Алина Знаменская - Дочки-матери Страница 13

Обследовав угол, Юля двинулась из предбанника в баню. В самой бане весь закопченный потолок был увешан пучками трав, валялось несколько старых березовых веников. Юля повертела в руках кусок потрескавшегося хозяйственного мыла и потрогала пеньковую мочалку с одной лямкой. Мочалка оказалась влажной! Юля отбросила ее, словно дохлую мышь. Она вылетела в предбанник и остановилась, с трудом переводя дух.

Но уйти не смогла. Словно находок, обнаруженных в бане, ей показалось мало, как сыщику — улик, она подошла к дивану и попыталась приподнять его. С трудом ей это удалось. Она заглянула в ящик под диваном, где обычно хранят одеяла и подушки, и увидела там небольшую стопку газет. Придерживая диван одной рукой и бедром, Юля свободной рукой достала газеты. Уселась на диване и стала листать. Издания были разные. Здесь имелись страницы “Аргументов”, несколько фрагментов “Пульса Поволжья”, аккуратно оторванные странички “Комсомолки”. Номера были относительно свежие, в основном за последний год. Учитывая тот факт, что последние полтора года в доме официально никто не проживал, Юля пришла к выводу, что газеты собирал ее невидимый квартирант. Собирал просто так? На растопку? Почитывал? Почему не полностью газеты, а только отдельные страницы? Юля еще полистала, ничего особенного в них не нашла. Загадки, цепляясь одна за другую, громоздились в голове. Сердце торопливо прыгало в груди.

— Мама!

Голос дочери вернул Юлю к действительности. Она распахнула дверь бани.

— Иду, Оля! Уже иду!

Дочка подбежала и заглянула внутрь.

— Ну вот, я так и знала. Читаешь. А у нас гости. Котенка принесли.

Лариса пришла вместе с детьми. Непоседа Вовчик держал в руках палевого, с черными ободками вокруг глаз, котенка. Окрас напоминал сиамский, но шерсть у котенка была пушистая, мягкая.

— Осенью в своем доме нельзя без кота, — пояснила Лариса. А вглядевшись в бледное Юлино лицо, сообразила: — Снова гости к вам наведывались, что ли?

Юля кивнула. Усадив детей ужинать, она повела Ларису в баню.

— Он всего лишь перебрался из дома в баню, представляешь? Видимо, дождется, когда мы спать ляжем, и потихоньку через нижнюю калитку — сюда.

Юля выглядела совершенно потерянной. Лариса деловито осмотрела баню, изучила все представленные Юлей улики и уселась исследовать газеты.

— Да газеты-то так… Вероятно, заворачивал что-нибудь. Я в них ничего интересного не обнаружила.

— Не скажи… — неторопливо возразила Лариса, изучая какую-то статью.

— Главное, если обычный бомж, то где бутылки? И перегаром в бане не пахнет, и шприцев нигде не валяется.

— А ты в печке смотрела? — не отрываясь от статьи, поинтересовалась Лариса. — Наркотики — это не только шприцы. Там могут быть упаковки от таблеток.

Юля взяла кочергу и пошарила в поддувале. В мягкой древесной золе не обнаружилось никаких предметов. Она открыла дверь топки и заглянула внутрь. Среди пепла и черных угольков валялась сиреневая бумажка. Юля присела на корточки и осторожно, двумя пальцами, достала бумажку. Это была обертка от шоколадки. Еще не развернув, Юля определила марку. “Сударушка”. С орехами и изюмом. Она осторожно развернула обертку, предполагая, что бумажка могла послужить лишь оберткой для чего-то постороннего. Фольга зашуршала, Лариса оторвалась от газет. Глаза ее были наполнены страхом. Юле мгновенно передалось состояние приятельницы.

— Сомнений не остается, — заключила Лариса, протягивая Юле прессу. — Он террорист!

— Что?! — Юля выронила бумажку, схватила газеты, но буквы перед глазами запрыгали, она села на пол. — Почему ты так решила?

— Почему, почему? Статьи все о боевых действиях в Чечне! Вот почему.

Юля теперь уже и сама видела, чем связаны статьи из “Комсомолки”, “Аргументов” и местного “Пульса”: на вырванных, страницах имелись фотографии с мест боевых действий и статьи о буднях бойцов. Попадались и статьи о заложниках и натуралистические описания их мучений. Юлю передернуло…

— Меня тошнит! — сообщила она.

Лариса открыла дверь настежь. Свет из бани квадратом лег на темную траву.

— Видишь, собирает статейки. Чтобы быть в курсе, как там у них все движется. Нашел заброшенный дом и готовит потихоньку свой теракт. Ты в сарае не смотрела? Может, он у вас тротилом забит?

Юля чумными глазами посмотрела на соседку.

— Что у вас тут, в Вишневом, взрывать? — со слезами в голосе взмолилась она, внутренне уже обессилев от страха. — Домов-то больших полтора строения.

— Посмотри на Волгу-то! Разуй глаза!

Юля послушно переместила свой взгляд на черную гладь реки. Ее поразила красота увиденного. Железнодорожный мост в четырнадцать пролетов, который днем казался совершенно обыденным, привычным взгляду и потому — незаметным, теперь весь играл огнями, освещаемый мощными прожекторами с правого берега и отражая всю иллюминацию в зеркале реки. По мосту бежала светящаяся электричка, и стук ее казался веселым и даже легкомысленным. Вся эта красота не помышляла, что на нее уже готовится покушение! И где готовится? В старой бане у нее, Юли Скачковой, молодой вдовы…

Она покрылась мурашками.

— Это стратегический объект! Его по приказу какого-то царя строили, кажется, Александра, — вдохновенно продолжала Лариса. — Немцы его в войну бомбили. Он Азию с Европой соединяет. Поняла?

И тут Юле на глаза подалась сиреневая бумажка от шоколадки. Она торопливо развернула ее. Там среди смятой фольги еще остались крошки молочного шоколада.

— Если он террорист, то почему шоколад? — выставила она против Ларисиных предположений этот зыбкий факт.

Лариса повертела в руках бумажку, проверила дату изготовления.

— Свежий. А может, это Оленька забежала и кинула?

— Оля не ест шоколад. Совсем, — отрезала Юля.

Лариса пожала плечами. Еще раз осмотрела бумажку и даже понюхала ее.

— Ну и что. Летчики тоже едят шоколад, он очень питательный, это всем известно; А чем, по-твоему, должен питаться скрывающийся в подполье террорист? В бане суп варить?

Юля не мигая смотрела на Ларису. Возразить было нечего. Хотя версия о бомже ее привлекала больше.

— Что же теперь делать? — забрасывая фантик от шоколадки обратно, спросила она.

— Сообщить надо, — со вздохом посоветовала Лариса. — В милицию.

— Я и ночевать теперь не смогу здесь! Ни за что не усну! — громко зашептала Юля, отодвигаясь от газет. — И в милицию не хочу, я устала от милиции! Когда Никита погиб, они замучили нас своими вопросами. Все искали виновного. — А теперь? Только Оленька успокоилась, забывать стала, и опять?

Юля была почти на грани истерики. Лариса торопливо разложила все по местам. Газеты — в диван, спички — на окно. И вывела подругу на воздух.

— Успокойся. Пойдем к детям. Хочешь, мы у вас сегодня заночуем? Ну? А завтра утром все решим.

Кое-как успокоив, Лариса повела подругу к дому. Они уже дошли до крыльца, когда громкий, показавшийся пронзительным скрип задней калитки заставил обеих вздрогнуть.

Денег на большое застолье, как обычно, не было.

— Ничего, устроим шведский стол, — бодро объявила Наташа, лихорадочно соображая, во сколько ей может вылиться Леркина вечеринка. Лерка в наушниках и с плеером на шее вытирала пыль.

— Испечем корзиночки, сделаем фруктовый салат, — подсчитывала Наташа.

Лерка методично кивала в такт музыке. Наташе было не до гостей и не до застолий. Деньги, которые Рожнов накалымил к дню рождения дочери, он до дома не донес. Она ждала его вчера вечером, но к девяти часам поняла, что ночевать он не явится, пропивает с друзьями заработанное. А шестнадцатилетие дочери ложится полностью на ее плечи. На которых, собственно, давно лежит все остальное. Деньги были только те, что дала свекровь и прислал на подарок Лерке Бородин.

Наташа сходила в магазин и купила самое необходимое. Будущий именинный стол без труда уместился в одном большом пакете.

Когда она вернулась, Лера домывала полы в тех же наушниках. Судя по всему, у нее было отличное настроение. Его подогревало предвкушение вечеринки.

Наташа хорошо помнила себя в шестнадцать. У них тоже не хватало денег, отчим пил, мама выбивалась из сил. Но она каким-то образом всегда умудрялась справлять Наташины дни рождения. Приглашались подружки, одноклассники, пир бывал до небес. Только теперь Наташа поняла, как это все давалось матери. Как ни измудрялась Наташа по поводу чисто символического угощения, в задуманную сумму она не укладывалась. Внутри у нее что-то вздрагивало пугливо и мелочно, когда она пыталась свести в уме приход с расходом. Правда, потом сам процесс готовки захватил ее, и она перестала думать о деньгах, хлестнув себя хорошенько фразой, которая ей обычно помогала: “В конце концов, Михална, у тебя всего одна дочь!”

И мысли ее потекли в другом направлении. Она представила, как все было бы, живи они с Женей, как тысячу раз они рисовали в мечтах. Вот она решилась уйти от Рожнова, и Женя ушел от жены, и они живут втроем: она, Женя, Лерка. Сейчас бы он стоял рядом с ней на кухне и нарезал бутерброды. Она не умеет так тонко резать ветчину. Он любит и умеет готовить. Он закатывает рукава по локоть, надевает фартук и не торопясь колдует. Все продукты у него в педантичном порядке разложены на столе. А Наташа наблюдает за ним, жмурясь и мурлыча от удовольствия. “Хочу, чтобы мы жили вместе, — обычно говорит ей в таких случаях Женя. — Хочу готовить с тобой на одной кухне, солить помидоры с огурцами и квасить капусту”. И Наташа весело кивает, что да, это здорово — все делать вместе. Готовить она любит, но не умеет. Ей нравится осваивать новые рецепты, она с азартом берется за пирог, салат или рулет, рецепт которых вычитала в журнале. Как правило, результат ее не радует: рулет обязательно развалится, тесто, выйдет не пышным, а то и жестким как подошва, а салат получится излишне острым. Ну не дано ей. Хотя она хочет. А Женя… Он с охотой заботится о ней, и она не возражает. Уезжая к нему, Наташа будто попадает в другое измерение. Каждую встречу она хранит в памяти как драгоценность. Вот только последняя оказалась совершенно испорченней…