Ирина Муравьева - Ляля, Наташа, Тома (сборник) Страница 12

И Федор ей всё рассказал про Оксану. Потом про Аркадия всё и про Настю.

– Так ты, – брешет Шура, – к Аркадию ездил? Его, что ли, этот омон охраняет?

– Его, – брешет Федор, – пусть правду мне скажет! Чего он к семье моей так прицепился?

– А раньше чего не спросил? – брешет Шура. – Тогда, когда мать померла? Что молчал-то?

– Не знаю! – ей Федор ревет. – Я не знаю! Мне бабки нужны, у меня же сестренки!

– А мать кем была? – брешет Шура.

– В больнице! – ревет ей мой Федор. – Была медсестрою! В ожоговом центре, слыхала такое?

– Ты будь осторожнее, – Шура сказала, – а то еще сядешь, Мишок, за решетку…

– Какой я Мишок? – заревел ей мой Федор. – Я Федя, Федора! Такой же, как сын твой!

Она только лапой всплеснула:

– Врунишка!

– Ну, всё, мы пошли, – брешет Федор, – пора нам.

И вышли на улицу.

У-у-у, как там плохо!

Хотя были звезды вверху и ревели. Но люди не слышат, когда ревут звезды. А я им в ответ заревел очень громко.

– Чего ты, Мишаня? – спросил меня Федор. – Почти уж пришли. Не реви, скоро дома.

Мы с Федором завалились в артистическую, где было темно, пахло медом и рыбой. Но это, конечно, был запах Оксаны. Оксана сидела одна на диване, а рядом на стуле лежала дохлая лисица. Она ее грела, у них это часто.

– Привет, – говорит, – извини, что без спросу…

– Привет, – брешет Федор и гладит лисицу. Чего ее гладить, она не живая?

– А я убежала, – сказала Оксана. – Явился мой кадр, и я убежала.

– Что значит явился? Куда он явился?

– Ко мне, – она брешет. – Пришла, а он в душе. И вещи лежат на полу: сумки, куртка.

– Он что-нибудь знает? – ревет ей мой Федор.

– Похоже, что знает. Аркашка накаркал. Такое однажды у нас уже было. Чуть что, и Аркашка его вызывает.

– А ты что?

– А я – что? Пришла, а он в душе. Ну, я – ноги в руки – и дёру, конечно.

– Чего ты от нас с Мишей хочешь? – он брешет.

– Хочу, чтобы ты меня спрятал подальше. Вообще, не могу без тебя. Это точно.

– Куда же, – мой Федор ревет, – тебя прятать? А ты передумаешь! Я-то ведь нищий!

– А мне наплевать! – она брешет. – Пусть нищий!

Тут Федор ко мне повернулся:

– Мишаня! Спасать будем девушку. Ты ведь не против?

Меня – сразу в клетку, и я завалился. Проснулся – их нет. Где мой Федор с Оксаной? Зато стоят Даша с Настёной и Неля. Все трое ревут, ничего не понятно.

– Да жив и здоров! – ревет Неля. – А как же! Какая вам разница, где он ночует? То в цирке, то дома, то, может, с подружкой! Сейчас позвонит и придет, это ясно!

И тут появился Аркадий с каким-то. Лица не поймешь, пахнет жеваной кожей. Какая-то кожа на нем, вроде куртки.

– А вот и они! – забрехал нам Аркадий. – Здорово, ребята! Какими судьбами?

– Они Федю ищут, – ревет наша Неля. – Домой не пришел, волновались девчонки.

– А где он сейчас?

– А никто и не знает.

Тут я посмотрел на второго, под кожей. Он странный какой-то, ничем и не пахнет. Вот кожа на нем – она пахнет, конечно. А он – словно ватой набит из коробки.

И тут в проходной появился наш Федор.

– Здорово, Федора, – ревет ему Неля. – Ну, слава те, Господи! Вот и нашелся!

– Федорка, – Аркадий ревет, – где Оксана?

– А я почем знаю? Отсюда не видно!

– За ней вот жених заявился, знакомься! Старчук, Стив Робертович.

– Очень приятно, – ревет ему Федор, а лапы-то прячет.

– Федора, – Аркадий ревет. – Дело ясно: отдай нам Оксанку и будешь свободен.

– А я не повязан, – ревет ему Федор. – Откуда я знаю, где ваша Оксанка?

– А бонус не хочешь? – вдруг брешет Аркадий.

– Какой еще бонус? – ревет ему Федор.

– Какой еще бонус? Ну, «Вольво», к примеру!

Мой Федор стал красным, как лампа над клеткой:

– А ну-ка валите, пока я тут добрый!

– Не хочешь? Ну, круто! Тогда, брат, попляшешь!

Они ушли. Неля набросилась на Федора и стала стучать по нему лапами.

– Отдай ее, Федька! Отдай эту девку!

– Какую? – ревет ей мой Федор. – Где девка?

– Ну, всё, я пошла, – брешет Неля. – Сам думай!

И всё, провалилась. А мы все остались: Настена, мой Федор и Даша, ребенок.

– Мишаня, – ревет мне мой Федор. – Оксана у Шуры. Ты с ней там побудешь.

Пришли мы все к Шуре. Там, правда, Оксана. Сидит со своей этой дохлой лисицей, в нее лапы кутает. Видно – замерзла.

– Дашутка, Настена, – ревет тут мой Федор. – Вот это Оксана. Знакомьтесь, короче.

А Даша с Настеной молчат, только смотрят.

– Ну, всё, – брешет Федор, – ты с Мишей побудешь, а я отведу побыстрее девчонок. И сразу обратно. Оксанка, ты слышишь?

– Пусти, – говорит она. – Мне надоело.

– Куда-а? – брешет Федор. – Ведь ты обещала!

– Да ладно! – Оксана ревет. – «Обещала»! А мне надоело! Пусти, я сказала!

– Мишаня, – ревет тут мой Федор, – а ну-ка!

И я подымаюсь на задние лапы и морду ей строю. Такую, что страшно.

А Федор смеется:

– Иди! Мы не держим!

И Даша с Настеной смеются.

– Ты к Стиву хотела? – ревет ей мой Федор. – Иди, на здоровье! Там домик в Торонто!

И тут входит Шура. С большущею сумкой! А в сумке еда. Я-то сразу почуял.

– Ага! – говорит. – Драгоценные гости! Давайте-ка чаю попьем. С пирогами.

– Какого там чаю? – ревет ей Оксана. – Меня с Интерполом, наверное, ищут!

– Ну, ищут так ищут, – сказала ей Шура. – Ведь ты им не вещь, а? Ведь ты же не кукла!

– Я хуже, чем кукла! Я дорого стою! Машина, квартира! Инвестмент, короче!

И тут наша Настя – как вся подскочила!

– Женись на ней, Федька! Я всё тогда брошу! Я в школу вернусь! Обещаю! И в школу!

– Я что? – брешет Федор. – Я не возражаю!

Оксана к нему подошла: морда к морде, и он ее лапами сразу закрыл всю.

Потом я не помню, что было, не помню. Мне дали пирог и варенья из яблок. И я долго ел и лизал все тарелки. Потом ушли Федор с Настеной и Дашей. И Шура ушла, но потом пришла снова. Оксана заснула. И я вроде тоже.

Проснулся от рева. И вижу: мой Федор!

– Девчонок украли! Украли девчонок!

– Как это: украли? – ревет ему Шура.

– А так! – он ревет. – В двух минутах от дома! Какой-то набросился сзади, упал я! Схватил их обеих, скрутил и – в машину! А мне чем-то брызнул в глаза, я ослеп весь!

– В милицию надо! – ревет ему Шура.

– В какую милицию? – брешет Оксана. – Они себе сами милиция, вот что!

Тут Федор ее оттолкнул и – за трубку:

– Отдай по-хорошему! Слышишь, Аркашка?

Потом на меня нацепил мой намордник.

– Куда ты? – Оксана ревет. – Ты рехнулся?

– Он ждет меня в цирке! Он всё мне расскажет! Мишаню беру! Мне Мишаня поможет!

И мы побежали по улице. Солнце горело. Стоял в небе треск, и оно было красным.

Я испугался, что мы не найдем нашего цирка, но после заметил, что люди вокруг ходят со своими голыми мордами, и им – ничего, им нисколько не страшно.

Наш цирк мы нашли. Я его не узнал. Над цирком у нас больше не было крыши. Арена намокла от сильного ливня, но пахла обычно, по-прежнему: по́том.

А наших там не было.

Тогда я стал нюхать и сразу всё понял. Во-первых, наш бурый осел всё же умер. Опилки еще пахли смертью и страхом.

Потом я услышал румяна и пудру. Тут был Вячеслав, это грим его пахнет.

На морду шел дождь, и мой Федор заплакал.

– Мишаня! – ревел мне мой Федор и плакал. – Они нас сожрали! Ты видишь, Мишаня!

Но тут появился, конечно, Аркадий. Я знал, что сейчас он появится, чуял.

– Отдай! – заревел ему Федор. – Девчонок!

– Воняете вы, – отвечает Аркадий. – И ты, и Мишаня воняете очень. Сводить бы вас в баньку, а, Федя? Пойдем-ка.

– А где же все наши? – ревет ему Федор.

– Какие там: наши? Давно улетели.

– А сестры мои?

– Твои сестры в порядке.

На улице нас поджидала машина, и мы в нее сели. Аркадий всегда курит трубку в машине, и я провалился от этого дыма.

Увидел наш цирк. И внутри его листья. Потом лошадей, а потом Вячеслава. Потом еще бурого, Нелю и Настю. Потом много наших, но очень голодных.

– Проснулся, Мишаня? – ревет мне мой Федор.

Мы шли по лестнице, покрытой красным, и мимо нас бегали красные люди. Тащили бутылки, еду на подносах.

Потом был балкон и внизу много пара. В пару жили люди, я видел их морды.

Аркадий втолкнул нас в просторную клетку, где были диваны и зеркало тоже.

– Давай, обнажайся! – ревет нам Аркадий.

– Зачем? – брешет Федор.

– А как же помыться?

– Отдай мне сестренок! – ревет ему Федор.

– Кургузый ты парень, – ответил Аркадий. – Ведь я не прошу: «Приведи мне Оксанку!»

– Отдай мне! – заплакал мой Федор. – Отдай их!

– Давай раздевайся! Воняешь, как лошадь!

Мой Федор снял ботинки, и я увидел, какие у него слабые голые лапы, и нет никакой и нигде крепкой шерсти!

– Трусы скидавай! Ты мне родственник, Федя!

Мой Федор стоял и дрожал. Совсем голый.

– Зачем тебе сестры? Ведь ты же женатый. Они еще дети! – ревет ему Федор.

– Вот именно: дети, – смеется Аркадий. – Мои, кстати, дети.