Владимир Войнович - Малиновый пеликан Страница 13

– У нас все бутафорское. Бутафорское правительство, бутафорский парламент, бутафорский суд, бутафорские выборы, бутафорская «Скорая помощь».

– Как вы мыслите оригинально, – оценила Зинуля. – Вы тоже писатель?

– Что значит тоже? – не понял я.

– Ну, я имею в виду, Семигудилов писатель, и вы тоже.

– Это я – тоже? – возмутился я до глубины души. – Это он тоже. Если он вообще писатель.

– Петр Ильич, – вмешалась с поправкой Варвара, – не просто писатель. А очень известный писатель. Гораздо известней вашего Семигудилова.

– Ну как это, – не поверила Зинуля. – Семигудилова знают все, даже те, которые книг не читают.

– Именно те, которые не читают, а смотрят дурацкие ток-шоу по зомбоящику. А читатели книг знают Петра Ильича.

– А-а, – отношение к сказанному Зинуля выразила непонятной, почтительной, очевидно, эмоцией. – А над чем вы сейчас работаете?

– Смешной вопрос, – сказал я.

– Почему смешной?

– Потому что интересоваться, над чем писатель работает сейчас, есть смысл только в том случае, когда знаешь, над чем он работал раньше.

– А над чем вы работали раньше?

– Петр Ильич, – снова вмешалась Варвара, – написал двенадцать романов. Но раз вы книг не читаете…

– До восьмого класса читала. А потом первая любовь, первая беременность, первый аборт, а дальше было уже не до книг.

– Но, может быть, вы до беременности хотя бы роман «Зимнее лето» прочли? – предположила Варвара.

– «Зимнее лето»? – повторила она. И оживилась: – А как же! Еще как читала! В детстве. И сериал смотрела. Как раз по этому, как вы говорите, по зомбоящику. Раза два смотрела, не меньше. А чего ж вы сразу-то не сказали? Если бы я знала, я бы вас не только в академическую, в кремлевскую больницу устроила бы.

– Да мне хоть в какую, лишь бы побыстрей.

– А зачем побыстрей? Вам что, плохо? Да вы, я смотрю, побледнели. Паша, что ты как молоко везешь? Жми на железку!

Клещи со спутников

Паша нажал на железку, и дальше мы лихо поехали с мигалкой, крякалкой и сиреной. В середине ночи пробок не было, но машин оставалось все же порядочно, и время от времени они скапливались перед красным светом, но тогда мы их объезжали по встречке и летели на красный свет. Паша лихо крутил баранку и дистанционно общался с попутными участниками движения, выставляя им средний палец и, не имея в запасе других подходящих слов, использовал опять-таки те, которыми владел: баран, козел, придурок и пидор вонючий. И я на какое-то время представил себя важным человеком, для которого нет ни очередей, ни правил движения, который может с легким презрением поглядывать на тех, которые обязаны соблюдать скоростной режим, не пересекать сплошные линии и считаться с цветом светофора. И мне так понравилось смотреть на этих, которые не имеют права вылезать из ряда, пересекать какие-то линии, игнорировать красный свет, что я хотя бы на короткое время почувствовал себя одним из тех, которые так ездят всегда. И Паша летел по встречке и на красный свет, а иногда притормаживал, видя впереди зеленый. Вот как меня везли! А вы говорите, не академик! Впрочем, чересчур задаваться не буду, это ж не меня везли, а его, того, который сидел во мне. А он-то, подлец, уж вовсе не академик. Он не академик, а я, получается, без него и вовсе никто, а с ним – его оболочка. Представляете себе, я, человек, интеллектуал, писатель, автор книг, носитель многих званий и лауреат разных премий, почитаемый сотнями тысяч или даже миллионами читателей, с точки зрения клеща, был всего лишь его оболочкой. Питательной средой. Биосферой. И только в качестве оболочки достоин того, чтобы меня вот так возили. И при осознании этого факта горделивое сознание, что я какой-то не такой, как все, почти немедленно стухло.

– А вы вообще-то… – Зинуля постоянно вставляет в свою речь «вообще-то», – вообще-то, когда пишете, из головы выдумываете или из жизни берете?

– И так, и так, – отвечаю, – Из головы беру и из жизни выдумываю.

– А зачем выдумывать? Вам фактов мало? Да если я расскажу, что у нас происходит, вам на сто книг хватит.

И стала рассказывать. Но начала снова с клещей. Что вообще-то мы относимся к ним беспечно, а они очень опасны. У нее сосед, укушенный клещом, за медицинской помощью не обратился и теперь ходит с боррелиозом. Голова болтается, руки трясутся, что будет дальше, неясно. И речь свою заключила словами:

– А вы говорите: американцы.

Я спросонья не понял.

– Кто говорит: американцы?

– Ну вам же нравятся американцы.

– Я этого не говорил. Но при чем тут американцы? Этот ваш сосед американец?

– Кто? Ванька-то? Да наш русский человек, алкоголик, боррелиозник.

– А при чем американцы?

– Как при чем? А кто ж его боррелиозом-то заразил?

– Я думал, клещи.

– Ну клещи, ясное дело, клещи. А клещи-то откуда?

– Из лесу, вестимо.

– А в лес-то они как попали?

– Ну как попали? Из сырости завелись.

– Некоторые да, завелись. И раньше заводились. Но не в таких же количествах. А с тех пор как мы подружились с американцами…

– Они завезли нам клещей?

– А кто же еще? Ой, Петр Ильич, смотрю я на вас, вы такой образованный человек и солидного возраста, но какой наивный. Что вы про американцев знаете?

– А вы что знаете?

– А все знаю. У меня свекор, он такой, знаете, шаловливый дедушка, мимо не пройдет, чтоб за задницу не ущипнуть, так он в Америке двадцать лет шпионом работал и говорит, там у них в каждом занюханном городе есть свой университет. А в университетах лаборатории, а в лабораториях ученые работают за большие зарплаты и нобелевские премии. И что же вы думаете, за такие-то бабки их зря, что ли, держат? Вот они и стараются. То колорадского жука нам подсыпят, то СПИДом заразят. А погода! Ну, вы сами же видите, что они с погодой творят. И лето не лето, и зима не зима. Я помню, раньше бывало, снег как на Покров выпадет, так иной раз до конца апреля держится. А у нас прошлая зима вообще была без снега. Все озимые повымерзали, это же что? Диверсия.

– Думаете, это все делают американцы? – вмешалась Варвара, отличаясь тем, что готова оспаривать любую глупость. Я ее толкнул ногой, потому что вздор, который несла Зинуля, мне был интересен как симптом массового психического заболевания большой части наших людей, помешавшихся на представлении о нашей особой особости, необычайной духовности, невообразимой душевности, полной открытости, доверчивости и беззащитности от продажной Европы и злобной Америки.

– А то кто же? – говорит Зинуля. – Ну сами логически рассудите, кому это нужно, как не американцам. Они же поставили перед собой задачу сократить количество русских в двенадцать раз. Представляете? Если сто сорок миллионов разделить на двенадцать, это сколько нас останется? Так этого мало, они еще придумали такую бомбу, вы слышали? Бомбу придумали, которая падает на город, но убивает только этнических русских. Что, вы и в этом сомневаетесь? Но в клещей-то вы верите?

– В клещей верю. А они тоже только на этнических нападают?

Она не поняла подтрунивания и начала сокрушаться, что так много клещей в наших лесах никогда раньше не было, а теперь их несметное количество, и откуда они берутся? Выдержав паузу, она сообщила, что есть секретный доклад ФСБ, и в нем говорится, что клещей над нашей территорией американцы…

– Это всем известно, кроме вас. Со спутников рассыпают.

Секретный птичник

Я представил себе, а может быть, мне даже приснился, но приснился очень уж явственно, медленно плывущий над территорией нашей РФ американский спутник, из которого, преодолевая невесомость, сыплются на землю тучи мелких клещей. Когда я в очередной раз проснулся, или мне показалось, что проснулся, Зинуля уже рассказывала Варваре что-то о себе. О том, что она фельдшер опытный. Может оказать первую помощь при инсульте, инфаркте, аппендиците, холецистите. Может сделать укол, искусственное дыхание, непрямой массаж сердца и принять роды. В «Скорой помощи» работать трудно, но приходится. На зарплату мужа с двумя детьми не проживешь, хотя зарплата немаленькая. Спасибо нашему Перлигосу. Он о народе заботится, зарплаты регулярно повышает, но торгаши задирают цены, и зарплаты все равно не хватает.

– А муж мой, знаете, где работает?

– Где? – спросил я, или мне приснилось, что спросил.

– Ой, – спохватилась она, – а я вам не скажу. Я пожал плечами (или приснилось, что пожал).

– Не скажете, и не надо. – Мне показалось, что своей равнодушной сговорчивостью я ее разочаровал.

– Нет, вы знаете, – поправилась она, как бы извиняясь, – я бы вам сказала, вам лично, тем более что «Зимнее лето», но не имею права.

– Ну не имеете, не говорите.

– Но вам же интересно. Вы, наверное, думаете, где же это у нее муж работает, если она не может об этом говорить.

Я, честно сказать, больше думал о клеще, чем о ее муже и его месте работы. Но заметил:

– Если он у вас в ФСБ работает, мне это совершенно неинтересно.