Эльчин Сафарли - Когда я без тебя… (сборник) Страница 13

С 22 лет работает поваром. Не кончала кулинарных колледжей, курсов по кондитерскому мастерству. Талант передавался из поколения в поколение. В нашей семье почти все женщины отлично готовили и готовят. Однако только тетя занялась кулинарией всерьез, посвятив этому искусству многие годы жизни. Сначала работала кухаркой в семье известного турецкого хирурга. Потом ее пригласили шеф-поваром в ресторан. Спустя пять лет заведение закрылось. Назире переключилась на кондитерские изделия: начала печь дома на заказ. Благо от клиентов отбоя не было. Когда большинство турецких кондитеров ограничивались исключительно национальными сладостями, тейзе расширяла кругозор, пополняя свое кулинарное «портфолио» европейскими рецептами. Одна из первых в Стамбуле стала готовить фокаччу, сорбе…

…Заварив чай, курит в открытое окно. Наблюдает за нами. Мы с Мирумир заняты курицей в молочно-грибном соусе. Десертом нас дожидается малиновый пирог со сливками. Тетушка сегодня превзошла саму себя! «Малыш, ты так редко заходишь. Совсем забыл свою старушку… Когда позвонил и сказал, что забежишь, я сразу же ринулась на кухню… Знаешь ведь, мне только повод дай повозиться на кухне. Тем более для любимых людей…» Назире-тейзе до сих пор продолжает печь сразу для двух кондитерских Стамбула. Загружает себя работой, чтобы убежать от изнуряющего одиночества. Ей чаще приходится готовить для чужих людей, нежели для родных. Муж два года назад умер от инсульта. Единственная дочь вышла замуж, переехала жить с мужем в Анкару. Если бы не кухня и востребованность, Назире давно сломалась бы…

«Если когда-нибудь напишу кулинарную книгу, то назову ее „Рецепты надежды“. Не зря дело жизни в итоге стало для меня источником надежды. Я плачу, но все равно готовлю. Я смеюсь и опять же готовлю. Каждое утро благодарю Аллаха. Одарил меня талантом, вложив в него силу жизни… Вы тоже никогда не теряйте надежду, даже если она подгорела или утратила вкус. Всегда можно по-новому замесить тесто и снова испечь то, что хочется…»

3

Гюльбен

…Никогда не сбросит с плеч детство, словно мокрый плащ. Дорожит тем бесценным временем, когда тюбиком зубной пасты рисовала облака на голубом кафеле ванной, а черешни вешала сережками на оттопыренные уши. В ней живет чудесное ощущение того времени, которое, вопреки чисто фактическому расположению в картотеке прошлого, продолжает наполнять ее настоящее…

Она по-прежнему носит банановую панамку. Летом постоянно, зимой — в сухую погоду. Для нее панамка — своего рода оберег. «Мама заплетала мои рыжие кудри в толстую косу и нахлобучивала банановую панамку. Я шла по двору уверенной походкой под восторженные перешептывания соседей, называвших меня „рыжей феей“… Благодаря маме не стеснялась своей индивидуальности. Ну и что с того, что я немая и рыжая-прерыжая? Зато у меня красивое имя. Кстати, Мирумир, знаешь, как оно переводится на русский? Я — роза. Классно, да?..»

Болтает с жар-птицами, обожает апельсины, верит в жизнь за облаками, заваривает отменный яблочный чай с гвоздикой. Не умеет отпускать, не плачет по ушедшим. «Не понимаю, что значит отпустить?! Плохого в себе не держу, значит, отпускать нечего. А вот хорошее, доброе, даже светлую грусть держу в себе и не собираюсь с этим расставаться. Понимаете, это все мое. Прожитое, пережитое. Да и не верю я в то, что возможно что-либо отпустить из себя. Любые воспоминания навечно остаются в нас. Архив разума, куда помещена человеческая мемори-карта, безразмерен…»

Восхищается Кортасаром, гением возможной реальности. Если была бы наделена даром сочинительства, то писала бы именно в его стиле. «Хотя — воспроизвести уникальность Хулио не смог и не сможет никто. Я — тем более…» Она тоже, как герои Кортасара, смотрит на мир сквозь запах мятных леденцов и так же любит бродить без цели по южным улицам, зная, что вот-вот окажется в объятиях мира, где «все скользит, превращается, тает, переходит само собой из одного в другое»…

Мечтает съездить в Банфилд, пригород Буэнос-Айреса. Именно там родились самые колоритные образы великого аргентинца. «Жаль, что о Кортасаре не узнала в юности. Если прочла бы его раньше, то построила бы жизнь по-другому, хотя в принципе я довольна судьбой… Познакомилась с творчеством Кортасара благодаря моему душевному другу из Баку. Он посоветовал прочесть „Игру в классики“. Помню, как в бархатные сентябрьские дни взбиралась на Чамлыджу, здоровалась с мамой, жар-птицей и Золотым Рогом, садилась на нашу с другом скамейку, открывала книгу и погружалась в мир безграничных фантазий. Душа покидала Стамбул. Уносилась туда, где Орасио и Мага едят рубленые бифштексы, рассматривают облака над Парижем, осознавая, что небо куда ценнее земли…»

С ее шеи свисает желтый блокнот на оранжевом шнурке. На ласково-шершавых страницах пишет то, о чем хотела бы сказать вслух. Не относится к своей природной немоте как к недостатку. На жизнь смотрит с улыбкой на веснушчатом лице. «Правда, перевожу много бумаги, деревья жаль… Раньше писала мало, исключительно по необходимости. Теперь мысли удлинились, круг общения расширился… Исписанные блокноты не выбрасываю. Храню, перечитываю. Неплохие мысли попадаются. Круто иметь стенограмму повседневных бесед…»

…Гюльбен, 22 года. Талантливая художница с фиалковыми глазами. Небольшого роста, вздернутый носик. Носит желтый вельветовый рюкзак, на застежках которого позвякивают разноцветные брелки — смеющиеся рыбки. Больше живет в собственном настоящем, нежели в общедоступном. Возвращается в реальность с конкретной надобностью. Посетить лекцию, сдать экзамен, побыть с друзьями или поучаствовать в выставке. В остальное время находится в мире, где нет тусклых красок, а слезы рождаются только от радости.

Там она не одна. С ней многочисленные герои ее картин. Двухвостые кошки с сиреневыми языками, фиолетовые собаки без поводков и, конечно, мама. Источник ее веры, покинувший этот мир после продолжительной болезни. «Маме там хорошо. Не переживает, не болеет, не думает о заработке. Спокойно себе вышивает, вяжет, расписывает радугой крылышки купидонам, готовит для них пироги с начинкой из небесных звезд. И я с ней рядом… Хотите, открою маленький секрет? Вход в мой мир находится на Чамлыдже».

Познакомились с Гюльбен на ее первой выставке в Измире, куда нас пригласила моя родственница Шинай, редактор одной из турецких газет. «Обязательно приезжайте. Поверьте, это того стоит. Очень одаренная девушка…» Не поленились, съездили — и не пожалели. Картины Гюльбен — гирлянды из далеких воспоминаний. Смотришь на работы с одной мыслью: в моем детстве такое тоже было. Переносит на холст то, что, казалось бы, невозможно передать кистью…

«…Очень хочу нарисовать вас вместе. Давайте как-нибудь соберемся на Чамлыдже. Портрет на фоне туманного Золотого Рога. По-моему, интересно получится. В вашей любви, как и в Стамбуле, сплетаются культуры. Хотя… Все контрасты ничтожны перед силой любви, так ведь?» Согласно киваем, разглядывая новую работу Гюльбен под названием «Уничтожение сомнений одним усилием воли». Знак свыше?..

4

Халис

…Живет воспоминаниями о семи днях, шести ночах. Присутствует в настоящем с оглядкой в прошлое. Порой думает, может, произошедшее было сном наяву? Подносит запястье правой руки к носу. Все тот же аромат. Ее аромат. Цветочный. С ласковым холодком. Вдруг откуда-то из недр мужской самовлюбленности доносится гранитный голос. «Будь мужиком! Не будь слюнтяем! Ни одна баба не достойна того, чтобы ты по ней сох…» На мгновение соглашается с внутренним эго. Однако спустя минуту мужские убеждения заглушает крик сердца. Оно до сих пор ждет возвращения одной-единственной женщины, той самой недостающей половинки. Несколько лет назад, на пороге третьего месяца лета, половинка откололась, упав на дно колодца прошлого. От нее остались воспоминания в сердце и аромат на запястье…

В судьбе иногда выпадает и орел, и решка одновременно. У него был шанс удержать и причина расстаться. Он не отпустил, но не смог удержать. Незрелость чувств подвела. Не зря говорят, любовь укрепляется с годами… Мужает, держится, вроде бы двигается вперед. «Хотя, по-моему, я застыл на месте. Часы отказываются работать на запястье правой руки. Тоска по ней замораживает стрелки времени…» По настоянию родителей женился на «своей» — троюродной сестре из Урфы[29]. Чуткая девушка, прекрасная хозяйка, достойная супруга. Уважает Эбру, но не любит.

«По турецким меркам, я хороший муж. Заработанное приношу в дом. Трепетно отношусь к жене, дочерям. Хожу за покупками, выходные провожу с семьей. Физически нахожусь рядом с ними. Но моя душа принадлежит той самой русской девушке без адреса… Измена мысленная — большой грех. Поэтому не совершаю намаз. Какой толк, если каждую ночь в грезах обнимаю Анну?»