Анна Коростелева - Цветы корицы, аромат сливы Страница 12

Ксерокс, который принес Лёша, был снят с разворота книги русского военного историка Лесоповалова «У высоких берегов Амура», где в одном контексте встречалось упоминание об Императорском театре теней и о подразделении «Курама Тэнгу». Оказывается, в Квантунской армии был специальный отряд, засекреченное официальное подразделение, занимавшееся всякой мистикой, вроде немецкой Аненербе и соответствующего отдела советской разведки, только хуже. Поскольку японцы к концу войны были уже в полном, настоящем отчаянии, били их везде, вышибли уже отовсюду почти и недалек был разгром на Окинаве, они ударились в мистику настолько глухую и непроницаемую, что поиски Шамбалы по сравнению с этим могут показаться рациональной и даже необходимой военной акцией. Например, они буквально разыскивали волшебный щит из выползка дракона, которым будто бы владел Фу Си, — разумеется, называя это более наукообразными словами, вроде «локализация древнейших артефактов», — искали металлическую палицу Сунь У-куна, которая, по преданию, могла увеличиваться и уменьшаться в размерах и в самом большом варианте весила десять тысяч цзиней, изучали способы разыскать и оживить глиняную армию императора Цинь Шихуанди, ну, и прочие их задания тоже выполнялись одновременно на материальном и на астральном плане, с поддержкой института придворных онмёдзи.

Подразделение было создано в самом начале 1944 года при поддержке Общества Черного Дракона («Кокурюкай»), наиболее влиятельного на тот момент объединения милитаристских сил Японии. Во главе его был поставлен генерал-майор Ёсимура Акио, личный друг Вольфрама Зиверса, генерального секретаря Аненербе. Позднее подразделение «Курама Тэнгу» обнаружило и засекретило комплекс руин подводной крепости Ёнагуни возле оконечности гряды островов Рюкю, в 125 километрах от восточного побережья Тайваня, и просило разрешить им развернуть на борту линкора «Ямато», который должен был принять участие в операции «Тэнитиго» по защите острова Рюкю от вторжения, несколько научных лабораторий, в чем им было отказано. Отделение «Курама Тэнгу», действовавшее на территории Китая, возглавил полковник Кавасаки Тацуо, а также доктор Накао Рюити — археолог, ведущий специалист по петроглифике. Туда собрали каких-то полу-ученых, полуголоворезов, которые носились на мотоциклах, одетые в немного театральную по своему покрою форму, в масках, рыскали по жалким китайским деревенским храмам, вытряхивая оттуда все подряд, забирая священные таблички «до выяснения всех обстоятельств» и так далее. Одним из первых заданий этого отряда стал розыск предмета под названием хвангдзя-йинг-кси, с которым связывались эзотерические надежды настолько странные, что даже император Хирохито, выслушав доклад по этому поводу, сказал: «Что ж, если это окажется правдой, все остальное потеряет значение».

— Поставить мистику на службу императору и японской империи было их задачей, — объяснял Лёша. — А поскольку действовали они в состоянии аффекта, то и действия у них могли быть очень странные. Например, лейтенант Саито Кейидзи обнаружил где-то в Китае, в горном храме, какого-то монаха или отшельника, который владел всеми вот этими… в общем, путем Белого Лотоса. И он счел нужным привезти его в Японию, чтобы развернуть там обучение этим навыкам. Они с подчиненными дважды брали даоса под белы рученьки, чтобы забрать его с горы, и дважды, спустившись к подножию, обнаруживали, что держат чучелко, связанное из соломы. Потом они перестали находить дорогу, ведущую вниз с горы. Когда даос у себя в хижине переворачивал панцирь черепахи, они в тот же миг теряли из виду тропу. Даос полюбил Кейидзи и звал его Кэ И; Саито его ненавидел. Все это продолжалось вплоть до августа 1945 года, когда даос расплакался вдруг и показал им в зеркальце, сделанном из полированного камня, взрыв в Хиросиме и, возможно, еще и в Нагасаки. Потом он как-то предотвратил их самоубийство, дал им напоследок с собою диких груш и побегов бамбука и научил их, как спуститься с горы.

Забив все свое время делами, Сюэли, как мог, отнял у себя почти все возможности видеться с Цзинцзин. Фактически теперь он видел ее только во время занятий на факультете и изредка тогда, когда она заходила вечером на репетиции. Тем не менее, положение осталось прежним. Чуть только она вернулась в Москву в начале сентября, он, как ни сдерживался, помог ей в двух-трех делах, прежде чем она успела заикнуться об этом. Он сейчас же отстоял для нее неописуемо чудовищную очередь на перерегистрацию и разбудил ее звонком, нежно сказав: «Спускайся, все тебя здесь только и ждут». А когда она, протирая глаза, спустилась, он сказал: «Ты как солнце, хоть и в халатике». Короче, с ним Цзинцзин не заметила, как перерегистрировалась в общежитии, и каждый, кто знает, что это такое, согласится, что любовные подвиги прошлого как-то меркнут перед тем, что сделал Сюэли. Затем он договорился о пересдаче для Цзинцзин с преподавателем, с которым, по общему мнению, невозможно было договориться. Его действительно невозможно было убедить логически, но Сюэли и не пытался этого сделать. Он сразу упал на колени и в духе старых времен воскликнул: «Простите нас, учитель! Не гневайтесь. Но она может лучше!» И сделал такое движение, как будто тянет Цзинцзин тоже упасть рядом с ним на колени. Этого оказалось достаточно. Преподаватель-мизантроп испытал такое живое отвращение ко всей этой ситуации, что сейчас же позволил ей, одной из всего потока, пересдавать предмет.

Потом он спас ее из пещеры, что вменял себе исключительно в вину, поскольку вся история изначально была его жалкой попыткой отстраниться — против собственной воли. Когда она забросила руки ему на плечи, собираясь его поцеловать, он быстро сказал: «О, это нет. Если ты будешь настаивать, мне придется умереть». И в таком странном виде эти удивительные отношения продолжили существовать по-прежнему. Ну, и был один случай, после которого Ся Цзинцзин стала немного бояться Вэй Сюэли. Однажды ночью Сюэли сорвался, натянул одежду, едва попадая в штанины и рукава, и выбежал, объяснив изумленному Шэнбэю: «Цзинцзин плохо себя чувствует». Он забежал в подпольный магазинчик, долго стучал, никто ему не открывал, когда наконец открыла заспанная хозяйка, он отобрал с десяток пакетиков с волшебными лекарствами китайской медицины, сгреб их и выбежал вон, пообещав расплатиться на рассвете. У Цзинцзин был тяжелый грипп, она лежала, уйдя глубоко в подушку, со спутанными мокрыми волосами, и ее беспокойно обнюхивала кошка. Сюэли развел принесенное в воде и дал ей выпить, снял самые нехорошие симптомы с нарушением дыхания, потом поил ее настоем из семян лотоса с ложечки, на рассвете вернулся в магазин и оплатил покупку, на другой день пропустил все занятия и спал днем полчаса, в положении сидя и привалившись к кошке. Непонятным так навсегда и осталось только одно: как он изначально узнал, что Цзинцзин больна. На этот вопрос Шэнбэя он затруднился ответить, сам даже удивился, когда задумался об этом, и пробормотал что-то вроде: «Ну… я слышал барабаны и колокола». Возможно, ему по чистому совпадению приснилось что-нибудь неприятное в ту ночь.

Наина Гориславовна больше не вела русский язык, потому что она, несмотря на свои девяносто лет, выскочила замуж, — как подчеркивали злые языки, за финна. И уехала в Финляндию. Сюэли чувствовал за этим какую-то литературную шутку, но по незнанию источника затруднялся оценить ее глубину. Так или иначе, Наина уехала, русский язык теперь вела новая преподавательница, которая первым делом рассказала им про Хозяйку Медной горы. «Вы геологи, — сказала она, — поэтому вам будет полезно знать всё… что связано с геологией». Сюэли показалось, что он уловил принцип действия Хозяйки горы, но он был не уверен.

Собственно, в четырех историях, которые они осилили со словарем, этот принцип нигде прямо не декларировался, однако Сюэли был уверен, что он существует. Что надо делать, чтобы Хозяйка Медной горы отпустила тебя с миром?

— Э… Я уверена была всегда, что она иррациональна, — честно сказала молодая преподавательница.

— Я не так думаю, — возразил Сюэли.

— Там дело в том, что человек не только не должен быть жадным, но еще должен что-то уметь руками, созидательно и творчески, — предположил Лю Цзянь. — Тогда остается жив.

— Нет, что человек должен испытывать какие-то нормальные эмоции! Например, любить кого-то! Потом она от него отвяжется, — сказала Шао Минцзюань.

— Не «потом», а «тогда», — поправила преподаватель.

— Человек должен быть самодостаточный, — сказал Чжэн Цин.

— Люби природу и бережно с ней обращайся? — пробормотал Сюэли. — Нет, это не вполне точно… Ставь природу выше себя, и тогда она тебя, возможно, не уроет.

— Прекрасно, вот этот вариант мы и запишем, — рассеянно сказала преподаватель. — Но только… Вэй Сюэли, откуда вы берете такие слова — «уроет»?..