Янн Мартел - Беатриче и Вергилий Страница 12

Таксидермист вновь замолчал и взглянул на Генри, будто смешавшись:

— Как вы описали бы Вергилия? Каким вы его видите?

Он резко встал и взял с верстака мощную лампу.

— Вот свет.

Решительно установив лампу на конторке, таксидермист высветил обезьяну, после чего выжидающе смолк.

Генри не сразу понял, что человек всерьез ждет от него описания чучела. Так вот какая помощь ему нужна! — изумленно сообразил он. Дело не в том, чтобы ободрить, выслушать исповедь или свести с издателем. Нужна помощь словами. Если б о том было сказано в письме, Генри бы отказался, как уже давно отказывался от всяких заказных работ. Но сейчас, в горячке момента, когда перед ним были персонажи пьесы, что-то в нем шевельнулось, пожелав принять вызов.

— Каким я его вижу? — переспросил он.

Таксидермист кивнул. Генри придвинулся к обезьяне — к Вергилию, коль на то пошло. Он чувствовал себя врачом, осматривающим пациента. Вергилий сидел верхом на Беатриче, но они отличались от верховой пары в магазине, где было заметно, что павлин оседлал бегемота за неимением лучшего места. Здесь же все выглядело естественно: Вергилий сидел прочно, ногами обхватив бока Беатриче и положив одну руку на ее загривок; его длинный хвост с завитком на конце, уютно расположившийся на ее спине, был очень похож на якорь, которым он не преминет воспользоваться, если вдруг ослица шарахнется в сторону. Другая его рука ладонью вверх непринужденно покоилась на его колене. Вергилий приоткрыл рот, а Беатриче чуть повернула голову и отвела назад ухо — он что-то говорил, она слушала…

Секунду подумав, Генри начал:

— Первое, что отмечаешь, — приятный размер некрупной собаки: он не слишком тучен, но и не заморыш. Симпатичная голова: короткое рыльце, яркие рыжеватые глаза, черные ушки, ясная черная мордочка даже не черная, а скорее синевато-черная — в кайме густой изящной бородки.

— Превосходно, — сказал таксидермист. — Гораздо лучше, чем у меня. Пожалуйста, дальше. — Он уже записывал за Генри.

— Можно сказать, он ладно скроен и крепко сшит; привлекают внимание длинные конечности: на вид гибкие и сильные, увенчанные крупными цепкими ладонями и ступнями с длинными пальцами…

— О да! — перебил мастер. — Вергилий очень хорошо играет на пианино. Один исполняет «Венгерский танец» Брамса для фортепьяно в четыре руки. Он покоряет публику финальным фортелем — последнюю ноту берет хвостом. Посмотрите узоры на его ладонях и ступнях.

Генри взглянул и продолжил:

— Черные ладони и ступни покрыты… — Он смолк и, с другой точки посмотрев на конечности ревуна, закончил: — Испещрены узорами, похожими на серебряную филигрань.

— Отличное сравнение! — похвалил таксидермист.

— Предмет его гордости — хвост, который, превышая длину тела, обладает подвижностью руки и хваткой удава, окольцевавшего жертву…

— А также прекрасно координирован, — подхватил мастер. — Хвостом Вергилий играет в шахматы. Он…

Генри жестом его остановил:

— Хвост обладает хваткой удава, но вместе с тем так гибок и послушен, что им можно передвинуть пешку на шахматной доске.

Что еще отметила бы Беатриче? — подумал Генри и заглянул в обезьяний рот.

— Почему все забывают о его великолепных зубах? Или вот еще деталь, которую нельзя не упомянуть: красивые темные ногти — блестящие и чуть выпуклые, они посверкивают на всех пальцах, точно крупные росинки.

Генри понравилось говорить от имени ослицы.

— Прекрасно… замечательно… — бормотал таксидермист, строча по листку.

— Не могу обойти молчанием еще одну привлекательную особенность, которой славится его особь, — мех. — Генри пробежал пальцами по спине Вергилия. — Он мягкий, густой и блестящий; на спине оттенок краснокирпичный, а на голове и конечностях — скорее каштановый. Когда Вергилий взбирается на дерево или скачет с ветки на ветку, каждое его движение отточено и легко, он переливается, точно расплавленная медь, ослепляя меня, четвероногую, прикованную к земле ослицу.

— Вылитый Вергилий! — воскликнул таксидермист.

— Вот и хорошо.

Дать словесное описание того, что видишь, было совсем несложно, но Генри получил удовольствие. Он уже отвык от подобной работы.

— А что насчет вопля?

Таксидермист перемотал пленку и нажал «воспроизведение». В магазине Эразм тотчас откликнулся, но на него не обратили внимания.

— Качество записи неважное, — сказал Генри.

— Согласен. Ее сделали сорок с лишним лет назад в джунглях верховий Амазонки.

Казалось, вой доносится из далекого далека и, пробиваясь сквозь помехи, одолевает бездну времени и пространства.

— Не знаю… трудно охарактеризовать… — задумался Генри.

Под аккомпанемент Эразма таксидермист еще раз прокрутил пленку.

Генри покачал головой:

— Пока на ум ничего не приходит. Звуки описывать непросто. Да еще собака отвлекает.

Мастер тупо смотрел перед собой.

«Что, огорчен? Раздосадован?» — подумал Генри.

— Ладно, подождем, когда снизойдет вдохновение. — Он чувствовал, как наваливается усталость. — Знаете что? Я поразмыслю, а вы пока напишите мне о таксидермии. Особо не усердствуйте — так, черкните пару мыслей. Хорошее упражнение для писателя.

Таксидермист неопределенно качнул головой.

— Не хотите дать мне свою пьесу? — спросил Генри. — Я бы прочел и поделился впечатлением.

— Не хочу, — отрезал таксидермист. Решительная точка в отказе прозвучала как удар судейского молотка — обжалованию не подлежит, разъяснений не будет. — Возьмите плеер. Послушайте еще раз, пока размышляете.

Генри не стал торговаться.

— Я заметил, вы разглядывали череп на золоченом штыре, — продолжил мастер.

— Да, поразительная вещица.

— Это череп ревуна.

— Вот как? — поежился Генри.

— Да.

— Вергилия?

— Нет, его череп на месте.

†

Через полчаса истомившийся Эразм вытянул хозяина из магазина. Было хорошо вновь оказаться на свежем воздухе. Генри уже опаздывал на репетицию, но зашел в бакалейную лавку и спросил воды для Эразма. Продавец любезно подал миску.

— Интересный магазин тут за углом, — сказал Генри.

— Ага. Он там со времен динозавров.

— Что за человек его владелец?

— Чокнутый старик. Цапается со всеми соседями. Ко мне заходит лишь купить груш с бананами и откопировать бумаги. Ничего другого.

— Наверное, любит фрукты и не имеет копира.

— Наверное. Я поражаюсь, как он еще держится. Неужели кому-то нужны чучела трубкозубов?

Генри умолчал о бесценном обезьяньем черепе в своей сумке, которую осторожно поставил на пол. Для благополучной транспортировки череп и стеклянный колпак были тщательно упакованы. Генри еще глянулся волк — не бегущий, а созерцатель, — но он сдержал свой порыв.

Бакалейщик покосился на плеер, лежавший на прилавке:

— Экое старье! С детства такого не видел.

— Старый, но безотказный. — Подхватив свой драгоценный груз, Генри направился к двери. — Спасибо за воду.

В такси Эразм свернулся на полу и тотчас уснул. Генри думал о таксидермисте: бесстрастное лицо, не выдающее мыслей и чувств, скорее некрасиво. Но темные пронзительные глаза! Рядом с ним неуютно, однако он излучает некий магнетизм. Или же притягательны чучела со стеклянными глазами? Странно, что человек, так тесно связанный с животными, никак не откликнулся на появление живого зверя — на Эразма даже не взглянул.

Прям тебе инкогнито в маске! Однако он получил задание написать о своем ремесле. Может, хоть немного выйдет из образа сфинкса? Ну и денек! Хотел лишь бросить открытку, а теперь нагружен покупкой и приговорен вернуться в «Таксидермию Окапи».

Дома Генри сразу поделился с женой:

— Я встретил потрясающего человека. Старый таксидермист. Невероятный магазин, забитый его творениями. Кстати, его зовут Генри. Странный тип. Написал пьесу и просит меня о помощи.

— Какой?

— С текстом, я полагаю.

— О чем пьеса?

— Сам толком не знаю. Два действующих лица: обезьяна и ослица, которые говорят лишь о еде.

— Детская, что ли?

— Вряд ли. Она мне напомнила… — Генри осекся, не пожелав сказать, о чем ему напомнила пьеса. — Обезьяна редкого вида.

Сара покачала головой:

— Значит, тебя захомутали в соавторы, а ты даже не знаешь, в чем там дело?

— Похоже, так.

— Но ты воодушевлен. Это приятно.

Сара была права: мысли Генри неслись вскачь.

†

На другой день он пошел в центральную библиотеку, чтобы узнать о ревунах, и выяснил кучу всякой всячины: скажем, в их стаях главенствует материнская линия, они не оседлы, но в поисках пищи скитаются по лесу, стараясь избегать опасностей. Вечером Генри запер Эразма в дальней комнате и вновь прокрутил пленку, пытаясь описать вой, каким он слышится Беатриче. Помнится, ослица поджидает Вергилия, ушедшего на промысел, и разговаривает с воображаемым собеседником.