Али аль-Мисурати - Барабаны пустыни Страница 12

Он попросил Мисбаха раскурить для него сигарету. И после недолгого молчания продолжал, пытаясь перекричать шум мотора:

— Пустыня, как женщина, завлекает тебя в свои сети, кокетничает, но никогда не будет твоей с первого раза. Ты должен разгадать ее тайны, чтобы овладеть ею. Я знаю, что тебе все это кажется бессмысленным. А вот я во всем стараюсь найти свой смысл. Этому меня научила Пустыня… Европа овладела тобой, оттого что ты не устоял перед ней.

Мисбах не отозвался на его слова. Он продолжал всматриваться в темноту, заполнившую все вокруг. От грохота мотора у него вновь разболелась голова.

Джаббур остановил машину у песчаного холма и полез наверх, чтобы оглядеться. Возвратившись, он сказал:

— Наступила полночь, а я тем не менее не вижу огней Обари. Мы, кажется, сбились с пути.

Вылезая из кабины, Мисбах с досадой произнес:

— Не надо было сворачивать с главной дороги.

— Было бы правильнее сказать, что нам не следовало напиваться.

Джаббур засмеялся и, растянувшись на мягком песке, вытащил из кармана пачку сигарет, закурил.

— Я хотел сократить путь, — сказал он. — Понадеялся на сбой опыт, но, как видишь, пустыня не прощает пьянства. Если ты не хочешь, чтобы мы совершили еще одну ошибку, нам следует побыть здесь до рассвета. Оставшегося бензина не хватит для бесцельного кружения в поисках дороги. К сожалению, мы не захватили с собой достаточно бензина. Это самая неприятная из всех наших ошибок. Так что, дорогой, тебе все-таки придется мне рассказать о Европе. По крайней мере для того, чтобы быстрее прошла эта длинная ночь.

Он захохотал, но тут же осекся, заметив тревогу в глазах Мисбаха. Тот лежал на холодном песке, беспокойно всматриваясь в очертания песчаных холмов, погруженных в безмолвную темноту.

Джаббур попытался его успокоить:

— Скоро появится луна, и ты увидишь, какой сказочной будет пустыня при лунном свете. Насладишься ее чарами. Пустыня обнажится перед тобой, как европейская женщина. Она откроет тебе один из своих секретов, которых у нее больше, чем этих песчинок.

Мисбаху чудилось, что он слышит барабанный бой и звуки музыки, доносящиеся из-за песчаного холма. Он напряг слух. Барабанный бой нарастал, музыка звучала все громче. Африканские барабаны. Африканские напевы — отчаянные, безумные…

Мисбаху стало не по себе. Ему очень хотелось рассказать о том, что он слышит, Джаббуру. Пытаясь преодолеть нараставший страх, он стал вполголоса напевать мелодии старинных народных песен.

Луна медленно выплывала из-за холма. Чувствуя, что не может справиться с охватившим его беспокойством, Мисбах спросил:

— Джаббур, как ты думаешь, могут ли здесь поблизости жить какие-нибудь племена? Например, туареги?

Джаббур лежал на песке, положив ногу на ногу, и с наслаждением курил сигарету.

— Туареги не живут в такой глуши, — сказал он спокойно. — В этой пустыне нет никого, кроме волков и змей. Да и те появляются только по ночам, а днем в пустыне только солнце и мираж.

— Странно! Мне показалось, что… — Мисбах заколебался, не решаясь выдать свою тайну, — словно я слышал бой барабанов и звучание еще каких-то странных музыкальных инструментов.

Джаббур улыбнулся:

— Вот видишь, это первый секрет.

— Ты шутишь?

— Я не шучу, — сказал Джаббур серьезно. — Это звучали барабаны пустыни.

— Барабаны пустыни? Ты издеваешься надо мной?

— Вовсе нет. Пустыня — живое существо. У нее есть душа, тело. Она страдает, пляшет, поет, бьет в барабаны, развлекается, играет на музыкальных инструментах. Обычно она делает это после страданий знойного дня. Увы, Мисбах, ты совершенно не знаешь пустыни. Ты не знаешь, в чем секрет успеха африканской музыки. Она рождается в глубинах пустыни. Те, кто живет здесь, знают, что любование пустыней ведет к безумию. Но они участвуют в ее танцах и весельях и таким образом побеждают ее, побеждают свой страх перед ней. Если же они будут только зрителями, то ужас и безумие овладеют ими. Они относятся к ней так же, как относятся к самой жизни. Знаешь, какой меня охватил ужас, когда я впервые услышал эти барабаны, но постепенно я привык к ним.

— Я ничего не знал об этом прежде.

— И не узнаешь. Вы, горожане, укрылись в своих домах и постоянно жалуетесь на жизнь. Каким же образом вы хотите понять пустыню? Я ведь говорил тебе, что пустыня как женщина, которую вначале трудно постигнуть. Если же ты хочешь раскрыть ее секреты, ты должен больше времени проводить в ее обществе.

Он снял сандалии и погрузил ступни ног в холодный песок. Затем продолжил с печалью в голосе, как бы утешая кого-то:

— Несчастная пустыня. Как же она страдает днем, когда солнце обжигает ее тело. Она жалуется на свою боль, и ее песчинки исторгают волшебную музыку, безумные напевы. Пустыня бьет в свои барабаны до самого утра и вновь бросает свое тело в объятия палача, и вновь продолжаются ее бесконечные страдания.

Джаббур склонил голову к земле, его руки и ступни ног были погружены в холодный песок. Он слышал нарастающий грохот барабанов…

Ближе к полудню кончился весь бензин, а они так и не смогли найти главную дорогу. Джаббур выпрыгнул из машины и сказал, вытаскивая фляжку с водой:

— В полицейском участке знают, что мы выехали. Они скоро начнут поиски. Мы должны пешком добраться до главной дороги к тому времени, когда нас станут разыскивать.

— Отклонение от главной дороги было ошибкой с самого начала.

— Ошибкой было то, что мы напились. Меня уже сейчас мучает жажда. Я натворил такое, чего пустыня не прощает.

Он взял под мышку флягу с водой, и они пошли к главной дороге.

Наступил полдень. Солнце стояло в зените, нещадно опаляя тело пустыни. Они выпили уже всю воду, до последней капли, но до главной дороги так и не добрались.

Мисбах Саид сел на раскаленный песок, чтобы перевести дух. Джаббур остановился и смахнул пальцами пот с лица. Он всматривался в безжизненную пустыню, которая простиралась до самого горизонта. Мисбах облизнул пересохшие губы одеревеневшим языком.

— Я дальше не пойду… Не могу.

Джаббур протянул ему руку, но Мисбах покачал головой.

Солнечный диск медленно опускался за линию горизонта, окрашивая все в печальный багряный цвет. Постепенно начала спадать жара. Пресмыкающиеся и насекомые вылезли из своих убежищ и расползлись между кустарниками, развалинами и финиковыми пальмами. Люди вышли из своих хижин и разбрелись по полям. Заработали насосы, и вода потекла по пересохшим каналам. Люди скорбно рассматривали чахлые растения, которые солнце лишило зелени и жизни.

В саду перед гостевым домом собрались несколько мужчин в больших белых чалмах. Они с любопытством заглядывали в окна.

Подкатил лендровер, оставляя за собой огромный хвост пыли. Люди разбежались и скрылись за стволами пальм и за зданием муниципалитета. Из машины вылез высокий лейтенант в пепельной униформе, на погонах сверкали две серебряные звездочки, в правой руке он держал стек.

Войдя в гостевой дом, он присел на стул и сухо спросил:

— Как себя чувствуешь?

Мисбах Саид сел на койку, прислонившись спиной к стене.

— Слава аллаху, все в порядке, но барабанный бой все еще стоит в ушах. Есть новости?

— Барабаны? Какие барабаны? — удивленно спросил лейтенант.

Он вытащил из кармана пачку сигарет и протянул Мисбаху. Зажигая для лейтенанта спичку, Мисбах повторил вопрос:

— Есть новости?

— Ничего нового. Недавно говорил по рации. До сих пор его не удалось обнаружить. Машины продолжают вдоль и поперек бороздить пустыню.

— Мы должны присоединиться к поисковой группе, — сказал Мисбах.

Лейтенант уверенно возразил:

— Боюсь, что уже все кончено.

Прекратился шум насосов. Жители разошлись по хижинам. Поселок погрузился в ночное безмолвие. Лейтенант опустился на корточки на персидский ковер перед жаровней. Помешивая ложечкой зеленый китайский чай, он сказал:

— Его нашли в колодце. Он был совершенно голый.

Раздувая угли в жаровне пучком пальмовых листьев, он глухо добавил:

— Жажда заставляет человека ощущать тяжесть одежды. Более того, наступает такой момент, когда человек отбрасывает чувство стыда и идет совершенно голым.

Немного помолчав, он продолжал все тем же бесстрастным голосом:

— Жажда лишает человека здравого смысла. Ведь он мог разорвать рубашку, связать лоскуты и опустить их в колодец, чтобы ткань впитала в себя влагу. Однако он сбросил одежду, и в результате оказался перед жестоким выбором: умереть от жажды в двух шагах от колодца или, бросившись в колодец, утонуть в воде. Представляешь, что такое прошагать пятьдесят километров и найти смерть на дне колодца? Он долго боролся за свою жизнь, даже вырыл небольшую яму около колодца. И бросился в него, лишь когда потерял всякую надежду.