Михаил Литов - Московский гость Страница 12

5. Ночная жизнь Беловодска

Разлом в стене образовался, как уже говорилось, на некоторой высоте, и, чтобы попасть на пол гостиной, Кики Моровой пришлось спускаться по воздуху. Она проделала это с замечательной легкостью. Впрочем, она как бы спланировала на тушке улыбчивого змея, который все еще продолжал служить ей своеобразным живым постаментом. Опережая секретаршу, спускались, суча лапками, помощники, всякая мелкая нечисть неописуемого вида. Рангом куда как ниже Кики Моровой, их госпожи, раскрывали свою мерзкую сущность окоемы, злобно мигавшие подслеповатыми глазками. В своем невысоком чине бесились шерстистые прокураты, и совсем уж просто вертелись и путались под ногами у повелительницы этого дикого, ужасного видения едва заметные, хотя не менее других отвратительные прокуды.

Вот так сон! Катя Ознобкина впала в истому, лень взяла ее невероятная, настоящая отеть. Но это не значит, что она утратила готовность к действиям, напротив, она была готова делать что угодно и шагать хоть на край света, ведь во сне все дается легко, без усталости. Уж не душу ли старика Ознобкина привела из ирия на кровавое пиршество Кики Морова? А хоть бы и ее, пусть!

Исправным лунатиком поднялась Катя Ознобкина с плюшевого дивана, и, красная шелком одеяния, но смертельно бледная теперь милым, полнощеким лицом, побрела к двери. Ее не удерживали. Она переступала через кувыркавшихся на полу бесенят, проходила сквозь отдававший чем-то приторным дымок их нарочито неприглядных тел и едва не задела крутым плечом саму Кики Морову, которая уж точно не была только призраком. Гости блаженно улыбались вдовушке в спину. Они не засидятся здесь, они тоже готовы к походу. Но у каждого свой путь.

Улицу покрыла ночь, делавшая опасным разбитый тротуар Кузнечной. Но Катя Ознобкина не сознавала трудностей, ее полные и прекрасно вылепленные ноги, обутые в мягкие домашние тапочки, едва касались грешной земли. Навстречу ей двигался в темноте юноша Руслан Полуэктов, погруженный в бесконечность своих невеселых дум. Он не замечал ни рытвин и бугров, ни уныло освещенных окон и снующих за ними людей, ни парящей во мраке Кати Ознобкиной, которая с поразительной быстротой — всего нескольких минут хватило! — вышла на желанный край мира. Но когда в бескрайнем океане ночи выплеснулось перед юношей на крошечный островок света под единственным на всю Кузнечную уцелевшим фонарем нечто красное, шевелящееся языками пламени, он испуганно вскрикнул.

Катя Ознобкина совсем не хотела пугать неизвестного ей ночного прохожего. Ведь это сон! Сон освобождал ее сердце от недобрых чувств, и она любила всякого, кого встречала на его таинственных тропах.

— Ах, мальчик! — воскликнула она, воспроизводя протяжную запевку, и протянула Руслану свои прекрасные руки. — Ты испугался? Напрасно, меня не надо бояться. Можно ли бояться самое несчастное существо на свете? Как хорошо, что я встретила тебя! Теперь мне будет кому рассказать правду. Я облегчу душу, полную скорби и раскаяния.

Руслан больше не вскрикивал и не отшатывался, хотя по-прежнему не понимал, что происходит. Но он был скромным и застенчивым юношей и не мог оттолкнуть эту ночную женщину только потому, что ее поведение представлялось ему не вполне естественным и даже подозрительным. Он смущенно спросил:

— Кто вы?

— Я Катя Ознобкина. Ты слышал обо мне? Мой дом здесь неподалеку, но я не хочу туда возвращаться, мне так хорошо с тобой. А там скучно и одиноко. Я убила своего мужа, старого Ознобкина. Не говори «нет», мальчик, ведь ты ничего толком не знаешь. — Женщина шутливо погрозила Руслану пальчиком. — Подумай и скажи себе: да, да, она убила, эта несчастная фантазерка! Ну да, я столкнула его с крыши, куда он вылез проверить качество строительных работ… Все до сих пор думают, что он свалился сам, оступившись, а в действительности это я подтолкнула его к краю… Просто я увидела, как он там стоит, старый, морщинистый, озабоченный, надоевший мне, и решила: провались, старый хрыч! Но одного умствования оказалось мало, и мне пришлось ткнуть его кулаком в бок. Он и покатился, даже пикнуть не успел. Теперь ты знаешь, малыш, знаешь мою тайну. Кому ты ее выдашь, чертенок? Занимательная история, правда? Мне ведь надо было как-то завладеть его капиталами, а от него самого избавиться. Не суди меня слишком строго, мальчик! Я еще молодая и хочу пожить в свое удовольствие.

— Я вам не верю, — дрожащим голосом сказал Руслан, качая головой на островке света, откуда не решался убежать в темноту. — Вы все это выдумали, чтобы подурачить меня, посмеяться…

— Ну хорошо, расскажи мне свою историю. Как тебя зовут?

Руслан назвался. Рассказывать ему из своей короткой и неясной, не сложившейся жизни пока было нечего, и он лишь пожал узкими плечами. Однако вдова настаивала, с нежностью глядя на своего нового друга, юного, худосочного, как плесень, и трепещущего перед ней. Почувствовавший ее любовь Руслан немного приободрился.

— Но сначала скажите, почему вы очутились на улице в этом красном халате, — попросил он.

— Да ведь это только сон, — тихо рассмеялась Катя Ознобкина, кладя руки на плечи паренька. — Я снюсь тебе, Руслан.

— А-а… может быть, — согласился Руслан с каким-то и ему не вполне понятным огорчением.

Он потупился.

— Так ты расскажешь мне о себе?

— Что же мне рассказывать… Я живу с мамой, мы очень бедные, и мама старенькая, но не оставляет сильной охотки до труда. Думает, что так я скорее выбьюсь в люди, если она будет крутиться как белка в колесе. Мне надо поступить в университет, так мы оба думаем. Я поступал прошлым летом, но провалился. И этим попробую. Мы только ради этого и живем…

— Пойдем к тебе, Руслан, — перебила Катя Ознобкина. — Мне дома скучно, там завелась мятежная душа моего покойного старичка, а у тебя, там, где ты живешь с мамой, хорошо и спокойно.

— Вам совсем не понравится у нас, — с беспокойством возразил Руслан Полуэктов. — Мы живем бедно, в ужасных жилищных условиях, а вы привыкли в богатству. Я же вижу, какая вы… Поверьте мне, ваша привычка к роскоши бросается в глаза, один халат чего стоит… От роскоши вы и есть такая холеная и красивая, что даже взглянуть страшно. И я кое-что слышал о вас. Это вам принадлежит удивительный дом здесь, на Кузнечной?

— Мне. Но ты не бойся моих привычек. Я исправлюсь. Буду жить как ты с мамой, — заверила Катя Ознобкина запутавшегося в ее сетях и как будто бредящего Руслана.

— Дома вам будет лучше, чем у нас, — из последних сил защищался парень.

— Ты ошибаешься, Руслан, — твердо возразила вдова. — Нигде мне уже не будет так хорошо, как у вас. А утром ты мне расскажешь свою историю.

— Но у меня нет никакой истории! Ее нет даже у моей мамы, которая прожила долгую и трудную жизнь. Она всегда только и делала, что заботилась обо мне и мечтала о времени, когда я выбьюсь в люди.

Хотя Руслан и сопротивлялся, боясь убожеством своего жилища оскорбить чувство прекрасного, несомненно присущее обладательнице роскошного красного халата и проступавших под ним могучих форм, они тем не менее уже направлялись к его дому. Будущий студент жил с матерью на той же Кузнечной, на самом отдаленном и глухом ее конце, в обветшалом каменном доме, на этаже, который с большой долей условности считался первым, а по сути был подвалом. Они спустились по выщербленной лестнице — страх перед уже неизбежным позором неожиданно подвиг Руслана на галантность, и он осторожно поддерживал даму под локоть — в сумрак и нестерпимую вонь. Запахи еды и мочи окутали Катю Ознобкину, и она разразилась нездоровым смехом. Но не сдалась и не повернулась вспять. Руслан открыл дверь, и в темноте тесной, вытянутой в длину комнаты тотчас прозвучал слабый старческий голос:

— Ты пришел, малыш? Свет опять отключили, дьяволы. Я сейчас подбавлю огоньку.

Маленькая сгорбленная старуха прошаркала к керосиновой лампе, дымившей на столе. Тут же, в пещере, отгороженная ситцевой занавеской, располагалась и кухня, и на том столе, где сейчас стояла лампа, обычно готовились скудные обеды подвального семейства. В пути Руслан объяснил, что его мать работает уборщицей в больнице, получает гроши, да и те нередко выдают с большим опозданием. Старуха никогда не позволяла себе никакого кулинарного баловства. Ее сын ничего в семейный бюджет не вносил, всецело занятый подготовкой к вступительным экзаменам. Старуха подкрутила фитилек, и пламя за покрытым копотью стеклом заиграло веселее.

— Кто с тобой, Руська? — вдруг вскрикнула старуха. — Кого ты привел? В красном халате? — Она осеклась, догадавшись или узнав, прикрыла рот ладонью, но сдавленный шепот все же просочился между скрюченными пальцами: — Боже мой, да это же Катя Ознобкина… я ее знаю… ее все знают… кто же не знает Кати Ознобкиной?..

Вдова бойко подскочила к ней с дружелюбной улыбкой на пухлых губах, заключила ее, худенькую, в тяжеловесные объятия и воскликнула: