Гийом Мюссо - Потому что я тебя люблю Страница 13

А самолет все катился, катился и катился…

С верхней палубы открывался потрясающий вид на взлетную полосу. На высоте более 12 метров пассажиры возвышались над огромным крылом и, казалось, парили над взлетным пространством.

«Что-то здесь не так, — поняла Элисон. — Этот чертов самолет уже должен быть в небе».

Ее как раз перспектива несчастного случая не пугала. В конце концов, смерть могла бы разрешить все ее проблемы — и конец страданиям. Она избавится от стыда, чувства вины и страха, которые беспрестанно разъедали ее изнутри. Конец всему…

Уже несколько раз она пыталась с этим покончить, но всегда что-то мешало осуществлению ее замысла: недостаточная дозировка снотворного; неглубоко порезанные вены или слишком быстро спешащая на помощь «Скорая»…

Пока ей не удалось достичь цели.

Пока.

Марк с беспокойством ощущал, как вибрирует полоса под двадцатью колесами основного шасси. Вспоминал ли он случаи, когда самолет невероятно долго катился по взлетной, не отрываясь от земли?

В кармашке перед ним лежала брошюра по техническому описанию аппарата, с гордостью напоминавшая, что мощность турбореактивных самолетов равна мощности шести тысяч автомобилей.

— Если ты такой мощный, что же ты тогда не взлетаешь?

Беспокойный взгляд Марка встретился с глазами девушки, сидящей у иллюминатора, в конце их ряда. Было видно, что она тоже нервничает. И только Лейлу, сидящую между ними и погруженную в чтение, казалось, не занимало происходящее вокруг.

— Взлетай! Ну, взлетай же, наконец!

Остановившись в конце полосы, гигант воздушных пространств, казалось, одно мгновение пребывал в нерешительности, прежде чем оторвать свои пятьсот шестьдесят тонн от земли. «Уф!» — с облегчением выдохнули пассажиры.

В гробовой тишине аппарат менее чем за шесть минут преодолел первый подъем в 15 тысяч футов.[44]

Марк вертелся на сиденье словно в лихорадке. Руки дрожали, на лбу выступили капли пота, по спине текло. Ужасная мигрень сковала голову, ему казалось, что мозг полностью опустошен.

Марк знал причину этого недомогания — алкогольная зависимость. Ни капли спиртного в течение 36 часов — и это начало давить на него. Вчера вечером, да и сегодня утром у него возникало непреодолимое желание опустошить минибар в номере отеля. Но он так радовался, видя рядом дочь, что сумел остановиться. Улица превратила его в алкоголика. Он был уверен, что сможет сам выбраться из этого ада, но… со временем. За годы врачебной практики ему приходилось наблюдать алкоголиков в период воздержания, и он знал, чего можно ожидать, если он прекратит пить: нарушение координации, бред, судороги, зрительные и слуховые галлюцинации.

Лейла рядом с ним оторвалась от книги и осторожно посмотрела на него. Делая вид, что на самом деле все в порядке, Марк старательно подмигнул ей и ободряюще улыбнулся. Но что-то подсказывало ему, что дочь не обманывалась насчет состояния его здоровья.

— Вы хорошо себя чувствуете, сэр?

Об этом его спросила девушка, сидящая около иллюминатора. Марк внимательно посмотрел на нее: еще не женщина, но уже не ребенок, грязные обесцвеченные волосы, несовременная, с хорошими манерами, и в то же время обиженная: в глазах усталость, говорящая о жизненном опыте, полном испытаний, несмотря на юный возраст.

— Нормально, — заверил он ее. — Как тебя зовут?

Она подумала, прежде чем ответить. Всегда эта подозрительность, въевшаяся в ее плоть!.. Но что-то в этом человеке внушало ей доверие. Его теплый взгляд напомнил ей доктора, которого она встретила три месяца назад накануне Рождества и которого не смогла забыть. Она почувствовала, что была как-то странно близка ему, но постаралась не показать ему этого за то короткое время, что они были вместе. Но часто в моменты сомнений и одиночества она удивлялась тому, что думала о нем. Страх становился слабее, и смутная надежда на более спокойную жизнь проносилась в ее сознании…

— Меня зовут Эви, — ответила она.

— Я Марк Хэтэуэй, а это моя дочь Лейла.

— Привет, Лейла, — сказала Эви, обращаясь к девочке.

— Она не… не разговаривает, — объяснил Марк.

Эви посмотрела на руки Марка:

— Это потому что вам необходимо принять алкоголь?

— Что?

— Вы пытаетесь бросить пить? Вы поэтому дрожите…

— Нет! — соврал доктор, внезапно почувствовав себя слегка задетым. — Почему ты так говоришь?

— Из-за моей матери, с ней было то же.

— Послушай, это не так просто, — начал было Марк.

Он остановился и только затем продолжил:

— А что стало с твоей матерью?

— Она умерла.

— О!.. Простите.

В этот момент сигнал «пристегните ремни» погас, указывая пассажирам, что они могут покидать свои места.

Эви предложила:

— Если вам надо выйти, я могу присмотреть за вашей дочерью.

— Спасибо, пройдет, — ответил Марк, вдруг почувствовав недоверие к ней.

— Я думаю, что, если вы прямо сейчас что-нибудь не выпьете, вам будет очень плохо.

Марк подошел к этому предложению рационально. Это правда, он чувствовал себя все хуже и хуже. Внезапно распрощавшись с жизнью бомжа, он с трудом возвращался к прежним ориентирам. А главное, прежде чем сесть в самолет, ему надо было как следует подумать о последствиях резкого отказа от алкоголя.

Он посмотрел на Лейлу. Можно ли ее оставить на несколько минут с этой Эви, которую он не знал? А как отреагирует дочь? С другой стороны, если он хочет помочь ей, ему необходимо выпить один-два стакана, чтобы вновь овладеть собой.

— Послушай, дорогая, папа вернется через пять минут. Ты посидишь здесь спокойно с этой девушкой, ладно?

Потом он повернулся к Эви:

— На верхней палубе, в центре, есть бар. Если у тебя возникнет хоть малейшая проблема с Лейлой, тотчас же беги за мной, поняла?

Эви кивнула головой в знак согласия.

Марк встал и направился сначала к туалету. С пересохшим горлом и пылающим лицом, он в одно и то же время был обезвожен и истекал потом…

Он вошел в маленькую кабину, всю из хрома, керамики и зеркал. Даже в этом интимном месте огромный иллюминатор предлагал взору панораму небес. Туалет был роскошен и безупречен, его портили только занимающие большую часть стены граффити-бомбы.[45] Марк узнал их: три обезьяны, символы мудрости. Он имел возможность видеть их в буддийских храмах, когда был на семинаре в Японии. Первая обезьянка лапками закрывала глаза, вторая — уши, третья — рот. Под гравюрой стояла надпись — пояснение.

Ничего не вижу

Ничего не слышу

Ничего не говорю

Согласно поверью, с теми, кто придерживается этого предписания, никогда ничего дурного не случается.

Раздумывая над этим странным высказыванием, Марк снял часы, вымыл руки, освежил лицо водой, избегая смотреть на себя в зеркало, висящее над раковиной.

Он подставил руки под автоматическую сушилку и вышел. Уже за дверью он тут же вспомнил, что забыл на полочке часы. Вернувшись в туалет, он взял их, уже собрался выйти, как вдруг замер на месте.

Этого не может быть…

На стене рисунок с тремя обезьянками исчез, его сменила композиция в виде длинной ленты, от которой исходило нечто устрашающее и патологическое. Она состояла из нескольких символов, известных ему из курса психологии: песочные часы — серп — скелет. Иными словами, быстротечное растрачиваемое время, неотвратимая и внезапная смерть и пыль, в которую мы обратимся. Затем мостик, длинный и опасный, мост принятия решения, символизирующий трудность перехода — туда. А в конце — лестница: лестница избавления, универсальный символ вознесения души. А там, наверху, поджидает человек с головой волка — Анубис, проводник мертвых, которому положено сопровождать человека после смерти и вести его по лабиринтам потустороннего мира.

Над этой композицией было написано:

Нет ничего такого, чего можно бояться,

ведь все можно понять

Марк был потрясен. И все же — это не сон! Завороженный рисунками, он никак не мог сдвинуться с места. Все, что он видел, причиняло ему страдания…

Марк сделал над собой усилие, желая выйти, но едва он закрыл дверь, как что-то заставило его открыть ее еще раз — и он увидел новые граффити на месте предыдущих.

На этот раз пылающая птица распрямляла огромные крылья во всю ширину стены: сказочный Феникс, всегда возрождающийся из пепла.

Над нею пылала фраза:

Человек может быть уничтожен,

но не побежден

Марка охватила безумная тревога:

«Это конец, у меня бред!»

Галлюцинации, которых он опасался из-за пристрастия к спиртному, материализовались мучительным образом. Все тело горело, он не мог унять дрожь в руках, частота пульса зашкаливала.