Журнал - «Подвиг» 1968 № 05 Страница 12

— Почему вы все-таки удрали тогда из номера? Почему?

Янсон улыбнулась. Боже, как знакома ему эта ее улыбка!

— Вы считаете, что я должна была остаться?

От неожиданности Томас Краммлих даже привстал. Призналась. Она призналась!.. Если у него и были хоть какие-то малейшие сомнения, то теперь- все прочь. Она!..

Она глядела на него с улыбкой.

«Надо взять себя в руки», — подумал Краммлих, опустился в кресло, сел поглубже и перевел дыхание. Попытался даже улыбнуться.

— Однако я помню, что запер за собой дверь.

— А у меня в сумке нашлась вязальная спица.

— Ловко. Скажите: значит, действительно убийство генерала Рейнгарда Хоффнера…

Он не договорил, потому что заметил какое-то неуловимое изменение в выражении ее лица и понял, что все равно не получит ответа. Тогда почему же она сделала это странное полупризнание? Может быть, это намек. Но на что?..

И вдруг — невероятная догадка. Чтобы проверить ее, Томас Краммлих, стараясь не выдать своего волнения, спросил:

— Если вы опять не желаете ворошить прошлого, может быть, вернемся к нашему делу?

— С удовольствием.

— Итак, ваше задание?

Она смотрела на него с сожалением.

— Ведь я уже говорила — тут какое-то дикое недоразумение…..

«Все правильно, — подумал Краммлих. — Признание не случайно. Она перешла в наступление, причем объект этого наступления — я. Значит, она на что-то рассчитывает?.. Ну, теперь гляди в оба, Томас. Теперь держись…»

9

Как ни мрачно был настроен гауптман Дитц после утренней размолвки с Краммлихом, он оценил по достоинству остроумный ход обер-лейтенанта, а когда нехитрая ловушка сработала и в наушниках раздался голос русской разведчицы, Эрнст Дитц от радости даже привскочил на постели. Уж он-то знал, как во всяком деле труден именно первый шаг. Главное, преодолеть инерцию неподвижности, а там пойдет, только успевай записывать!..

Правда, почти сразу же его радость была омрачена маленькой неприятностью: в аппарате пропал звук. Дитц подергал штепсель, переключил несколько раз кнопки на пульте, повернул до предела верньер громкости. Только с еле уловимым шипением ползла магнитофонная лента. Дитц перекрутил ее назад, включил воспроизведение звука. Тишина.

Продолжалось это, впрочем, не слишком долго. Эрнст Дитц не успел выкурить двух сигарет и серьезно расстроиться, как в наушниках зажурчал звук. Гауптман прижал их к ушам, «…познакомимся, — звучал голос обер-лейтенанта, — меня зовут Краммлих, Томас Краммлих. Позвольте узнать ваше имя». — «Рута…»

Гауптман презрительно фыркнул и, пристроив наушники поудобней, вытянулся во весь рост на кровати.

Допрос был долог и скучен. Дитц следил, как Краммлих кружит вокруг да около, ищет лазейку — и не находит. Обычная работа. Кто кого переупрямит, кто кому скорее взвинтит нервы. Хитрость, выдержка и терпение.

Дитц начал потихоньку подремывать, когда звук снова пропал. Правда, и на этот раз ненадолго, но гауптман решил, что не следует искушать судьбу, и вызвал сержанта, специалиста по радиоаппаратуре. Тот вынул панель, проверил все контакты, но так и не нашел неисправности. Дитц подозрительно осмотрел лампы, емкости и сопротивления, но поскольку сам он в этом ровным счетом ничего не понимал, то приказал сержанту все, что следует, хорошенько смазать. Оказалось, что и смазывать-то почти нечего. Это навеяло на Дитца меланхолию. Он отпустил сержанта и тут же по телефону договорился с Краммлихом, что обедать они будут вместе в кафе «Ванаг».

Встретились они в кабинете. Томас Краммлих был оживлен и задумчив. Пока гауптман просматривал протокол допроса, он ходил по кабинету взад-вперед, так что у Дитца скоро закружилась голова. Он пошутил по этому поводу, но Краммлих только кивнул и все продолжал ходить. Такую сосредоточенность и напряженную работу мысли Дитц видел у своего подчиненного впервые.

Моросил дождь, но в кафе они отправились пешком. Прохожих почти не было, на стенах домов серели приказы командующего армией и оборонительным районом. Еле заметный в небе, над городом и портом кружил русский разведывательный самолет. И гауптман вдруг с беспокойством вспомнил, что позади уже полдня, а из управления никто так и не поинтересовался, что нового в деле разведчицы. «Не к добру это», — подумал Дитц и вздохнул.

Пообедали они неплохо. Дитц с удовлетворением отметил, что русская блокада пока что не отразилась на рационе и качестве продуктов, и поделился этим соображением с Краммлихом, но тот лишь неопределенно мотнул головой. Он почти не поддерживал беседу, отвечал не сразу и невпопад и вообще, судя по его виду, мысленно находился где-то далеко отсюда.

— Э, мой милый, да вы и не замечаете, что едите! — насмешливо воскликнул гауптман. — Так нельзя. Любому делу надо отдаваться всецело. В особенности еде. Еду нужно любить! Это одна из немногих радостей жизни, которая абсолютна. Если вы плохо едите, Томас, вы и работать будете плохо. И я останусь недоволен вами!..

— Да, да…

Краммлих пропускал его разглагольствования мимо ушей.

— Небось не можете забыть о нашей прелестной даме? — хмыкнул Дитц, глядя на приятеля поверх пивной кружки. — А вы забудьте о ней. Забудьте совсем! Потом вспомните — и откуда только мысли возьмутся. Как из пулемета!..

Он мешал Краммлиху сосредоточиться и таки добился своего.

— Когда вы устанете острить, Эрни, — сказал тот, не скрывая сожаления, — не забудьте подсказать мне, какой будет первая пуля в этой пулеметной очереди.

— Томас, ради бога! По-моему, вы нервничаете? — продолжал ухмыляться Дитц, но про себя подумал, что, если Краммлих и в самом деле запросит помощи, шуточками не отделаешься. А пока что собственных идей у него не было.

— Я не хочу сбивать вам ход мыслей, — продолжал он, — но если и в самом деле возможна заминка…

Краммлих утвердительно кивнул головой. Увы!

— Тогда вот вам мой маленький совет, Томас… Оставьте в покое свои варианты и для начала разберите варианты противника. Самое вероятное, что можно ждать от нашей дамы.

— А что от нее ждать? Будет повторять одно и то же…

— Не думаю. Судя по ее поведению, она сознательно тянет время. Значит, чтобы не испортить свою игру и не раскрывать карт, она будет следить, чтобы мы, боже упаси, не потеряли терпение.

— И не приняли по отношению к ней радикальных мер? — вставил Томас Краммлих.

— Дело не в пытках, Томас. Только во времени! Она для чего-то выгадывает время, и поскольку, надеюсь, догадывается, что имеет дело не с круглыми идиотами, чтобы протянуть волынку подольше, она время от времени будет швырять нам куски.

— Заведомую ложь?

— Несомненно. Если мы ограничимся лишь тем, что будем уличать ее во лжи, это будет равносильно признанию, что мы расписались в собственном бессилии и пошли у нее на поводу.

— Вы предполагаете использовать ее ложь против нее же?

— А почему б и нет? Технология простая: мы намечаем наиболее вероятные лжепути, по которым она попытается нас увести в сторону, а заранее копаем на них ямы. Представляете, Томас, какой для нее сюрприз? Какая внезапность? И не придется ломать мозги во время самого допроса, лихорадочно искать уязвимые места, суетиться, спешить. К чему? Ведь все будет готово заранее! Останется бережно подвести ее к яме и подтолкнуть… — Он поднял кружку и самодовольно подмигнул. — Ваше здоровье, мой милый!

Томас Краммлих глядел на него заинтересованно, однако воодушевления не проявлял. Вариантов масса, технические трудности возрастали в геометрической прогрессии. И опять же он не получил ответа на главный вопрос: с помощью какой уловки заставить ее проговориться?

— И что же она нам предложит в первую очередь?

— Не сомневаюсь, пойдет по проторенной дорожке, — авторитетно заверил Дитц. — Начнет на себя наговаривать. Что-нибудь вроде спекуляции, валютных дел. Все это мы еще услышим.

— И на чем же здесь ее ловить?

Краммлих спрашивал довольно уныло, это было ошибкой с его стороны. Дитц немедленно ею воспользовался. Он сделал вид, что теряет терпение.

— Простите, мой милый обер-лейтенант, никак не пойму, почему вы у меня сразу не спрашиваете, какое она получила задание. Вопросы, вопросы… Вы у нее спрашивайте! И попробуйте хоть раз обойтись собственным умом! Вот если станет ясно, что у вас ничего не получится — тогда другое дело…

Обед закончился в полном молчании.

Вернулись они не сразу: в дороге их застала воздушная тревога, пришлось отсиживаться в бомбоубежище. Краммлих пытался думать, но бесполезно. Тогда он достал из кармана свой томик Гёте, но перелистывал его не потому, что хотелось читать, а в пику гауптману. Впрочем, тот, кажется, этого не почувствовал. Уже в здании контрразведки, идя к себе, он спросил напоследок Краммлиха: