Юрий Слепухин - Джоанна Аларика Страница 12

— Ну, вы сами понимаете, редко какая девушка откажется от возможности учиться за границей. Ей очень хотелось посмотреть Штаты. Я попробовал приводить разные соображения, но, честно говоря, особенно веских у меня не было. И получилось так, что Нью-Йорк пошел ей на пользу, потому что в университете она сразу оказалась в гуще политической эмиграции: с Кубы, из Никарагуа, из Доминиканской Республики… Так что, вы сами понимаете, Джоанна изучала там не только политэкономию и журналистику. Ну, а коррективы в ее образование вносил уже я.

— Ну, понятно, дон Мигель, на то вы и учитель, э? Так, так… Ну, а с самим Монсоном вам часто приходилось встречаться?

— Нет, редко. Последний раз в прошлом году, когда отбирали пустующую землю, — усмехнулся Мигель. — Вот от этого типа можно ждать всего…

— Боюсь, что да. Ну ладно, дон Мигель. Мы с вами еще завтра поболтаем, а сейчас я хочу зайти к одному приятелю, пока еще не очень поздно. Чего это Доминго так задержался? Ну, вы подождите, он, наверное, сейчас подъедет…

Дон Аугусто ушел. Мигель посмотрел на часы и закурил новую сигару. Из дома вышла донья Химена и молча села на порог.

— Ваш брат ушел к приятелю, — сказал Мигель. — А муж, видно, вообще решил не возвращаться домой.

— Беда с ним, — вздохнула женщина. — Как начнет работать, хоть за уши оттаскивай. А у вас что с отъездом, дон Мигель?

— Вот приедет новый учитель, сдам ему школу и поеду.

— Уж лучше бы оставались. Какого еще назначат…

— Плохого не назначат, донья Химена, не беспокойтесь. А помните, как ко мне детей боялись посылать?

— Так ведь не знали вас еще, — засмеялась донья Химена. — Теперь-то знаем!

— Вот и того узнаете. А как он будет работать, это и от вас всех зависит. Поверите ему сразу, значит и дело пойдет, а иначе и ему будет трудно. Человеку на новом месте нужно помочь.

— Стойте, — насторожилась — донья Химена. — Вроде мой едет! Слышите?

В ночной тишине явственно послышался треск мотоцикла.

— Это он, — кивнул Мигель. — За километр узнать можно. Оштрафуют его когда-нибудь, вот увидите…

Постепенно приближаясь, шум превратился в оглушительную пулеметную трескотню, потом за деревьями мелькнул яркий луч фары, и все стихло. Заскрипела калитка, на дорожке показался силуэт человека, ведущего за руль мотоцикл.

— Наконец-то! — крикнула донья Химена. — Ты бы еще позже!

— А, и учитель здесь! Привет, привет. Как это тебе нравится — работаешь для нее как мул, а она только и знает, что кричать!

— Значит, соскучилась, — засмеялся Мигель. — Привет, Доминго. Что так поздно?

— Сейчас расскажу… Ремонсито спит?

— Спит, — отозвалась жена. — Аугусто приехал, так тебя и не дождался, пошел куда-то. Ужин разогревать?

— Приехал Аугусто, да? А, ну-ну, интересно, что у них там… Как ты сказала — ужин? Разогревай, а как же, поесть-то человеку надо после работы.

— После работы, — фыркнула жена, — Еще неизвестно, чем ты там занимался…

— Это уж ты зря, старуха! Занимался я тем, чем положено.

Доминго присел на порог рядом с женой и закурил.

— У них там на кухне труб что твоя фабрика, тут тебе и горячая вода и холодная, и пар, и чуть ли не сжатый воздух. Ладно. Сломался у них третьего дня кран, так они вызвали какого-то дурня, и он там такого навертел — одним словом, все перепутал, кипяток пустил в трубопровод для холодной, а трубы там свинцовые, ну, их и поразрывало к чертям в десяти местах. А все ведь в стенах, облицовка там кафельная…

Доминго со вкусом затянулся и покрутил головой.

— Пришлось разворотить им полкухни. Зато подработал сегодня — завтра буду лежать кверху пузом и плевать в потолок. Ну, жена, как там насчет ужина?

— Ты бы еще позже явился! Сейчас разогрею, погоди.

Она принялась раздувать огонь в жаровне. Приятно потянуло горьковатым дымком древесного угля.

— А ты опять без глушителя ездишь, — сказал Мигель. — Я тебе говорю, нарвешься на штраф.

— А что в нем толку, в глушителе, только мощность снижает. Шум мне нипочем, и так от паяльной лампы голова гудит.

— Да, но другим спать надо… Ну, как там?;

— Это где, у Монсонов? Да ничего, полно гостей было, — зевнул Доминго. — Богато, черти, живут! Ты вот послушай, какая у них кухня…

— Ну тебя к дьяволу с твоей кухней! Привез или нет?

— Что это? A-а, письмо… Факт, было письмо, было… Вот если я его только не потерял…

— Слушай, ты!

— Ну-ну, — захохотал Доминго, увернувшись от тумака. — Эк его разобрало, скажите на милость! На, получай свое письмо, вот оно. Доволен?

— Я тебе покажу «доволен»! Ладно, Доминго, я пошел.

— Куда? А ужинать не будешь?

— Да нет, я уже. Пойду, у меня работы много на завтра…

Мигель встал и потянулся, разыгрывая неторопливость.

— До свидания, донья Химена! — крикнул он женщине, продолжавшей хлопотать у жаровни. — Ужинать не зовите, некогда, а муженька своего проберите хорошенько, я вовсе не уверен, что он и в самом деле целый день работал. Доминго, заходи завтра после обеда послушать радио, интересный матч будут транслировать!

— Ладно, может, зайду.

Мигель вышел из калитки и наискось пересек улицу, направляясь к одноэтажному зданию школы. Лохматая черная дворняжка встретила его на освещенном крыльце, радушно помахивая хвостом.

— Идем, Чучо, — сказал Мигель, отпирая дверь, — похоже на то, что есть хорошие новости… Входи, входи!

Пес прошмыгнул первым, вскочил в скрипучее плетеное кресло и шумно завозился там, устраиваясь поудобнее.

— Прочь с кресла, — рассеянно сказал Мигель, остановившись посреди комнаты и осторожно вскрывая конверт. — Сколько еще раз тебе, проходимцу, это повторять?

Пес вздохнул, словно обидевшись на «проходимца», но с места не тронулся.

Прочитав первые строчки, Мигель улыбнулся. Продолжая читать, он подошел к койке и присел на ее край. Потом улыбнулся еще шире, опустил письмо и подмигнул псу.

— Слушай, ты, — сказал он, ероша волосы. — Ты понимаешь, что значит «навсегда твоя»?

Чучо вежливо приподнял губу и стукнул хвостом по подлокотнику.

— Не понимаешь? Ладно, придется прочесть тебе все письмо, тогда, может, поймешь.

Мигель стал перечитывать письмо вслух. Пес слушал внимательно, потом заколотил хвостом еще громче и зевнул — нервно, с подвывом.

— Осел и сын осла! — рассердился Мигель. — Все еще не понял? Тогда ступай вон. Ну, живо!

Пес недовольно заворчал.

— Освободи кресло, мне. нужно работать! — крикнул Мигель. — Нечего сидеть в кресле и изображать из себя человека, если в голове пусто. Ступай на улицу, Чучо!

Чучо заворчал еще недовольнее.

— Слушай! — насторожившись, громким шепотом сказал вдруг Мигель. — Слышишь, ящерица? Там большая ящерица…

При слове «ящерица» пес сорвался с кресла, а Мигель — с койки, и оба ринулись к выходу.

— Лови ящерицу, держи ее, хватай! — заорал Мигель, ударом ноги распахивая дверь; пес вылетел кубарем и с яростным лаем умчался в темноту.

Взяв с койки письмо, Мигель сел в освободившееся кресло, придвинул его к колченогому столику, заваленному книгами и ученическими тетрадками, и еще раз перечел все — от даты в верхнем углу до знакомого росчерка подписи. Потом достал из ящика небольшой портрет Джоанны в кожаной рамке, поставил его перед собою, прислонив к надбитой пивной кружке с карандашами, и задумался, подперев щеки ладонями.

Чучо за окном продолжал возбужденно лаять, безуспешно разыскивая в кустах свою ящерицу.

— Эй, ты! — крикнул Мигель. — Дурень! Поди сюда, что я тебе расскажу…

Глава 5

В ту же ночь около одиннадцати старое дребезжащее такси остановилось на углу двух тихих улиц резиденциального пригорода столицы. Перекресток был ярко освещен. Пассажир, сидевший на заднем сиденье, достал бумажник и нагнулся к шоферу.

— Послушай, приятель, сверни-ка, где потемнее, — попросил он, передавая деньги, и хихикнул коротко, немного смущенно. — Когда имеешь дело с замужней сеньорой, приходится соблюдать осторожность… Увидит случайно какой-нибудь сосед, и…

Шофер кивнул понимающе и сочувственно. Машина проползла десяток метров, скрывшись в угольно-черной тени платана; потом снова выбралась на освещенную часть улицы и укатила, лязгая и погромыхивая.

Пассажир докурил сигарету, стоя в тени и нетерпеливо поглядывая на светящиеся стрелки ручных часов. Улица оставалась такой же безлюдной, где-то далеко радио передавало танцевальную музыку, вокруг фонаря бесшумно и исступленно толклись мошки. Заорал вдалеке пьяный, и снова стало тихо, лишь пролетали, путаясь в темной ночной листве, обрывки синкопированных джазовых ритмов. Грузный человек, ждущий в тени платана, выругался сквозь зубы и закурил вторую сигарету.