Илья Стогов - Грешники Страница 13

Как-то у Горшка был день рождения. Мы приготовили ему подарок и ждали, что он подъедет на репетиционную точку. Но он не приехал.

— Чертов героинщик! — разозлился я.

Вместе с парнями из группы мы поехали к нему домой. То, что мы увидели, было ужасно. Эти двое жили хуже, чем последние бродяги. Мы встретили их на улице: Горшок и его жена печально брели, чтобы продать самую последнюю вещицу из дома. Ниже падать им было некуда.

Парни из группы были в шоке. Нужно было что-то делать, но что ты сделаешь с человеком, который сам выбрал себе такую жизнь? Как ему можно было объяснить, что жизнь — штука длинная! И кроме героина есть что-то еще! Что своей тупой жизнью он причиняет боль всем вокруг!

Все продолжалось еще несколько лет: бесконечные капельницы, дикие постгероиновые депрессии, переливания крови, срывы и полное ощущение ада. Но тогда мы просто развели их с женой в разные стороны. Разорвали их брак: Анфису отправили к ее родителям, а Горшка определили лечиться. И постепенно ситуация начала выправляться.

Кто мог подумать, что жизнь окажется настолько сложной штукой?

Про наркотики мои родители узнали очень поздно. Я не хотел, чтобы их это коснулось. Просто пришел момент, когда не видеть, что происходит, было уже невозможно. Я дошел совсем до ручки. Именно родителям приходилось вытаскивать меня с того света. Я отлеживался у них на квартире, но потом возвращался к приятелям, и все начиналось сначала.

Я бы отдал все на свете, лишь бы мои родители об этом не знали. Но они знали…

Чтобы я хоть как-то пришел в форму, иногда они определяли меня в психушку. Метод лечения от наркотиков там один: тебя на неделю привязывают к кровати, и разбирайся со своим внутренним миром как хочешь.

Чтобы не водить пациентов в уборную, в член им запихивали толстенный катетер — негнущуюся резиновую трубку. Одним концом катетер вставлен тебе в разодранный окровавленный член, а другим опущен в ведро. Рыпнешься — получишь резиновой дубинкой. Охрана в психушках почти военная. Обо мне санитары знали, что я музыкант, и особенно не били. А других привязанных они забивали почти насмерть.

Неделю подряд ты лежишь в пустой комнате. Там нет телевизора. Там с тобой никто не разговаривает. Ни слова, ни звука — вообще ничего. Ты просто лежишь и ждешь. За неделю я скидывал больше десяти килограммов. Есть тебе не дают, да ты и не можешь ничего есть. Жуткая боль во всем теле, а самые чудовищные вещи творятся внутри головы. Круг за кругом там разворачивается ад.

Чтобы не съехать окончательно, я начинал разговаривать сам с собой. Две половинки моей души пробовали между собой договориться. Одна хотела сдохнуть. Другая очень боялась смерти. Я лежал в темной и пустой палате сумасшедшего дома и слушал, как эти половинки общаются между собой.

Есть жизнь, есть смерть. Я люблю жить, но иногда больше не могу. Бывает, что мне хочется просто исчезнуть. Навсегда вырвать себя из мира. Разгладить место, которым когда-то был я. Сделать так, чтобы меня никогда не существовало. Потому что дальше ВОТ ТАК было невыносимо.

Я бы очень хотел верить в Бога. Если бы пришел момент, когда я по-честному смог бы прийти в церковь, то ничего другого мне было бы и не нужно. Мне кажется, что все связанное с Иисусом Христом — это какая-то очень светлая и прекрасная история. Только по-честному поверить в нее я не могу.

И вместе со всеми пойти в церковь тоже не могу.

Не хочу лицемерить.

Нет на свете никакой вечной жизни. Скоро я умру. Растворюсь. Исчезну. Ну и зачем тогда все это начиналось?

В самом начале никто из нас и представить не мог, что жизнь окажется настолько сложной штукой.

Часть 2

От техно-клуба «Тоннель» до модного клуба «Грибоедов» (1994–1997)

Здравствуй, ад,Я — твой брат.Здравствуй, брат,Ты — мой ад!

Некто из племени Левина пошел и взял себе жену из того же племени. Жена зачала и родила сына и, видя, что он очень красив, скрывала его три месяца…

ГЛАВА 7

На втором этаже Молодежного центра находился наш «TaMtAm», а на первом, кроме всего прочего, располагалась еще и репетиционная точка группы «НОМ». С «НОМом» отношения у нас не сложились. Их друг Петя Сытенков уже давно носился с идеей клуба, который даже виртуально существовал на страницах журнала «Аврора». И вот получалось, что мы его обогнали, перебежали дорогу.

Сначала он предлагал сотрудничество. Дескать, он имеет опыт и мы могли бы объединить усилия. Но к тому времени я уже и сам прекрасно понимал, что мы делаем и как это следует делать. Тогда он стал уговаривать хозяина центра Сашу Кострикина пододвинуть нас и открыть в том же помещении «Indie-клуб».

Кострикин — человек мягкий. Он начал говорить, что все должны жить дружно и места хватит на два клуба: в субботу один, а в воскресенье другой. Разные люди, разная музыка, разная аудитория, разная команда и, наконец, разная аппаратура, которую после каждого концерта нужно куда-то девать… Тем не менее в феврале 1993 года они устроили пышную презентацию «Indie-клуба». Были приглашены пресса и телевидение, а выступали «Странные Игры» и «Авиа».

Как только они провели эту акцию, я сразу заявил, что мы сворачиваемся. Бедный Кострикин попал в вилку, и в итоге скрепя сердце Сытенкову отказал. Тогда они нашли для своего «Indie-клуба» новое помещение. Вместе с ними из Молодежного центра съехала группа «НОМ».

Так в городе стало два музыкальных клуба.

Года до 1994-го «TaMtAm» был единственным музыкальным клубом города. А потом клубов вдруг сразу стало много. Музыканты группы «НОМ» открыли «Indie»… Гитарист группы «Улицы» открыл клуб «TEN»… Группа «2ва Самолета» организовала заведение «Нора»… Группа «Markscheider Kunst» целыми днями торчала в клубе «Молоко».

Во дворе художественного сквота на улице Пушкинской, дом 10, художник и безумец Кирилл Миллер открыл клуб «Арт-клиника». Весь персонал там был наряжен в белые медицинские халаты. Администратором в «Клинике» работал никому не известный начинающий шоумен Роман Трахтенберг. И там же, на Пушкинской, 10, открылся клуб «Fish Fabrique» — самое интересное место середины 1990-х.

«TaMtAm» работал только до одиннадцати вечера. Продолжить все отправлялись в «Fish Fabrique»: этот клуб работал до самого утра. Десять лет назад мой ритм жизни был очень предсказуем: вечером в пятницу я отправлялся на концерт в «TaMtAm», оттуда ехал в «Fish Fabrique», в себя приходил в лучшем случае к среде, а потом все начиналось заново.

Вечер в «Fish Fabrique» никогда не сводился к тому, чтобы тупо напиться, и все. Музыкальная программа там была лучшая в городе. По пятницам и субботам в «Fish Fabrique» играли музыканты откуда-нибудь из Франции или Исландии. Кстати, в этом же клубе с проектом «Ухо Ван Гога» впервые вышел на сцену двадцатилетний Сергей Шнуров.

Каждый раз мероприятие тщательно продумывалось. Здесь было проведено первое в стране секонд-хэнд-дефиле, а на Хэллоуин 1996 года в «Fish Fabrique» состоялся реальный бал-маскарад. Группа «Spitfire» (сейчас это костяк группы «Ленинград») в полном составе пришла в женских костюмах. Парни отследили все детали и даже выровняли швы сзади на чулках. Они вылезли на сцену и пели песни «ABBA» и «Nirvana» в смешных танцевальных обработочках.

Вообще слово «клуб» становилось модным. Каждая газетенка теперь хотела печатать клубную афишу. Разницу между музыкальным клубом и казино со стриптизом мало кто понимал. Мне звонили какие-то люди и требовали, чтобы я продиктовал репертуар нашего клуба. Я не хотел этого делать, но они все равно его узнавали и печатали.

Мы принципиально отказывались от рекламы. Я видел опасность в лишней информации. Вести о происходящем в России должны носить характер слухов. Я охотно говорил на эту тему и делился своими соображениями, но никогда не давал интервью — только по старинному обычаю зарубежным журналистам. У нас в стране слухи всегда правдивее газетных статей.

В городе появились первые альтернативные радиостанции. Самой мощной стала «Радио Катюша». Естественно, они освещали все происходящее в клубах, включая «TaMtAm». Как ни странно, для нас это имело обратный эффект. Мы имели постоянную аудиторию, и у нас всегда был аншлаг, но когда по радио стали передавать клубную афишу, у нас вдруг образовался некоторый спад аудитории.

Дошло до того, что даже наш собственный сотрудник Альберт стал издавать фанзин под названием «TaMtAm». Он помещал фотографии с концертов и печатал какую-то ахинею. Увидев его опус, я по-хорошему пытался убедить Альберта, что имею право сам распоряжаться тем, что делаю. Если бы хотел издавать свой журнал, то давно бы это сделал, говорил я, а Альберт считал, что джинн выпущен из бутылки и клуб уже давно мне не принадлежит.