Василий Аксенов - Апельсины из Марокко Страница 13

В магазине было много народу: день получки. Все брали помногу и самое лучшее. Я заняла очередь за маслом и пошла в кондитерский отдел посмотреть, чего бы купить девочкам к чаю, все-таки сегодня получка. И никаких складчин. Это я их сегодня угощаю на свои деньги. Пусть удивятся.

– Разрешите? – тронула меня за плечо какая-то пожилая, лет тридцати пяти, женщина. – Можно посмотреть? Сколько это стоит? Я плохо вижу. А это? А это?

Она совалась то туда, то сюда, водила носом прямо по стеклу витрины. Какая-то странная женщина: в платке, а сверху на платке городская шляпка, старенькая, но фасонистая. Она так вокруг меня мельтешила, что я прямо выбрать ничего не могла.

– Хочешь компоту? Ты любишь компот? – спросила она, нагнувшись, и я увидела, что она держит за руку маленького закутанного то ли мальчика, то ли девочку, только нос торчит да красные щеки.

– Ага, – сказал ребенок.

– Дайте нам компоту триста граммов, – обратилась женщина к продавщице.

Продавщица стала взвешивать компот, пересыпала в совке урюк, сушеные яблочки и чернослив, а женщина нетерпеливо топталась на месте, взглядывала на продавщицу, на весы, на витрину, на меня, на ребенка.

– Сейчас придем домой, Боренька, – приговаривала она. – Отварим компоту и съедим, да? Сейчас нам тетя отпустит, и мы пойдем домой… – И улыбнулась какой-то неуверенной близорукой улыбкой.

У меня вдруг защемило все внутри от жалости к этой женщине и мальчику, просто так, не знаю почему, наверное, нечего было ее и жалеть, может, она вовсе и не несчастная, а, наоборот, просто мечтает о своей теплой комнате, о том, как будет есть горячий компот вместе с Борей, а Боря скоро вырастет и пойдет в школу, а там – время-то летит – глядишь, и школу кончит… Я раньше не понимала, почему люди с таким значением говорят: «Как время-то летит», – почему это всегда не пустые слова, а всегда в них или грусть, или неукротимые желания, или бог весть что, а сейчас мне вдруг показалось, что мне открылось что-то в этой щемящей жалости к смешной закутанной парочке, мечтающей о компоте.

Прямо не знаю, что сегодня со мной происходит. Может, это потому, что у меня сегодня оказалось столько пустого времени: заседание комиссии отложили, репетиция только завтра. Эдик еще не приехал. Прямо не знаю, какая-то я стала рева и размазня. Мне вдруг захотелось такого Бореньку, и идти с ним домой, и нести в маленьком кулечке триста граммов компота.

Нагруженная покупками, я вышла из магазина. Мимо шла машина, полная каких-то веселых парней. Я услышала, как в кузове заколотили кулаками по крыше кабины. Машина притормозила, в воздухе мелькнули меховые унты, и передо мной вырос улыбающийся – рот до ушей – высокий парень.

– Привет! – сказал он. – Дорогая прима, не боись! Подарочек от восторженных поклонников вашего уважаемого таланта.

И протянул мне – господи! – огромный-преогромный, оранжевый-преоранжевый, самый что ни на есть настоящий, всамделишный апельсин.

5. Корень

С утра я прихватил с собой пару банок тресковой печени: чувствовали мои кишки, чем все это дело кончится.

Пятый склад был у черта на рогах, за лесной биржей, возле заброшенных причалов. Неприятная местность для глаза, надо сказать. Иной раз забредешь сюда, так прямо выть хочется: ни души, ни человека, ни собаки, только кучи ржавого железа да косые столбы. Болтали, что намечена модернизация этих причалов. И впрямь: недалеко от склада сейчас стоял кран с чугунной бабой, четырехкубовый экскаватор и два бульдозера. Но работы, видно, еще не начались, и пока что здесь все было по-прежнему, за исключением этой техники. Пока что сюда направили нас для расчистки пятого склада от металлолома и мусора.

Умница я. Не просчитался я с этими банками. Часам к трем Вовик, вроде бы наш бригадир, сказал:

– Шабашьте, матросы! Айда погреемся! У меня для вас есть сюрприз.

И достает из своего рюкзака двух «гусей», две таких симпатичных черных бутылочки по ноль семьдесят пять. Широкий человек Вовик. Откуда только у него гроши берутся?

Сыграли мы отбой, притащили в угол какие-то старые тюфяки и драное автомобильное сиденье, забаррикадировались ящиками, в общем, получилось купе первого класса.

Вовик открыл свои бутылочки, я выставил свои банки, а Петька Сарахан вытащил из штанов измятый плавленый сыр «Новый».

– Законно, – сказал он. – Не дует.

Короче, устроились мы втроем очень замечательно, прямо получился итээровский костер. Сидим себе, выпиваем, закусываем. Вовик, понятно, чувствует себя королем.

– Да, матросы, – говорит, – вот было времечко, когда я из Сан-Франциско «либертосы» водил, яичный порошок для вас, сопляки, таскал.

– Давай, – говорим мы с Петькой, – рассказывай.

Сто пять раз мы уже слышали про то времечко, когда Вовик «либертосы» водил, но почему еще раз не доставить человеку удовольствие? К тому же травит Вовик шикарно. Был у нас в лесной командировке на Нере один хлопчик, он нам по ночам романы тискал про шпионов и артисток. Ну, так Вовик ему не уступит, честно. Прямо видишь, как Вовик гуляет по Сан-Франциско с двумя бабами – одна брюнетка, другая еще черней, – прямо видишь, понял, как эти самые «либертосы» идут без огней по проливу Лаперуза, а япошки-самураи им мины подкладывают под бока.

Не знаю, ходил ли Вовик в самом деле через океан, может, и не ходил, но рассказывает он здорово, мне бы так уметь.

– …и страшной силы взрыв потряс наше судно от киля до клотиков. В зловещей темноте завыли сирены. – Глаза у Вовика засверкали, как фонари, а руки задрожали. Он всегда начинал нервничать к концу рассказа и сильно действовал на Петьку, да и на меня, ей-ей.

– Суки! – закричал Петька по адресу самураев.

– Суки они и есть, – зашипел Вовик. – Понял, как они нейтралитет держали, дешевки!

– Давай дальше, – еще сдерживаясь, сказал я, хотя знал, что будет дальше: Вовик бросится в трюм и своим телом закроет пробоину.

– Дальше, значит, было так, – мужественным голосом сказал Вовик и стал закуривать. Тут, в этом месте, он закуривает долго-долго, прямо все нервы из тебя выматывает.

– Вот они где, полюбуйтесь, – услышали мы голос и увидели прямо над нами Осташенко, инспектора из портового управления. С ним подошел тот инженер, что выписывал нам наряд в этот склад.

– Так, значит, да? – спросил Осташенко. – Вот так, значит? Таким, значит, образом?

Не люблю типов, что задают глупые вопросы. Что он, сам не видит, каким, значит, образом?

– Перекур у нас, – сказал я.

– Водочкой, значит, балуетесь, богодулы? Кают-компанию себе устроили?

– Кончайте вопросы задавать, – сказал я. – Чего надо?

– Вам, значит, доверие, да? А вы, значит, так?

Тогда я встал.

– Или это работа для моряков? – закричал я, перебираясь через ящики поближе к Осташенко. – Мать вашу так, как используете квалифицированные кадры?!

Инженер побледнел, а Осташенко побагровел.

– Ты меня за горло не бери, Костюковский! – заорал он на меня. – Ты тут демагогией не занимайся, тунеядец!

И пошел:

– На судно захотел, да? На сейнерах у нас сейчас таким, как ты, места нет, понял? На сейнерах у нас сейчас только передовые товарищи. А твои безобразия, Костюковский, всем уже надоели. Так, смотри, и из резерва спишем…

– Чуткости у вас нет, – попытался взять я его на понт.

Ух ты, как взвился!

– Чуткость к тебе проявляли достаточно, а что толку? Не понимаешь ты человеческого отношения. Тебе что – абы зенки пялить! С «Зюйда» тебя списали, с плавбазы тоже, на шхуне «Пламя» и трех месяцев не проплавал…

– Ну ладно, ладно, – сказал я, – спокойно, начальник.

Мне не хотелось вспоминать о шхуне «Пламя».

– Ты думаешь, так тебе просто и пройдет эта история с каланами? – понизил голос Осташенко, и глаза у него стали узкими.

– Эка, вспомнили, – свистнул я, но, честно говоря, стало мне вдруг кисло от этих его слов.

– Мы все помним, Костюковский, решительно все, имей это в виду.

Подошел Вовик.

– Простите, – сказал он инженеру, – вы нам дали на очистку этих авгиевых конюшен три дня и три ночи, да? Кажется, так?

– Да-да, – занервничал инженер. – Три рабочих смены, вот и все. Да я и не сомневаюсь, что вы… это товарищ Осташенко решил проверить…

– Завтра к концу дня здесь будет чисто, – картинно повел рукой Вовик. – Все. Повестка дня исчерпана, можете идти.

Когда начальники ушли, мы вернулись в свое «купе», но настроение уже было испорчено начисто. Выпили мы и закусили по следующему кругу, но без всякого вдохновения.

– А чего это он тебя каланами пугал? – скучно спросил Вовик.

– Да там была одна история у нас на шхуне «Пламя», – промямлил я.

– А чего это такое – каланы? – спросил Петька.

– Зверек такой морской, понял? Не котик и не тюлень. Самый дорогой зверь, если хочешь знать. Воротник из калана восемь тыщ стоит на старые деньги, понял? Ну, стрельнули мы с одним татарином несколько штучек этой твари. Думали во Владике барыгам забодать.