Александр Ольшанский - Евангелие от Ивана Страница 12

Неожиданно навстречу побежали люди, кричали ему, как сумасшедшие, размахивали флагами, плясали. Опасаясь, как бы ненароком не наехать на кого-нибудь, выключил передачу и высунулся из кабины. Его тут же вытащили из трактора и принялись качать, во все глотки крича «ура!». Потом два парня посадили на свои крутые плечи и понесли к Белому дому. Кто-то сел за рычаги трактора и двинулся за ними.

Белый дом был окружен сооруженными из всякого хлама явно киношными, предназначенными для съемок, а не для боя, баррикадами. «Так и должно быть, метро тут так и называется — Баррикадная», — утешил себя мысленно. Тут тоже стояли танки и бронетранспортеры, и в его сознании утвердилась мысль, что он попал на киносъемки.

Потом его опустили на землю. Теперь все норовили пожать руки, а девицы, обнимая и целуя его в порыве чувств, извозили ему губы жирной помадой.

— Ну, мужик, ты круто поступил! Вот молодец! — громче всех кричал какой-то бородатый парень в черной штормовке и черной бейсболке. — Мы ждем всю ночь, что нас атакуют, а тут вдруг грохот. Подумали: ну все, защитнички Белого дома, давайте напоследок попрощаемся и встретим танки как следует. Как тебя зовут? Ваня?.. Если честно, то стало нам страшно. Ну, сыграло очко… Послали разведку, она возвращается и докладывает: мужик на тракторе тащит лист брони, а на ней — гранитную плиту для баррикады.

Иван совершенно ничего не понимал — странное тут было кино. И танки он видел, выходит, наяву, наверное, заблудились в переулках. Но почему эта массовка так ему обрадовалась, было совершенно непонятно. Впрочем, за последнее время перестал чему-либо удивляться — сам только что из могилы выбрался.

Потом его угощали водкой, а заботливые девицы принесли комплект камуфляжной формы — не могли допустить, чтобы герой нынешней ночи щеголял в грязном костюме, да еще и в несуразной бабочке при этом. Перед тем, как он, уже на рассвете, окончательно отключался от внушительных доз всенародной любви и алкоголя, его подвели к гранитной плите, на которой сумел все же разобрать надпись на ней. «Благодарное Отечество» — было высечено старинным уставом на черной могильной плите.

— А что тут душитель творческой свободы делает, а? — раздался явно командирский, но очень знакомый голос.

Повернул голову в сторону источника звука и наткнулся на колючий и непреклонный взгляд известного героя героев и рядового генералиссимуса пера. Сил у Ивана никаких не оставалось, и, чтобы избежать нового потрясения, заботливый инстинкт самосохранения в этот момент вырубил его достаточно нетрезвое сознание.

Глава седьмая

Репортер, как известно, должен быть на месте за полчаса до начала пожара. Вот так и Аэроплан Леонидович помчался к Дому Советов еще до сообщения, что в стране образован ГКЧП, который подхватил власть, выпавшую из рук неожиданно занемогшего генерального президента. Танки и бронетранспортеры уже входили в Москву, и герою героев поневоле пришлось пойти на их обгон.

Грохот и поднял его с постели. На вчерашней тусовке надрался как шоферюга Степка Лапшин, хотя один соратник по межанальной группе предупредил: завтра начинаются главные исторические события. Однако Аэроплан Леонидович не внял предупреждению и снял двух грудастых подружек в ночном баре. Очнувшись на чьей-то широкой постели, удивился, обнаружив себя между двумя ночными бабочками. Был уверен, что ночью имел дело только с одной из них, и поэтому на рассвете воспылал желанием оприходовать и вторую.

Пришел в полную боеготовность и, раздвигая ей коленки, на что та отозвалась притворным сладострастным стоном, вдруг услышал металлический лязг. Вначале подумал, что это какая-то гинекологическая стоматология. Но лязгало за окном. Спрыгнул с кровати, подошел к окну — внизу, словно игрушечные, ползли танки и боевые машины пехоты. Вспомнил предупреждение знакомого межанальщика, в мгновение ока оделся и побежал.

Он не отдавал себя отчета, куда и зачем бежит. И в то же время был уверен: бежит в правильном направлении, словно птица, которая знает, куда ей лететь, и что сейчас самое главное — обогнать танки. В душе поднималась волна ненависти к этим железным чудовищам, ползущим по столичным улицам, к танкистам, чьи головы в шлемах виднелись из открытых люков.

— Позор! Позор! — вопил он, продолжая бежать в правильном направлении.

Ему очень нравился образ жизни, который он вел в последние месяцы. Как издал свою государственную поэму «Ускоряя ускорение ускорения», так все в жизни у него и переменилось. Его пригласили в импортный центр белой и черной магии, который размещался на огромной совминовской даче по Грабьлевскому шоссе. Там сняли с него сглаз, родовое проклятье, заштопали дыры в ауре, научили приемам хатха-йоги, вплоть до того, что теперь он мог на неопределенное время отключать свои жизненные функции, или же, напротив, — усиливать их. Прежде всего он, настрадавшись в недавнем проклятом советском прошлом, пожелал усилить свой мужской потенциал, находившийся, как известно, в бессрочном отпуске по техническим причинам, и превратился в грозного трахальщика «демократической» общественности, не всегда ограничиваясь противоположным полом. Быть голубым — по-настоящему демократично, это он сразу уяснил.

Упорядочили все его мании. В первую очередь окоротили страсть к сочинительству, однако без лишения звания рядового генералиссимуса пера. Он остался графоманом, но не таким буйным в сочинительском отношении. Манию радикального преобразовательства всего и вся в окружающем мире также подкорректировали, сосредоточив его недюжинную энергию на разрушении всего советского, русского или российского. Мании преследования, которая изначально была у него весьма оригинальна в том смысле, что не его преследовали, а он преследовал, также задали конкретное направление: преследовать везде и всюду новых бывших во имя торжества демократии. При этом Аэроплана Леонидовича снабдили правом во имя борьбы с любым коммунистическими, советскими или патриотическими проявлениями нарушать любые законы, писанные и не писанные — тут его приравняли к Создателю или даже чуть ли не к самому Джеймсу Бонду, у которого, как известно, было право на убийство. Характерно, что параллельно под гипнозом в его мыслительный аппарат закачали бездну информации по борьбе за права человека. Естественно, в двух вариантах: один для стран и граждан Запада, и совершенно куцый — для этой страны.

Единственное, о чем жалел герой героев, так это о невозможности оставить ему прежний талант головой гнуть железные борта самосвалов, превращать стенки инвалидских гаражей в тарелки системы «Орбита», а также с помощью темечка извлекать малиновый звон из железобетонных бордюрных камней. Ему объяснили, что стенки черепа пришлось значительно уменьшить, иначе новая информация там не поместилась бы, зависла… К тому же, в виде компенсации за утерю чудесного свойства «физико-механического экстрасенсирования» ему предложили весьма солидный грант в твердой валюте с пятью нулями и со стопроцентной гарантией его продления.

Читатель в данном случае может подумать, что публикатор преподносит банальную ситуацию продажи души Дьяволу. И отчасти будет прав, но лишь отчасти, а по существу — увы, нет. Ведь Аэроплан Леонидович был сам порождением Сатаны, который уж никак не был настроен на странный вариант приватизации — покупать собственное имущество. Несмотря на «мощный» рывок кооперативного движения и даже к рыночным отношениям в стране, момент купли-продажи в этой ситуации полностью отсутствовал. Тут момент был сугубо технический.

По первой книге, которая называется «Стадия серых карликов», читатель, должно быть, не забыл, что Около-Бричко являл собой как бы материализованный идеал нового человека - его, на свою задницу, как бы вымечтали миллионы борцов за светлое будущее, плотно набивая своими телами братские могилы и расстрельные рвы НКВД. Но поскольку создание нового человека изначально было идеей фикс и совершенно безумной, то бесы подсунули муляж, пластмассовую редакцию неосуществимого большевистского идеала из серии «маяки будущего». Аэроплан Леонидович нес в себе идею преобразовательства в полном соответствии с марксистским постулатом никчемности объяснения мира, следовательно, минуя эту стадию, которая объявлялась излишней, предписывалось приступать сразу к его преобразованию. Вот и пахал на этой стезе Около-Бричко, обходясь минимумом мозгов при максимуме идейной принципиальности, кося, как нынче принято выражаться, под малограмотного совслужащего, стоящего на страже как бы интересов диктатуры пролетариата, а попозже — вроде бы как и общенародных интересов.

Прежняя оснастка у него безнадежно устарела — ведь он даже во времена «перестройки» не без пафоса величал себя беспартийным большевиком. Новый Главлукавый восхищался идейной стойкостью Аэроплана Леонидовича, поскольку большевизм, не как идеология, а как тип мышления и действий, ни при каких обстоятельствах не должен был в ближайшие десятилетия выветриться из Точки RU. Идейную стадию должна была сменить полоса как бы безыдейная, где этистранцы (или точкоруанцы?) распоясывались, получали право публично охаивать все, что взбредет в голову, но только не Запад! Поэтому новый Главлукавый решил кардинально модернизировать его, превратить в одного из отцов современной русской демократии, заменив ему в процессоре необузданный пафос на беспредельный цинизм. С прицелом на осуществление задачи вхождения остатков Точки RU в западную цивилизацию. Путем расчленения и уничтожения евроазиатской, христианско-мусульманской цивилизации, обладающую своей государственностью в виде Советского Союза.