Джон Ирвинг - Чужие сны и другие истории Страница 12

Далее встал вопрос о местонахождении нашей казармы. Где спят остальные участники завтрашнего турнира — военные полицейские не знали. При всем их решительном виде у них не хватало смелости позвонить армейскому тренеру и спросить об этом. Часы показывали без нескольких минут четыре. До взвешивания оставалось три часа. Я предложил солдатам отвести нас в спортивный зал, сказав, что мы прекрасно можем вздремнуть там. Казуэлл и Холл сразу догадались о направлении моих мыслей. Я же объяснил ребятам из военной полиции, что маты в зале расстилают с вечера — тогда они распрямляются и во время состязаний у них не загибаются углы. Если нам позволят, мы готовы спать на матах.

Ли Холл и Казуэлл прекрасно понимали: я думаю о весах, а не о матах. Сон меня вообще не волновал. До взвешивания оставалось три часа, а мы не знали, сколько сейчас весим. С самого выезда из Питсбурга взвеситься нам было негде. Если мой вес на полфунта превышал норму, мне требовалось «попотеть». Когда мы покидали Питсбург, я был тяжелее на целых полтора фунта. За время пути я ничего не ел и не пил. Я не боялся этих колебаний. Часто бывало, что за день до состязаний мой вес оказывался на полтора фунта больше, но перед утренним взвешиванием я мог без опаски выпить еще восемь унций воды, поскольку во сне терял вес. По дороге в Уэст-Пойнт я не спал и не пил, однако все равно беспокоился за свой вес.

Чувствовалось, ребятам из военной полиции не понравилась идея пустить нас в спортивный зал. Солдаты что-то слышали о помещениях для команд гостей, но где именно находятся эти помещения, они не знали.

Ли Холл шепнул мне, что неплохо бы найти какое-нибудь теплое место и «просто побегать». Это гарантированно согнало бы вес. А спать… нужны ли нам вообще жалкие крохи сна? Я с ним согласился.

Зато Казуэлл выглядел прекрасно отдохнувшим. Он спал всю дорогу из Манхэттена в Уэст-Пойнт и теперь разглядывал аскетичные здания военной академии с любопытством ребенка, впервые попавшего в парк развлечений. Собственный вес его явно не волновал.

Меж тем наш таксист и не думал уезжать. Он топтался возле машины и хныкал, что в «такой темнотище» не найдет обратной дороги. Ребятам из военной полиции добавилось хлопот. Они вообще не представляли, куда можно его поместить.

Наконец один солдат набрался храбрости и кому-то позвонил. Я не знаю ни имени, ни звания разбуженного им человека, но даже мы слышали громкий и властный голос, доносившийся из трубки. Затем нас посадили в армейский джип и повезли к спальному корпусу, где не светилось ни одно окно. Таксист запер свою машину, отдал ключи часовым и поехал вместе с нами. Лестничное освещение в этом здании было устроено довольно странно. На каждом этаже, возле двери в коридор, имелась кнопка. Нажав на нее, можно было включить освещение ровно на две минуты. После срабатывания таймера лестница погружалась во тьму. Чтобы снова включить свет, требовалось нажать ближайшую кнопку. Над кнопками тускло мерцали маленькие желтоватые лампочки, похожие на кошачьи глаза. По лестнице вверх и вниз бегали участники соревнований, избавляясь от лишнего веса. Свет то вспыхивал, то гас, но они не обращали внимания на эту пытку. Один из бегунов проводил нас в большое душное, провонявшее потом помещение, где на койках лежали участники грядущих состязаний. Они спали, не раздеваясь, под несколькими одеялами, чтобы во сне согнать вес. (Потом я убедился, что большинство из них все же не спали, а просто лежали в темноте.)

— Ну, парни, тут и вонища, — заявил наш таксист.

Свободных коек не было, однако Казуэлла это не обескуражило. Он улегся прямо на пол. Подушкой ему служила спортивная сумка. Во всяком случае, когда мы с Ли Холлом переоделись в «потелки», он уже спал. А мы с Ли отправились бегать по лестнице. Ребята, появившиеся здесь раньше, придумали простую систему «борьбы» с таймером. Когда свет гас, тот, кто оказывался на площадке, искал «кошачий глаз» и нажимал кнопку. Эта тактика давала сбои, однако мы с Ли продолжали бегать, не обращая внимания на периоды темноты. Все бегали молча. Иногда я окликал Ли. Тот поворачивал голову и произносил свой неизменный вопрос:

— Чего?

Минут через двадцать беготня по лестнице принесла желаемые результаты: я взмок от пота. Теперь можно было сбросить темп, но не слишком, чтобы продолжать потеть. Наверное, в очередной темный период я задремал и налетел на стену, рассадив бровь. Я чувствовал, что идет кровь, но не знал, насколько сильно поранился.

— Ли! — позвал я.

— Чего? — ответил мне Ли Холл.

Весы в Уэст-Пойнте показали сто двадцать восемь фунтов. А я-то беспокоился о своем весе! Армейский тренер обрил мне поврежденную бровь, залепил ее стягивающим лейкопластырем и посоветовал по возвращении в Питсбург наложить швы. С бегом по лестнице я переусердствовал: ноги были как деревянные.

После взвешивания мы отправились в столовую, где с удивлением обнаружили нашего таксиста. Настоящего его имени я так и не узнал, поэтому назову его Максом.

— А вы что тут делаете, Макс? — спросил я.

Он наворачивал за обе щеки. Наверное, обильный завтрак должен был придать ему мужества для обратной дороги в Нью-Йорк. Но тут я ошибся. Макс не торопился возвращаться. Он решил, что останется и посмотрит начальные соревнования.

— Парни, если вы победите, я останусь на следующий круг, — заявил нам Макс. — Погода все равно никудышная. Мокрый снег так и валит.

Утром состояние Макса заметно улучшилось, и он казался почти эрудитом. Кроме того, таксист признал в нас настоящих борцов. Нам это не льстило, мы слушали его болтовню вполуха, пытаясь сосредоточиться на предстоящих состязаниях. Я думал, что голоден, однако после неполной тарелки овсянки почувствовал себя вполне сытым. Ли Холл съел раза в три больше. Но Казуэлл превзошел нас обоих. Налопавшись блинов, он ухитрился еще и вздремнуть в раздевалке.

На стенах спортзала были вывешены списки участников, сгруппированных по весовым категориям. Мы с Ли Холлом смотрели на фамилии, прикидывая, с кем нам выпадет состязаться. И угораздило же этого Казуэлла заснуть! Мне хотелось поупражняться в захватах. Упражняться с Ли я не мог: мы находились в слишком разных весовых категориях. Пришлось разминаться одному. Я кувыркался на матах, одновременно разглядывая собирающихся зрителей. Спортивный зал был довольно старым, овальной формы, с деревянной беговой дорожкой. Он чем-то напоминал растянутую версию эксетерской «ямы», но отличался шириной борцовского пространства. Там умещалось шесть матов. И зрительских скамеек было больше. Они повторяли овал поля.

Я высматривал своих родителей. Путь из Нью-Гэмпшира занимал немало времени. Скорее всего, они выехали вчера и ночь провели у друзей в Массачусетсе. По моим расчетам, родители должны были приехать без опозданий. В зависимости от числа участников в твоей весовой категории, можно было провести два или даже три предварительных поединка. Во второй половине дня начинались соревнования четвертьфинала, а вечером — полуфинальные. Следующий день начинался с состязаний проигравших (их еще называли утешительными состязаниями). Победители выходили в утешительный финал. Настоящие финальные соревнования начинались позже. К тому времени, когда мы приедем в Нью-Йорк, уже стемнеет. А дальше — долгая ночная поездка в Питсбург. Мы успеем проголодаться. Казалось бы, ешь, что хочешь: никакие взвешивания не грозят. Только денег на еду уже нет. Следом за этой мыслью пришла другая. Мне было непривычно участвовать в крупных соревнованиях без тренера.

Поскольку у нас с Казуэллом были разные весовые категории, мы боролись на разных матах, но в одно и то же время или с небольшой разницей. Из-за этого мы не могли корректировать друг друга, а Ли Холлу приходилось выбирать, чьи тренером становиться. Зато когда боролся Холл, мы с Каузэллом оба были к его услугам. Впрочем, Ли не особо нуждался в тренерах. Он уверенно двигался прямиком к финалу. Его противники редко выдерживали больше двух раундов. Мы с Казуэллом сообщали ему оставшееся время. Это все, что требовалось Холлу. Счет в поединках его не интересовал.

Джон Карр, наш стопятидесятиссмифунтовик, которого не допустили до соревнований, естественно, в Уэст-Пойнт не поехал даже в качестве зрителя. Но сюда приехал его отец. Мистер Карр вызвался тренировать нас троих. Он любил борьбу и провел немало волнующих часов, следя за выступлениями сына. Джон Карр был отличным борцом. Представляю, какое разочарование испытал Карр-старший, глядя на мои выступления. Тогда эта мысль сильно мне досаждала… Сами предварительные состязания я почти не запомнил. Я провел два поединка и в обоих победил. Уже не помню, из каких мест и каких университетов были мои противники. Это не имело значения. В обоих матчах я успешно провел первый захват и потом только повторял его все три раунда.