у подъезда ждет. Экскурсионный. А в гостинице ждут туристы. Иностранцы.

— А-а! Ну смотри.

Мы прошли в комнату. Она присела на стул, а я — на свою излюбленную тахту. И не преминул, конечно, тут же закурить, ибо ее озабоченность и мне передалась. Какого черта явилась, спрашивается?

Зинаида быстро-быстро облизнула губы кончиком языка, точно они у нее пересохли.

— Я не знаю, правильно ли сделала, что зашла к вам, — начала она.

— Ну, наверное, правильно.

— Я подумала, что вы все-таки друг папы… он всегда так хорошо отзывается о вас.

«Да уж! Очень хорошо!»

— И он наверняка делится с вами мужскими секретами. Так ведь? Не ошибаюсь?

— Ну-у, как сказать. Твой отец бывает иной раз скрытен, как бывший кагэбэ.

Беглая улыбка опять промелькнула на ее губах и исчезла.

— И все-таки вы много знаете о папе, наверняка. Я уверена, что он вам рассказывал о неладах с мамой.

Я мысленно застонал. ИТАК, СОЧИНИТЕЛЬ В РОЛИ АРБИТРА В СЕМЕЙНОМ МАТЧЕ АВТОНОМОВЫХ.

— И он, конечно, считает, что в их разладе виновата мама. Мужья всегда склонны обвинять жен, так ведь?

— Не так, — твердо сказал я. — Не всегда.

— Но в большинстве случаев, согласитесь. Мой первый муж, например… но это неважно! Я маму не оправдываю, нет, у нее в последние годы стал скверный характер. Я на себе это чувствую. Но это не значит, что если мама, бывает, срывается, то папа может… Короче говоря, вы знаете, кто такая Милена? — все сразу выложила она.

Я затянул на мгновение ответ, вкушая сигаретный дым, но врать не имело смысла.

— Знаю. Правда, очень бегло. Бывшая твоего отца сослуживица. И что?

Ее слепящие глаза (красотка все-таки!) разгорелись еще сильней.

— А то, понимаете, что мы с Аполлоном, моим мужем, застали эту Милену вчера на нашей даче. Мы были в гостях на другой даче и заглянули на нашу («Нашу!»). А она там лежит, представляете, на раскладушке на веранде в купальнике.

— Ого!

— Да, лежит, представляете, греется, загорает, как дома. Такая кобылица! — воскликнула Зинаида с женским отвращением.

— А отец что?

— А папа, понимаете, расхаживает в плавках, как на пляже! И поит эту телку американским пивом по шесть пятьсот баночка, представляете!

— Трудно поверить.

— Я тоже сначала своим глазам не поверила. А папа, можете представить, даже ничуть не смутился. Он даже обрадовался нашему приходу. Сразу стал знакомить с этой коровой.

— Ну уж, сказала тоже: корова. Просто крупная женщина.

— А лицо видели? Все в каких-то струпьях.

— Славное лицо. Просто не очень здоровая кожа.

— Вы находите? Ну, это на чей вкус. Но не в этом дело. Я вас очень прошу, объясните мне, что у нее за отношения с папой? Я должна знать.

— А разве он сам не объяснил?

— Папа представил ее как хорошую знакомую, которая заглянула в гости. Но я ведь не малолетняя дурочка! Она что, его любовница?