Анатолий Елисеев - Страна Эмиграция Страница 12

Мы оставили вещи в номере и уехали в Тель-Авив. Мы бродили по городу, по центральным и периферийным улочкам, по каменной сказке Яффы, по кипящему жизнью «шуку». Мы не прощались с Израилем. Мы смотрели вперед и проводили время так, как проводят время туристы, когда обязательная программа закончена и нужно убить время в ожидании самолета.

Мы уезжали, чтобы никогда не вернуться, и все-таки я вспоминаю Израиль. Иногда с горечью, иногда с грустью — это было время, когда мы были моложе, наши дети были маленькими и такими беззащитными. Они верили нам, жались к нам и мы были их единственной надеждой.

Мы с сыном на велосипедах исколесили все дороги вокруг Хайфы, крутили педали, разговаривали о чем-то, сидели в маленьких уличных кафе, купались в Средиземном море и ему со мной было еще интересно.

Всей семьей в субботние вечера мы ходили в маленькое кафе на углу Дерех-Акко и улицы Герцль — если мне не изменяет память, так называлась главная улица Моцкина. Мы покупали мороженное — огромные вафельные cones и сидели за столиком, обсуждая дневные новости, окруженные собаками и кошками, которые чувствовали себя хозяевами в этом кафе.

Почему-то часто вспоминаю безумное место — Тахана Мерказит или проще Центральную Автобусную станцию в Тель Авиве. Как кадры из голливудского фильма встает она в памяти ночная — полупустынная, но наполненная такой странной, замедленной полу-криминальной жизнью. Дневная, она была совсем другой — шумная, бурлящая, с горячим дыханием автобусов готовых отвезти в любую точку страны — от Цфата до Эйлата.

Иногда, как восточная сказка, всплывают в памяти арабские кварталы Хайфы. Серпантин улиц, маленькие лавочки, где продавали огненную шварму, магазинчики, уличные крикливые торговцы и английское военное кладбище, пустынное, выжженное солнцем, с сухой травой до пояса и вытянувшиеся в ранжир рядами могильных камней. Все было окрашено в песчано-буро-серые тона и казалось, одетые в хаки, чопорные британские офицеры выстроились для последнего парада.

Не знаю — захочу ли я вновь побывать в Израиле. Наверное нет. Но в моей памяти, стряхнув с себя всё, что вытолкнуло нас из этой страны, Израиль иногда встает, как сказочный Багдад, как золотые купола призрачного города Мастера и Маргариты.

Прежде, чем окончательно проститься с Израилем — несколько коротких историй, рассказиков о Израиле и людях Израиля.

В Израиле помню такой эпизод — сажусь в автобус что-бы ехать в Хайфу. Народу в автобусе немного, свободные места есть, но все в неудобии, на солнечной стороне. Наличествует свободное место и на более прохладной, теневой стороне, но на него никто не садится. Дело в том, что оно — свободное место, рядом с живописным стариком-арабом. Он сидит отвернув лицо, полускрытое этой самой накидкой — не знаю, как её называют — к окну и делает вид, что всё в порядке. А может быть просто привык к такому остракизму. Молча занимаю место рядом с ним. Ждете, что я напишу, что он вздрогнул и посмотрел на меня потеплевшим взглядом… Не дождетесь — не было этого — как сидел, так и продолжал сидеть. Думаете, что в автобусе воцарилась тишина и все искоса уставились на меня? Не воцарилась, кто разговаривал — продолжал разговор, кто дремал — не пошевелился.

Глупо наверное, но я почему-то был горд, как будто совершил ПОСТУПОК.

С арабами в Израиле у меня связана и другая история.

Произошла она в Акко, куда мы с сыном в очередной раз приехали на велосипедах. Побродили по городу, забрели на рынок и почувствовали, что устали и хотим пить. Денег у нас было не густо, но на коку и пиво должно было хватить. Нашли маленький арабский магазинчик-кафе с единственным столиком под навесом и плюхнулись разморенные и усталые на обшарпанные стулья.

Вышла хозяйка — немолодая и очень упитанная арабка и не слишком приветливо посмотрела на нас ожидая заказа или просто удивляясь — как нас сюда занесло.

«Please, one coke and one bear» — собрав все школьные знания сказал я, а сын уже свободно изъясняющийся на иврите перевел фразу.

Арабка исчезла в глубине магазинчика и через минуту выплыла со скатертью, накрыла ею видавшую виды клеёнку и снова нырнула внутрь.

Вернулась она в сопровождении невысокого пожилого мужчины, возможно мужа и на столе появились запотевшие бутылочки кока-колы и пива, стаканы и неожиданно для нас какие-то овощи и тарелка чипсов.

«Мы это не заказывали…» — окончательно исчерпав запасы английских слов запротестовал я.

«Это бесплатно, для вашего сына» — и скупо улыбнувшись исчезла в темноте лавочки.

Часть 2. ЮЖНАЯ АФРИКА ГРЁЗ И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ

«Маленькие дети,

Ни за что на свете,

Не ходите, дети,

В Африку гулять…»

Оказывается о стране, в которой мы живем уже 16 лет, писать гораздо труднее, чем об Израиле где мы пробыли чуть больше пяти месяцев.

Во-первых и конечно — больше есть о чём рассказать. Туристам, приезжающим на два — три дня или недели, проще. Все впечатления укладываются в систему: «нравится», «не нравится» и «типа, ничего». Чем дольше живешь в стране, чем больше узнаёшь её, тем разнообразнее и сложнее она становиться для тебя. Тут уж не отделаешься простым «ничего».

Во-вторых и это тоже немаловажно — законсервированность воспоминаний. Израиль остался в памяти, как цельный, застывший кусок, а Южная Африка — это не только определенное место, это ещё и время, развитие от самого начала к сегодняшнему дню.

Начало — безголосие. Мы едва владели английским, и даже не слышали о таком важном языке — африканас, который потряс нас в первое же утро в Йоганнесберге. Я включил радио в нашей новой квартире и услышал голос диктора. «Хуя море!» — произнес он без малейшего смущения и не удивительно — скоро мы узнали, что это всего навсего означает «Доброе утро!».

Начало — бесправие. Мы приехали в Южную Африку, как туристы и через два месяца, когда кончилась виза, перешли в разряд нелегалов. Наше спасение заключалось в том, что таких как мы было много и власти смотрели на нас сквозь пальцы.

Начало — безденежье. Относительное, мы привезли с собой кое-что, но запасы таяли, а работы на первых порах не предвиделась — из-за языкового барьера, из-за отсутствия документов.

Начало — но я еще напишу о нём. Я напишу и о том, как изменялась наша жизнь, как изменялась страна, как изменялись наши взгляды…

Это был процесс, и теперь так трудно взглянуть на наши первые, да и следующие шаги теми, а не сегодняшними глазами, почувствовать то, что мы чувствовали тогда, пройти снова 14-и летний путь.

Но я попытаюсь. Итак!

Глава 9

Первые шаги — Аэропорт

Позади остался Израиль, 9-и часовой полет, позади остался почти весь Африканский континент, экватор, пустыня Сахара.

Я первый раз увидел её в таком ракурсе — сверху. В детстве, когда мы с отцом, проезжали по пустыне, на пути к Красному морю, она была ближе и как-то понятнее. Ну да, было жарко, только жиденькие кустики и до самого горизонта каменистый выжженный пустырь. Но была дорога, километровые столбы, иногда какие-то признаки жилья.

Сверху зрелище было просто устрашающим. Желто-бурая плоскость, края которой тонули в пыльной мгле на горизонте, иногда смятая в легкие складки, иногда прорезанная какими-то трещинами, уступами и ни признака жизни. От этой картины веяло таким зноем, мертвенностью и неподвижностью, что казалось там внизу — царство самой смерти.

Самолет приземлился на неведомой планете, в тридевятом царстве, практически неведомом государстве.

Что я знал о Южной Африке — немного больше, чем о Гондурасе, немного меньше, чем о Мексике. Были детские книги: «Капитан Сорви-голова», «Похитители бриллиантов», «Копи царя Соломона», позже Ленинка, где в те годы еще существовал ДЧЗ (Детский читальный зал — для тех, кто не в курсе) и тома путешественников по Африке, от Стенли и Ливингстона до Ганзелки и Зигмунда. Нужно признаться, что в этих книгах мне особенно нравились изображения полуголых аборигенок, что можно оправдать только юным возрастом и пуританством Страны Советов.

Завораживали названия — почти каждое географическое имя превращалось в туманную картинку и уже не хотело с этим образом расставаться.

Озеро Чад — гладь воды, окруженная влажной, еле видимой из-за странных испарений зеленью.

Водопад Виктория — королевское безмолвное величие, застывшее в белой, кружевной пене.

Калахари — ночная, звенящая тишиной пустота, не пустыня, а что-то еще более пустынное.

Оранжевая республика — карликовое мутное солнце пробивающееся через желтую пыль.

Мыс Доброй Надежды в моем воображении возникал в виде Бёклинского острова Мертвых, должно быть играли роль юношеский страх смерти и надежда на спасение.