Мариуш Вильк - Волчий блокнот Страница 12

— Баня — вторая мать, — гласит русская пословица.

Соловецкую баню выстроили в 1717 году. Сразу видна рука монастырских мастеров: огромное каменное здание, больше напоминающих лабаз. Внутри два просторных зала, ряды лавок, кучи ушатов, у стен краны, на полу доски. Дальше парилка: запах березовых веников, полки в три этажа (на верхнем не каждый выдержит), каменный потолок, капли оседающего пара, в углу валуны, жар так и пышет. Рядом более поздняя пристройка — раздевалка, вешалки, спертый воздух. Баню строили для путников и трудников, у монахов была своя, в монастыре. Потом, во времена СЛОНа, сюда раз в неделю водили зэков. Сегодня это памятник архитектуры, «охраняется государством», как гласит табличка над дверьми, и мы моемся здесь все: от главы администрации до последнего вшивого бомжа, и монахи тут же. У каждого свой час и свое место на полках: одни любят в два, сразу после открытия (особенно монаший люд и старцы), другие чуть попозже, когда от пара уши в трубочку сворачиваются (молодежь, чиновники, музейные работники), а третьи приходят под вечер, после рыбалки (мужики, бичи). В общем, чтобы разобраться во всех тонкостях, надо пожить на Островах и посетить баню в разное время. Мытье в бане — настоящий обряд: со своим ритуалом, аксессуарами, поговорками. Чужой, новичок тут как на ладони. Например, мои польские знакомые, которые из любопытства иногда заходят в баню, но на этом их смелость кончается: раздевшись, они смущенно и поспешно моются, в парилку заглядывать избегают, еще реже берут в руки веник и, не охолонув, бочком-бочком выскальзывают. Зато потом рассказывают небылицы. Вроде того репортера-фотографа.

18 июля

«Россия и Соловки» — так называется конференция, организованная на Островах немецким фондом Фридрих-Науманн-Штифтунг и российским «Мемориалом». Предполагалось, что в дискуссии примут участие прежде всего студенты московских вузов из соловецкого стройотряда и работники местного музея. Последние мероприятие проигнорировали. На встречу пришли: немецкий профессор Карл Шлегель, Андрей Блинушов и Юлия Середа из рязанской «Хартии», советник посольства Германии Дитрих Штудеманн, публицистка Соня Марголина и Юрий Бродский, фотограф. Собрались в зале стройотряда, в монастыре. Атмосфера каникулярная, в воздухе повеяло молодым потом и костром. На столах — импортные фруктовые соки, шоколад, бананы и яблоки. Вот бы у соловецких детей слюнки потекли, подумал я, им о таком и мечтать не приходится. Немцы явились минута в минуту, сели сбоку, поблескивая золотыми оправами очков и распространяя запах дорогого одеколона — здесь такой не пьют. Молодежь подтягивалась лениво, шумела, толкалась в дверях. Шутки, смех. Худые красивые лица, непохожие на примитивные физиономии их соловецких ровесников, одуревших от водки. Участникам встречи раздали программу, вопросы для дискуссии:

«Кто виноват? Что делать? Может ли прошлое стать уроком на будущее?»

Не привыкшие терять время попусту немцы закипали от раздражения. В конце концов Блинушов решился начать. Оговорил регламент, представил гостей и попросил профессора Шлегеля открыть заседание. Тот сказал, что встревожен тишиной, своеобразным заговором молчания вокруг выходок нацистов в Германии, и приехал на Острова узнать, что молодые россияне — здесь, на руинах СЛОНа — думают о своих отцах и дедах. Как историка его интересует влияние недавнего прошлого на сегодняшний день. Затем господин Шлегель пустил диктофон по залу, предложив каждому представиться и рассказать, что привело его на Соловки. Замешательство: студенты хорохорятся, пижонят друг перед другом, некоторые иронизируют. Они явно не намерены исповедоваться и всерьез отвечать на пафосные заявления организаторов. «Но и птицы летят на север, если им надоест тепло», — напела песенку Высоцкого девушка-филолог — красивая, светловолосая. Добавив, что ей как гуманитарию претят коллективные возлияния — пить лучше в одиночку, а тут, на Островах, легко изолироваться. Взрыв смеха, аплодисменты. Они приехали на каникулы, а не размышлять об отцовских грехах. Редактор Блинушов, несколько смущенный беспечностью русской молодежи, решил подать пример и рассказал о своем пути к «Мемориалу». Дед был комендантом лагеря, но маленький Андрюша ничего не знал: про исхудавших людей за колючей проволокой на фотографиях в семейном альбоме ему говорили, что это солдаты. Сам Андрей несколько лет проработал в рязанской милиции, пока дело не дошло до избиения палками невиновных. Тогда он ушел в отставку.

— А если б они были виновны, тогда пожалуйста? — поинтересовался прыщавый парень из заднего ряда, на вид совершенный Иванушка-дурачок. Снова аплодисменты — на этот раз хлопают и гости. Андрей смешался.

В ходе дискуссии эмоции берут верх и молодежь сбрасывает маску равнодушия. За шутками проступают убеждения, а порой и вера. Все резче обозначаются расхождения между организаторами встречи и студентами. Особенно яростные споры вызывает вопрос: «Можно ли говорить о духовном возрождении России без искреннего всенародного покаяния?» Моральному позерству членов «Мемориала», их категоричному требованию коллективно покаяться за отцовские и дедовские грехи молодые россияне противопоставляют идею существования на свой страх и риск.

— Хочешь каяться — иди в монастырь, молись или вешайся, — заявил тот прыщавый, который только что сорвал аплодисменты, — а другим дай возможность жить так, как им нравится. Нельзя спрашивать с людей за грехи предков, это ведет к коллективной ответственности и одновременно размывает личную вину. История многоголосна. Разные партии, полярные позиции. То, что одни почитают как заслугу, другим кажется ошибкой, и нет гарантии, что за полученную сегодня медаль ты завтра не окажешься за решеткой. Поэтому не ищи оправдания в чужих учебниках — сам пиши свою судьбу и ставь под ней отчетливую подпись.

— А не приведет ли подобное пренебрежение к истории и ее релятивизация к возрождению СЛОНа? — спросил Блинушов…

…Я вышел из зала, не дожидаясь ответа и продолжения дискуссии. О каком возрождении СЛОНа может идти речь, если на Островах дух этого зверя по-прежнему жив? Да и не только здесь. Недавно в Москве, услыхав, что я только с Соловков, меня спросили: «За что сидел?» Для многих россиян Соловецкий лагерь — все еще реальность. И правда: приглядись повнимательнее, отвлекись на мгновение от западных фантов и грантов — и увидишь вокруг колючую проволоку. Самую что ни на есть настоящую — взрослые обносят ею огороды, а дети связывают друг друга, когда играют «в тюрьму». Минувшей зимой на Соловках съели нескольких собак. С голодухи! Мечта моей знакомой — приватизировать комнату с кухней в бывшем лагерном бараке, где она живет уже двадцать лет. Увы, согласно последней инвентаризации жилых помещений в поселке этот барак нигде не числится. Саша X. повесился, проиграв сожительницу в бильярд. И мораль СЛОНа — «не пойман, не вор» — я слыхал здесь не раз. На Островах — и в пейзаже, и в человеческих умах — приметы СЛОНа ощутимы на каждом шагу. Ясное дело, постояльцу самой дорогой соловецкой гостиницы, организатору встреч с молодежью, которая проводит здесь каникулы, трудно понять, о чем я думал по дороге домой.

19 июля

28 марта 1959 года Милош писал Томасу Мертону: «Джоффри Горер настаивает, что история знала лишь одно общество, основанное на грехе (в то время как западная цивилизация опирается на идею вины), имея в виду царскую Россию. Мне кажется, он абсолютно прав. Вина индивидуальна — это моя вина. А грех универсален — согрешил не я, согрешило общество, и путь к спасению лежит не через собственные усилия (оказанную мне милость), а через некое совместное действие. Вот почему они всегда ищут Царство Божие, причем обязательно имеющее временную привязку, будь то коммунизм или — в будущем — другая эсхатология. Личная же ответственность размывается, и в 1945 году я оказался свидетелем убийств, совершавшихся русскими солдатами с глубоким ощущением греха, но без чувства личной вины». А теперь вернемся на мгновение ко вчерашней встрече в Соловецком монастыре. «Мемориальщики» спрашивают, возможно ли духовное возрождение общества без искреннего всенародного покаяния? Так ведь покаяние есть компенсация за грехи, и вопрос, включенный в программу дискуссии, подтверждает прогнозы Горера — дело касается именно России. Но, возразят мне, есть ведь и студенты стройотряда, принявшие эту тему близко к сердцу. Они хотят жить нормально, подобно своим ровесникам на Западе, и отнюдь не собираются коллективно каяться за грехи предков. Быть может, молодые россияне наконец покончат с многовековой традицией «общества, опирающегося на идею греха», перестанут искать Царство Божие на земле и будут руководствоваться личной ответственностью за собственные поступки? К сожалению, боюсь, что вопрос это столь же абстрактный, как и вся дискуссия в Прачечном корпусе, потому что реальность за окном ехидно строит рожи и тому, кто жаждет покаяться, и тому, кто предпочитает жить на собственный страх и риск.