Борис Ряховский - Тополиная Роща (рассказы) Страница 12

— Э, сынок, мы люди неграмотные, живем не по писаному… — вздохнул долговязый. — Я вот что тебе скажу: почему русские не могли взять Хиву? Не стены ее защищали, а наши пустыни. Адаи пропустили русских через свои пустыни, хан сдался… — Он указал в сторону полынных зарослей: — Скелеты остаются от тех, сынок, кто является в адаевские пустыни без нашего согласия. Мы завалим колодцы… Да что завалим — мы их просто прикроем и будем как в крепости.

— Я отыскал колодец в здешнем урочище, — сказал Нурмолды, — отыщу и в соседнем.

— Милицию приведешь?

— Я везу карту. Всякий взглянет на нее и поймет, что винтовка в наших степях теперь ни к чему.

Долговязый шикнул:

— Кежек услышит!

Кежек услышал. Неспешно подойдя, он пнул карту, так что она с треском разорвалась. Поддел тюк своим огромным сапогом. Со стуком посыпались на глиняную корку книги и карандаши.

Нурмолды вскочил, Кежек перехватил его одной рукой, отшвырнул. В силача с визгом вцепился Мавжид. Повис, визжал, царапал лицо. Выдрал ли он Кежеку глаза, был ли тот парализован суеверным страхом перед безумцем, — он крутился, не мог отодрать от себя Мавжида. Задыхался в его лохмотьях, кричал:

— Уходи! Уходи!

Хлопнул выстрел, Мавжид отвалился от Кежека.

Нурмолды бросился на Кежека, был схвачен и стиснут.

Очнувшись, увидел сидящего на коне Кежека. Равнодушно глядели его запухшие глазки, губы шевелились. В поводу он держал саврасого. Нурмолды разобрал:

— …Через три дня вернемся! Думай о своих прадедах. О прошлом.

Нурмолды поднялся на четвереньки, увидел уходящий караван: впереди ехал долговязый с винтовкой за плечами.

— Рахим-ага!.. — закричал Нурмолды. — Рахим-ага!

7

Ему наконец удалось подняться. Он подошел к Мавжиду, с плачем, подвывая, склонился над ним. Тот был еще жив. Он коснулся рукой Нурмолды, выговорил:

— Жалко тебя. Мою дочь жалко, жену жалко.

— Ты не умрешь! Догоним аулы! Я тебя читать научу!..

— Я мало жил… Ты живи.

— Ты не умрешь!.. — начал Нурмолды, но дернулась, соскользнула с его ладони голова Мавжида.

Могилу Нурмолды вырыл ножом; забросал тело терьякеша сухими гипсовыми комками.

Нурмолды собрал клочья карты. Один такой он нашел далеко в стороне, смятый, с дырой, — как видно, пытались завернуть что-то в него, да порвалась материя основы, редкая, как бы сплетенная из сухих корешков. Нашел и чехол от карты.

Он стянул веревкой тюк с учебным имуществом, взвалил на плечи.

Брел Нурмолды в тишине, в чайнике хлюпало.

В синих вечерних холмах он увидел двугорбого верблюда — бактриана. Нурмолды сбросил было свои тюки, побежал, но в страхе потерять свою поклажу вернулся, а когда взвалил ее на себя, верблюд исчез.

На рассвете он потащил свой тюк дальше. Спустился с бугра, услышал шлепанье подошв. Поднял голову: путь ему пересекал бактриан!

Верблюд не подпускал к себе близко. Нурмолды брел за ним. Содержимое тюка перемешалось. Книги непрестанно вываливались, он совал их за пазуху, втискивал за пояс.

Верблюд привел его в пески, заросшие джантаком — верблюжьей колючкой. Нурмолды продирался сквозь заросли — они гремели, как металлические, — нюхал ветер, ловил запахи аула.

Не к аулу вел его верблюд. Перед Нурмолды темнела истолченная, взрыхленная грязная яма с лужицей на дне — мелкий колодец, прорытый к верховодке. Верблюд пил, ложась грудью на край и опуская голову в яму. Из осевших стен торчали сучья саксаула.

Нурмолды выволок к колодцу старую деревянную колоду, глиной мало-мальски залепил щели. Чайником натаскал воды, сделал петлю из пеньковой веревки, разложил перед колодой.

Схваченная веревкой за ногу, верблюдица смирилась. В носу у нее было проделано отверстие, в котором торчала деревяшка с кожаной петлей. Нурмолды просунул в петлю конец веревки, заставил верблюдицу лечь. Погрузил на нее свой тюк, сел, поправил за спиной трубку карты. Скомандовал:

— Кх! Кх!

Качнулась верблюдица, выпрямляя задние, а затем передние ноги, вскинула маленькую голову на длинной шее и подняла Нурмолды над равниной пустыни.

Ветер вздымал шерсть на верблюжьих боках.

Его догнали четверо парней на трех лошадях. У одного из них была в руках пика со старым древком, перевязанным сыромятными ремнями, у другого за плечами винтовка.

Шапку Нурмолды потерял, когда брел в полубреду. Голову повязал тряпицей, пальтишко было излатано. Парни, все в старых, с заплатами чапанах, как видно, признали в нем своего.

— Растрясло без седла? — крикнул Нурмолды парень с винтовкой. — Этот, — он мотнул головой на сидевшего позади него парня, — тоже едва жив!.. Погоди, все добудем, и седла и коней.

— С пикой-то? — сказал Нурмолды.

— Жусуп винтовки даст!.. Из прошлого набега я привел лошадь и четырнадцать баранов. Еще один набег — и калым заплачу.

Показался аул. На склоне холма темнело пятно отары.

— Меня зовут Даир! — Парень с винтовкой за плечами был напорист. — Давай ко мне под руку, Нурмолды!

— Ты, может быть, уже сотник? — съязвил сидевший позади его парень.

Они спешились, отогнали собак. Даир сказал вышедшим из юрты парням:

— Привел четверых, — указал в том числе и на Нурмолды, — еще одного найти, и Кежек-есаул назначит меня десятником… Абу не уговорили? — шепотом спросил он, увидев выходящего следом из юрты богатыря в утепленном бешмете и надетой поверх него меховой безрукавке.

Парни отмахнулись — безнадежно, дескать.

— Меня не считай, вояка, — сказал Нурмолды.

Даир дружески ухватил Нурмолды за плечо, повел, показал издали девушку, она выбивала кошмы:

— Моя невеста!

Нурмолды признал в девушке туркменку по красному, туникообразного покроя платью и длинным штанам, отделанным по низу ковровой тканью.

— Жусуп прислал девушку в дар своей сестре. Еще один набег, и красавица моя, — продолжал Даир. — Всю жизнь я бедствовал, сирота. Она мне за все награда, моя золотая сайга! А ты такую же приведешь из набега…

К Нурмолды подошел богатырь Абу, благодарил за приведенную верблюдицу.

Повел его к сухому пригорку, где сидели аксакалы, и среди них дед Абу, девяностолетний старичок в огромной шубе.

— Ассолоум магалейкум, аксакалы и карасакалы! — приветствовал Нурмолды общество и попросил разрешения сесть.

— Аллейкум уссалам, сынок!

Стали спрашивать, куда направляется, кто родители, есть ли невеста. Шутили:

— Силы у тебя, учитель, видать, больше, чем у Абу: он с верблюдицей не справлялся, не он ездил — она на нем.

Абу пригласил Нурмолды к себе в юрту. Хозяйка подливала айран в пиалу гостя, благодарно поглядывала на него, тараторила:

— Ей, нашей верблюдице, как поглянется какой колодец — беда, убегает. Сиди, гадай, куда Абу послать, где ей колючка сладкой показалась.

Абу спрашивал:

— Ай, зачем отменили арабский алфавит? Выходит, я теперь неграмотный. Так научите читать по-новому!

— Я в Бегеевскую волость еду, — извинялся Нурмолды. — Ждите своего ликбезовца. А вот лекцию по географии прочту, зови молодежь. И непременно тех, кто собирается в набег с Жусупом.

Юрта стала тесна. Набились парни, девушки.

Через дверь Нурмолды увидел девушку-туркменку со связкой саксаула. Позвал ее:

— Идите к нам.

Он ожидал, что она пройдет, будто не расслышав, или же прыснет, будто он сказал нечто смешное, и убежит. Она же с готовностью бросила связку, вошла. Жарко стало Нурмолды: такая красавица близко!

Даир был тут же, вертел головой, как огрызаясь, дескать, не зарьтесь, не ваше, и одновременно с гордостью подмечал восхищенные взгляды парней.

— Я вроде как рабыня, — ответила девушка, давая, впрочем, понять, что сама не верит в свое рабство.

— Я гостил у вас в Туркмении четыре года, теперь вы у нас погостите, — сказал Нурмолды.

— И что, сладко погостили? — спросила она.

— Бывало, от голода умирал.

— Ваши казахи гостеприимнее, — посмеялась девушка.

Он сказал, отводя от нее глаза:

— Теперь мы жители одного дома, — и торжественно развернул карту.

Слушателей поразили слова Нурмолды: перед ними Вселенная, перенесенная на бумагу.

Эта новая карта была составлена из клочьев, Нурмолды прикрепил их на кусок обоев как на основу, иных частей недоставало, вовсе отсутствовал Индийский океан. Нурмолды, вспотев от напряжения, оторвал повисший полоской кусочек Атлантического и прикрепил этот синий кусочек с точкой острова, с длиннорылой рыбиной, в середине дырищи, заполненной ангелочками. Блестели их золотые, будто вырезанные на грунтовке рожки. Индийский полуостров как срезали, однако, к радости Нурмолды, на остатке его уместился слон: тупоногий зверина своим длинным, загнутым носом тянулся к желтому, как дыня, плоду.