Алексей Кулаковский - Повести и рассказы Страница 12

- Ну что же их нет? - забеспокоилась Лариса.

- Кого? - громко спросил Виктор. - Отца?

- Сказали, что идут, и вот нету.

- Придет, никуда не денется!

Лариса все-таки выбежала снова звать Данилу, а Виктор почти без всякого аппетита принялся хлебать горячие щи.

"Все отчеты писал Шандыбович, - вернулся он к тому, о чем недавно думал. - Ольга что-то артачится теперь, злится. Все с Павлом о чем-то шепчется. Тот меня упрекал, что я Шандыбовича кладовщиком поставил. А что тут особенного, что поставил? Я отвечаю за все! У меня очень-то не разгонишься. А человек он практичный. Такие люди нужны".

- Что тебя - ждать, как пана? - встретил он отца не совсем сдержанным вопросом.

Лариса глянула на него удивленно, а отец промолчал, только когда уже сел за стол, тихо сказал:

- Я там катух ладил, кабанчик подрыл стенку.

- Так мог бы давно наладить.

- С утра аж до самого полдня веревки вил...

Уже собирались вылезать из-за стола, как в хату несмело вошла маленькая да еще сгорбленная старостью колхозница, похожая по одежке на монахиню.

- Хлеб-соль вам, соседи добрые, - согнувшись еще больше, сказала она. Не обессудьте, что не вовремя пришла, очень уж к спеху мне. Не обессудьте...

- К нам всегда просим, - проговорила Лариса и подошла к ней. Садитесь, пожалуйста!

- Некогда и сидеть, сказать вам правду. - Бабка шагнула ближе к столу. - Это я к вам, Викторко.

- Лошадь? - вставая из-за стола, спросил Виктор.

- Ага. Лошадь. В больницу завтра с утра надо поехать. Что-то мой старик, не при вас будь сказано...

- Можно, - перебил ее бригадир. - Скажите Мефодию, пусть даст.

- Спасибо вам, Викторко, - чуть не кланяясь, заговорила с ударением на "ко" бабка, - спасибочко. Мы уж как-нибудь это самое... - Она почему-то показала рукой на сени, но, пожалуй, никто не понял ее жеста.

- Так что там у твоего старика? - спросил Данила. - Вчера же мы вместе с ним веревки вили.

- Я и не знаю, Данилко, - отступая как-то боком к порогу, проговорила бабка. - Стонет. Целую ночь стонал и теперь все стонет.

Лариса с благодарностью взглянула на мужа и вышла за бабкой в сени. Там задержалась минуты три, а потом вошла в хату с бутылкой в руках. Она чуть не плакала от возмущения.

- Что это такое? - обратилась к Виктору и, глядя на него удивленными глазами, подала бутылку.

Тот взял посудину в руки, по закупорке узнал продукцию Шандыбовичихи и засмеялся каким-то безразличным смехом.

- Ну чего ты еще спрашиваешь? - Он отдал бутылку и слегка обнял жену за плечи. - Горелка, понятно! Понюхала бы, и спрашивать не надо.

- Знаю, что горелка, - с обидой за такой тон сказала Лариса и отступила от мужа. - Меня интересует, как она попала сюда? Стала я подметать пол в сенях, вижу - бутылка на лавке. А раньше не было. Откуда?

- "Откуда, откуда"... - Виктор нахмурил брови, и его светлые, в последнее время уже не очень гладкие волосы съехали к переносице. - Наверно, бабка Дичиха оставила. Может, забыла тут свое добро по старческой памяти.

Данила крякнул раз-другой, потер большим пальцем заросший подбородок и вышел из хаты. Вспомнил, верно, как сам когда-то носил самогон Шандыбовичу.

- Как тебе не стыдно, Витя? - с укором качая головой, заговорила Лариса. - Пусть Шандыбович на весь район прославился как пьяница и взяточник. А ты? Ты же комсомолец. Да и вообще... Как же так можно?

Виктор солдатским шагом подошел к столу, вытянулся, заправил гимнастерку и, искоса поглядывая на жену, стал говорить, словно диктовал строгий приказ:

- Вот что! - постучал пальцами по столу. - Никаких нотаций я слушать не хочу! Ясно? Наслушался за четыре года! А хочешь знать правду? Скажу. Никаким Дичихам я не приказывал приносить мне горелку. А принесла - назад не понесу. Я на них всех работаю. За моей спиной живут!

- Ты не понесешь, так я это сделаю, - твердо проговорила Лариса. - И стучишь напрасно. Давно мне надо было тебе сказать, да все молчала, думала, сам поймешь.

- Это я знаю, что давно злость носишь, - мягче сказал Виктор, однако снова постучал пальцами по столу. - По глазам вижу.

- Вчера подъехал к нашему полю, - продолжала Лариса, - и, не слезая с лошади, девчат подзываешь. Разговариваешь с людьми через плечо, вот как со мной сегодня. И пьяный ты был вчера, Витя. Вот еще несчастье! Признайся сам, что был пьяный... и, может, не первый раз.

- Это я с нашими "вышковцами" выпил, - понуро ответил Виктор и сел к столу на скамью. - Из-за них, чертей, капли нигде не сыщешь, если б и хотел. Все осушают. Эмтээсовская лавка...

- Ты не сворачивай в сторону, - остановила его Лариса.

- Я хотел сказать, что из-за них эмтээсовская лавка всегда пустая, и понимаешь...

- Вряд ли тебе нужна эта лавка. Вот ты откуда берешь горелку! Вот! Лариса подняла Шандыбовичихину бутылку. - Наверное, из-за этого и на обед тебя не дождешься, а если и придешь, то ешь все равно как чужим ртом. Что ты только делаешь, подумай, Витя!

Она взяла с подоконника газету, обернула ею бутылку и, незаметно смахнув рукой слезы, выбежала из хаты.

Виктор несколько минут сидел молча и, уставившись на дверь, барабанил пальцами по столу. Барабанил чем дальше, тем все сильнее и чаще. Скоро поймал себя на том, что выстукивает польку-веселуху. Ту самую польку, которую играли вчера в клубе. В руках у него была балабешка, гладкая и черноватая от множества рук, в которых перебывала. Он барабанил ею так, что гармонист боялся за свой бубен, а те, что выплясывали, останавливались, чтобы посмотреть на Бирюковы коленца. Балабешка взлетала, словно цепы при молотьбе, и бубен ударялся то о колено, то о голову. Потом Виктор грохнул бубен на пол и пошел по кругу с балабешкой. Кого-то огрел и сейчас не знает кого. Всех поразгонял вокруг себя - так носился. А голова закружилась - не устоял на ногах. Не помнит, кто поднял его, кто привел домой...

Проснулся поздно утром, Ларисы уже не было. Знает она про это или нет? Пожалуй, не знает. Набегалась за день, спала ночью крепко - старик открывал дверь. А чуть свет снова побежала на работу.

Виктор все быстрее барабанил пальцами по столу...

Лариса вернулась в сумерках. В хате никого не было. Зажгла лампу, начала хозяйничать. По дому забот полон рот. Хваталась за все сразу, руки аж млели иногда, а в голове - все те же неотвязные мысли. Обидно было за Виктора, что не остался дома, не подождал ее. Не хочет слушать, что ему говоришь. А послушать есть что.

Старая Дичиха не хотела брать обратно самогонку. Очень удивилась, когда увидела у себя в хате Ларису с бутылкой в руках.

- А чем мы хуже людей? - обиженно жаловалась она. - Всем можно, а нам так уж и нет? Вон Перегудиха, слушайте, два раза брала лошадь за пол-литра, а нам так уж и одного разу нельзя. В больницу съездить. Он же больной человек. Думаете, обманываю?

- Так вы берите лошадь, берите! - запальчиво объясняла Лариса. - Но без горелки. Понимаете? Без бутылки!

- Без бутылки? - Бабка так посмотрела на Ларису, словно та хотела оскорбить ее на всю жизнь. - Так это ж больше нам никогда и не заикаться насчет лошади?

"Вот до чего довели людей, сначала Шандыбович, а теперь Витя, - думала Лариса. - И что за человек этот Шандыбович? Чего он так привязался к Виктору?"

До боли в сердце было обидно, что не удается толком поговорить с мужем. Хотелось бы обо всем этом рассказать ему, посоветоваться. Неужели с ним нельзя посоветоваться? Говорили ведь раньше, делились всякими мыслями. С кем же поговорить о том, что тревожит душу? Павел - брат. Он будет слушать и усмехаться. Скажет: "Говорил я тебе, чтоб не спешила выходить за него замуж". Ольга? Так ведь и понять трудно эту Ольгу. То она готова убежать из дому, то сидит спокойно в боковушке и пишет под диктовку Вити. Разве к своим девчатам пойти? Варька - понятливая, умная, но сама, кажется, страдает от неудачной любви. Этот наш Павел все еще мнется да колеблется: то на Ольгу смотрит так, что, кажется, жить без нее не может, то Варьке ласково улыбается.

Вспоминались счастливые вечера, когда Виктор рад был каждому Ларисиному слову и сам подолгу рассказывал о военной службе. Если бы можно было так поговорить и теперь, Лариса упрекнула бы не только его. Очень сурово и вслух упрекнула бы и себя за то, что, занявшись звеном, выпустила из виду другие дела, мало интересовалась, что делается в бригаде вообще.

Но не пришел домой Виктор, и не с кем было поговорить Ларисе. За полночь просидел он у Шандыбовича за бутылкой отменного первача. Так захмелел, что и ночевать остался там.

Когда Лариса вернулась с сельскохозяйственной выставки, пришла пора поднимать со стлища лен.

С дороги она немножко замешкалась дома и пришла в поле на каких-нибудь полчаса позже своих девчат. Удивилась, что в звене была Ольга. Она старательно работала, ее лицо и открытая шея уже раскраснелись, а в глазах светилась радость.