София Блейк - Шлюха. Любимая Страница 12

— Машина! — вдруг крикнула Алена. — Кажется, едет сюда.

— Забирайтесь в джип, — судя по голосу, Чарли занервничал.

— Здесь практически никто не ездит, — сказала я, усаживаясь. Далекие огни фар приближались, я со страхом вспомнила, как днем дважды пряталась в камнях у обочины — определенно, на этой грунтовой дороге могли появиться наши недруги.

Чарли включил передачу и мы поехали вперед. Я поняла, что это правильный поступок — ведь иначе мы сразу покажем неизвестному водителю свой страх.

— Документы при вас? — напряженным голосом спросил Чарли.

— Да, конечно, — отозвалась Алена.

— Да, — сказала я, проверив на всякий случай карман своих шорт. — А что такое?

— Это армия, — коротко бросил Чарли, притормаживая.

Ну да, спохватилась я мысленно, неужели в приграничной зоне не найдется каких–нибудь патрулей? Глупо предполагать, что маленькая страна с большой армией отдаст на откуп каким–то бандитам даже крошечный плацдарм.

Армейский патрульный джип с желтыми фарами и ярким прожектором на крыше остановился в нескольких метрах от нас. Чарли непринужденно выбрался с водительского места и направился к военной машине, громко говоря что–то на иврите. Спустя несколько секунд рядом с ним оказались двое солдат, или, может быть, солдат и офицер — израильских знаков различия я не знала.

— О чем они говорят? — шепотом спросила я Алену — водительскую дверь Чарли оставил распахнутой, и до нас доносились обрывки разговора.

— Тихо, — шепнула Алена.

Она наклонилась вперед, прислушиваясь. Мне ничего не оставалось делать, как только ждать. Наконец, Алена улыбнулась, и откинулась назад.

— Здорово! — сказала она.

— Что?

— Чарли сказал, что наши друзья заблудились в этих местах, и, наверное, находятся у бедуинов. Он попросил солдат проехать с нами и те, кажется, согласны… Хорошее дело — клановое сознание.

— У военных или у евреев?

— У военных евреев, — она тихонько рассмеялась, и у меня с души свалился изрядный камень.

Вернувшийся Чарли тоже выглядел довольным. Армейская машина осторожно развернулась перед нами на узкой дороге и, поднимая облака пыли, двинулась вперед.

Стоянка кочевников была уже довольно близко, и через минут десять езды по серпантину я разглядела приземистые шатры и даже пару-тройку верблюдов, лежавших весьма живописно неподалеку. Пара-тройка худых собак выползла откуда–то из мрака и облаяла подъехавшие машины, но как–то без энтузиазма, просто отмечаясь для порядка. Люди тоже здесь были — двое темных силуэтов скользнули к шатрам, желая подольше оставаться незамеченными, но яркий прожектор выхватил их у ночи, и тут же раздались голоса. Дальше события происходили так быстро, что я не рискну утверждать, будто все запомнила в точности.

Чарли выскочил из машины и начал что–то кричать, потом раздался голос кого–то их армейских, усиленный мегафоном. К нам из ночного сумрака выскочил Саня, весь перепачканный, но со счастливым лицом. Алена бросилась к нему и они стали обниматься, будто не виделись много лет. Я смотрела на них и не заметила, как малолюдное, казалось бы, стойбище вдруг заполнилось народом. Зрители, несомненно, были бедуинами: не киношными, в бурнусах и с кривыми ятаганами, а самыми обычными, которых мне доводилось видеть в качестве клиентов на работе, одетых чаще всего в джинсы и рубашки. Они разговаривали с солдатами без всякого почтения, видимо, возмущались вторжением на свою исконную территорию.

Чарли был поглощен беседой с одним из кочевников, по жестикуляции и громким голосам я догадывалась, что им есть, о чем спорить, но со стороны оба выглядели, как торговцы на восточном базаре. Впрочем, эти края были в чем–то всегда сродни базару, а значит, беспокоиться было не о чем.

Я не заметила, как Саня оторвался от Алены, но в следующий момент увидела его рядом с Володей — этот тоже появился невесть откуда, и весь его вид излучал угрозу и страх. Он огрызался, как загнанный в угол хищник, Саня наступал, и сквозь гул иноземной речи я расслышала великолепный русский мат. Полог шатра откинулся, и оттуда появился собственной персоной Брюхо, а за ним высунулся еще один персонаж, которого, я тоже видела когда–то прежде — высокий широкоплечий мужчина славянского типа. Брюхо крикнул что–то Сане, и тот попятился от Володи, хотя секунду назад, похоже, готов был с ним сцепиться. Брюхо стал прощаться с высоким, а Саня, сказав что–то напоследок Володе, сделал характерный жест, обводя пальцем вокруг шеи.

Чарли уже стоял рядом с нашим джипом и говорил что–то военному, видимо, старшему группы солдат. Я разобрала слова «друзья, наши друзья» и поняла, что все стороны не желают открывать при военных свои подлинные взаимоотношения. Это меня вполне устраивало, и я улыбнулась, глядя, как собеседник Чарли таращится на Алену, чья холеная внешность и впрямь была чем–то необычным в этом полудиком пейзаже. Я перебралась на заднее сидение, вполне довольная своей ролью серой мышки, как вдруг от шатра донеслись громкие удары и крики — Саня с Володей все–таки вцепились друг в друга и повалились оба на землю под крики развеселившейся толпы. Солдаты, поначалу немного опешив, откатились к своему транспорту, их мегафон разразился звуками, заглушающими все остальное, но я заметила, как автоматы в их руках приняли горизонтальное положение, а бедуины своими спинами образовали круг, внутри которого происходило самое интересное. В какой–то момент я разобрала, что дерущихся почему–то стало трое, а не двое, как было вначале, а потом высокий тип тоже подскочил к ним и заорал, заглушая даже армейский мегафон:

— Вы на голову ебанулись, придурки! — услышала я. — Потом разберетесь! Атас!

Постепенно ему удалось растащить драчунов, и я увидела, что Саня ковыляет в нашем направлении, а Володя и еще один белобрысый тип отходят к шатру. Брюхо в это время вступил в разговор с офицером, и, судя по его жестикуляции, я поняла, что он объясняет, будто дерущиеся пьяны и ничего серьезного не произошло. До меня несколько раз донеслось слово «миштара», обозначающее на иврите полицию.

Я уже давно поняла, что в этой стране «миштарой» можно утихомирить любую ситуацию, но это не значило, что мы могли бы почувствовать себя в безопасности, не окажись на нашем пути армейского патруля.

Так мы и возвращались обратно к Эйлатской трассе — позади пылящего джипа цвета хаки. Брюхо сидел рядом с Чарли, а я устроилась в уголке позади, рядом с воркующими Аленой и Саней. Тихий разговор Брюха и Чарли едва доносился сквозь музыку из четырех динамиков, и я почти уже уснула, когда голос Алены вернул меня к действительности.

— Вставай Аня, пошли ужинать, — Алена непринужденно улыбалась. Вокруг раскинулись эйлатские огни, а мы остановились у ярко освещенного рыбного ресторана.

Я даже не заметила, когда мы расстались с нашим военным эскортом, и сейчас только ощутила себя в таком безопасном и уютном покое, что единственным моим желанием было сохранить это чувство подольше.

За столиком в почти пустом по ночному времени зале Саня рассказал, как он к сумеркам добрел до бедуинского стана и, некоторое время понаблюдав из–за камней, решил объявить о своем присутствии. Он двинулся к шатрам небрежной походкой человека, уверенного в себе, и навстречу ему вышли двое бедуинов с собакой.

Поначалу они не хотели вести его к русским, но скрывать их присутствие тоже было бы глупо — джип и «БМВ» стояли вблизи шатров, и Саня заявил, что знает, кому они принадлежат. В принципе, это могли быть и машины кочевников, но он угадал, вскоре оказавшись в одном из шатров, где вовсю шли терки, которым уместнее было бы происходить где–то намного севернее по широте.

— Меня должны были убить еще вчера, — просто сказал Брюхо, отпивая белое вино из бокала. — Вольдемар прошляпил подходящий момент, и я понял, что Кореец еще не готов. Потом пришлось напомнить ему, что со мной выгоднее дружить, чем враждовать. В конце Кореец назвал Селю сявкой и предателем, и нас осталось двое против четверых.

— Кореец — это тот здоровый? — поинтересовалась я.

— Да, авторитетный вообще–то бандит, но при этом бедный, как церковная крыса. Им бы об этом подумать, прежде чем подписывать его за себя. Я–то по-любому больше стою, чем Румяный и Вольдемар вместе взятые…

— И когда я появился, — продолжил Саня со ртом, набитым какой–то местной рыбой, запеченной на гриле, — нас уже было трое против четверых. Макс очканул и свалил, не желая участвовать в чужих разборках, а Селя уехал еще раньше, когда понял, что Кореец в нем не нуждается. Он хотел уйти именно под Корейца, которого считал своим.

— Они и сейчас считают друг друга своими, — вставил Брюхо. — С ними я разберусь в свою очередь. Подумать только, с восьмидесятых я этого дебила поднимал, дал ему все, что ему и не снилось, а он, гад позорный, на меня же и комбину склеил.

— Я давно говорил, что Селя недоволен твоими новыми порядками, — сказал Саня. — А ты от моих слов отмахивался.