Эдуард Лимонов - Виликая мать любви (рассказы) Страница 12

— Вы в морозильнике работать не будете, — объяснил директор-кабан. — Будете под начальством Ерофеева, он заведует сухими складами: крупы, мука, вино, сухие колбасы и прочее…

Уже через четверть часа мы сопровождали кладовщика Ерофеева в высоком помещении сухого склада, и он, указывая на тот или иной штабель продуктов, говорил: «Два риса, ребятки». На мешках с рисом были выштампованы тусклые иероглифы, и, глядя на них, мне захотелось путешествовать.

Два других штатных сухих грузчика продбазы появились лишь к концу рабочего дня. Приехали в металлическом фургоне, лишь щель была оставлена им для прохода воздуха внутрь. Шофер открыл их, и, вытирая пот, они сошли на эстакаду. Грузчики оказались вопиюще не похожи на грузчиков. Младшего звали Денис, он был прямо-таки малюткой, на целую голову ниже меня. Кожа да кости, облаченные в сиреневую майку и черт знает какого происхождения синие штаны. Второй тип был жилистый старик в черном комбинезоне. Голова была забинтована, и сквозь бинт на лбу угадывалась ссохшаяся кровь.

Приблизительно комбинезон можно было угадать как форму авиационного механика, но, может, это была форма подводника. Старика звали Тимофей. Оба штатных сухих грузчика были подозрительно веселы. Мы познакомились.

— Денис у вас будет вроде бригадира, — сказал кладовщик и снял очки. — Слушайтесь его после меня. Учиться вам особенно нечему, но он вам постепенно покажет, как что удобнее брать, и, главное, старайтесь запомнить, где что находится в складах.

Мы с Толмачевым насмешливо переглянулись. Однако руки у нас были в ссадинах и я успел приземлить один из ящиков себе на большой палец ноги. Штатные же, если не считать алкогольных по-видимому, потных физиономий, были свежи и веселы. Может быть, Ерофеев прав и следует знать, что как захватывать. Съемка бочки с селедкой с верхнего ряда бочек заняла у нас массу времени. Ерофеев, чертыхаясь, помог нам и сказал, что у Дениса операция занимает пару минут.

— Ты понял… — сказал мне Толмачев, когда мы шли к трамваю, опускалось за Тракторный далекий поселок большое солнце. — У них тут своя банда. Директор ворует по крупному, кладовщики — на своем уровне, а грузчики — еще мельче… Много ли таким, как эти два, нужно… Круг колбасы, бутылка водки… — Он оглянулся и, никого за нами не увидев, извлек из только что выданного рабочего халата (вез его домой, чтоб мать ушила) бутылку вина, а из-за пазухи… круг сухой колбасы.

— Когда ты успел? — Я был искренне поражен, потому что за весь день мы разлучились лишь несколько раз на пару минут, когда я или он отходили отлить в продбазовские заросли.

— Бутылку я затырил, когда мы уксус толстому жлобу возили, а колбасу уже из ящика у клиента в машине выломал.

Он задержался, вспомнил я, во внутренностях грузовика, спиной к стоявшему на эстакаде завмагазином, поправлял неудачно ставшие друг на друга ящики. За эту минуту или полторы он, оказывается, успел отпороть доску на ящике и изъять колбасу. Чем он отпорол доску?

Он понял ход моих мыслей и, вынув из кармана нож, раскрыл его одним крылатым движением. «Так-то, Сова, — сказал он. — Идем сядем где-нибудь, отметим первый рабочий день». Мы прошли вдоль трамвайной линии и уселись в дикой траве у забора неизвестного завода. Расположенные на той же линии, что и наша продбаза, заборы многочисленных заводов тянулись на многие километры. Параллельно им по другую сторону трамвайной линии тянулись жилые кварталы. Простая планировка социалистического общества. Здесь вы работаете, товарищи, а здесь живете. Чтоб не заблудились, трамвайная линия будет служить вам границей…

Белое «столовое» вино было теплым и слабым, колбаса — жирной, но было хорошо.

— Все, что спиздишь или найдешь, всегда приносит больше удовольствия, чем купленное на заработанные деньги, правда, Сова? — сказал он задумчиво. И сбил щелчком пчелу с ядовито-красного цветка. — Почему так?

Я пожал плечами.

— Может быть, есть какая-нибудь работа, которая и деньги приносит, и удовольствие дает? — предположил неуверенно.

— Вором быть — тоже работа, — сказал он. — Есть большие тонкачи по части сейфов, например. Они с сейфом как доктор с больным работают, знаешь, приложив ухо к груди… Только у меня никогда не было слесарных способностей. Вот Баня, тонкач… — Вспомнив о подельнике, он улыбнулся. — Баня, если нужно, пулемет выточит по деталям. — При упоминании о пулемете мы оба вздохнули.

Не знаю, что было у него в голове в ту эпоху, у меня в голове была каша, состоящая из моделей «настоящих мужчин», набранных откуда только возможно, и множества оружия. Вместе с бандитом по кличке Седой — он только что вышел после гигантского срока — и его молодежной версией Юркой Бембелем там были Жюльен Сорель (!), три мушкетера, бородатые кубинцы во главе с Фиделем Кастро…

На третий день нам удалось украсть мешок с сахаром. Восемьдесят кило сахара. Сахарный склад находился не на территории продбазы, но в том дворе, где помещался отдел кадров треста. (Мы забежали сказать «здравствуйте» Марк Захаровичу.) Воспользовавшись моментом, когда клиент подписывал на капоте автомобиля квитанцию, мы перебросили только что погруженный последний мешок через забор, и он приземлился в кустах соседнего двора, где дед Тимофей его уже поджидал. Хромой экспедитор, выехавший с нами «на сахар», вежливо отвернулся. Украденное у клиентов его не касалось. Мы тотчас же продали мешок в Салтовский магазин за полцены. Нам даже не пришлось тащить его дальше ворот соседнего с трестом двора. Салтовский грузовик, выехав из ворот треста, затормозил, и их грузчики, соскочив, подобрали мешок.

На пятый день прибыли вагоны с вином. Один медленно пришвартовался у эстакады, закрыв от нас солнце, другие два замерли в отдалении. Директор в соломенной шляпе и пиджаке, в красивых туфлях, вышел к нам и сказал:

— Орлы! Работа срочная. Три вагона вина из Молдавии. Нужно разгрузить все это сегодня. Оставлять вино на ночь вне склада я не могу. Помимо сверхурочных, ставлю ящик вина. Идет, орлы?

Мы пошушукались. Выйдя вперед, Денис сказал:

— Два ящика вина. Три вагона на четверых грузчиков — проебемся до утра, Лев Иосифович.

— Хорошо, два ящика, — сказал директор. — Я вытребовал персонал из треста, чтоб присматривали за территорией. Но вы начинайте без них.

Мы начали. Как из-под земли появились вдруг непонятные типы и засели в выжидательных позах. На корточках или столбами вокруг вагона, некоторые чуть поодаль в поле. Мы работали, а они нас молча обозревали. Подкатывая в очередной раз тележку к дверям вагона, я заметил в щели между вагоном и эстакадой кудрявую голову.

— Что за люди, откуда их хуй принес, — спросил я у Дениса.

— Местные ханыги. Всегда, как приходит состав с вином, повторяется та же история. Собираются вокруг и ждут. Чуть зазеваешься — прыгают, суки, в вагон и волокут все, что могут схватить. Потому директор и вызывает народ из треста: бухгалтерш, секретарш, чтоб стерегли, пока мы крутимся…

— Беспорядок, — сказал Толмачев. — Куда только мусора смотрят.

— А что мусора могут сделать? — Денис закатал рукава сиреневой футболки. Он, я уже успел заметить, делал это всякий раз, когда предстояла серьезная работа. — Он схватит пару бутылок и бежит с ними в поле или туда вон, к подземным складам… Пока ты за ним рванешь, другие на вагон набросятся… И если ты его поймаешь, что ты ему сделаешь? Ну, дашь в морду… задерживать же из-за бутылки вина не станешь… Заебешься задерживать. Да и мусора не приедут по пустяку — продбазе свои сторожа полагаются.

— Где ж они? — Толмачев отер пот со лба и сдернул тележку с места. Бутылки зазвенели. — Сторожа хуевы!

— Осторожней со стеклотарой, — посоветовал дед Тимофей. — Сторожа ночью дежурят. Штат у базы маленький.

Солнце закатилось, и внезапно охлажденные после жаркого сентябрьского дня растения пронзительно запахли, каждое на свой лад. Еще десяток лет назад тут было прекрасное украинское Дикое Поле. В сущности, Диким полем территория и осталась, только что озаборили ее, воздвигли подземные склады для тушенки на случай атомной войны, морозильные отделения, холодильную башню с водопадами. И вновь заросло все полем, диким, как триста лет назад.

Часам к одиннадцати мы с честью разгрузили последний вагон и, заметно осунувшиеся и мокрые от пота, устроились с полученной добычей — двумя ящиками вина — в травах за сухим складом. Выдав нам колбасы и сыру, кладовщик ушел, обязав явившегося ночного сторожа выгнать нас с территории после полуночи. Мы пригласили сторожа, и он, желая нам услужить, смотался через трамвайную линию в поздний магазин за булками. В левом углу неба висел акварельный слабый месяц.

— Хорошо, — сказал Денис, когда мы выпили по паре стаканов и утолили первый голод. — Жить хорошо, правда, ребята… Иногда так хорошо жить, что жил бы целую вечность, всегда то есть. — И он лег на спину.