Роберт Флэнаган - Черви Страница 13

Отдав команду, он вышел из кубрика, постоял немного на металлических ступенях крыльца. На улице еще было темно. Только на востоке небо чуть-чуть посветлело, из черного стало темно-серым. Но солнце еще даже не угадывалось. Тянуло прохладным ветерком с Атлантики, легкий бриз приятно холодил кожу. Он даже слегка попахивал чем-то легким, неясным — может быть, водорослями или рыбой, поди угадай.

Точно так же пахло и шесть лет тому назад, когда он, еще зеленый новобранец, стоял здесь же, в этом лагере, у крыльца казармы. Другой батальон и другой кубрик, но тот же самый запах, тот же плац, та же нудная солдатская повседневность: подъем на рассвете, неразбериха, крики, брань сержантов, построения, разводы, занятия, парады… Только теперь он стоял уже по другую сторону. Не с солдатами, а против них. И только теперь начинал понимать истинную подоплеку многого из того, что тогда казалось ему странным и необъяснимым. Почему, например, его тогдашний «эс-ин» не допускал по отношению к ним и намека на слабину, на какое бы то ни было панибратство с рекрутами. Просто, оказывается, он знал самую главную заповедь всех поколений «эс-инов» — дай солдату палец, оттяпает всю руку.

Мидберри еще раз глубоко вздохнул и задержал дыхание. «Черт бы их всех побрал, этих безмозглых тупиц, — подумал он. — Ну до чего же бестолковый парод. Не могут понять, что хорошо, что плохо. Стоит только отнестись к ним чуть-чуть по-человечески, как уже готовы растоптать тебя, верхом взобраться. Приходится ли после этого удивляться, коли иной „эс-ин“ и потеряет контроль, превратится в этакого вот Магвайра. И вины тут его вовсе нет».

Он медленно выпустил воздух из груди, снова набрал полные легкие, еще раз задержал дыхание, медленно выдохнул. Успокаивался. А потом снова вернулся он мысленно к тому, что произошло утром в сержантской: «Я, пожалуй, правильно поступил, не наказав Купера. Ведь он действовал не предумышленно. Просто парень на какое-то мгновение забылся, потерял контроль над собой. Вот и все. Да к тому же, поможет ли человеку наказание, наложенное в такой обстановке? Наставит ли оно Купера на путь истинный? Вряд ли. Скорее наоборот. Бесконечными окриками и придирками его просто окончательно задергаешь, собьешь с толку. А человека или солдата все равно не сделаешь. Вон он какой ходит. Как побитая собака. Всего боится. От всего вздрагивает. А если и дальше давить, так чего доброго еще с катушек скатится. Ну его».

В этот момент он вдруг вспомнил еще одни недавний разговор с Магвайром:

— Черт с ними, — наставлял его старший «эс-ин». — Ну что особенного, если кто-то из этого сброда тут чокнется Здесь ведь у нас не райские кущи. Верно? Так если кому не по нутру, мы тут при чем? Пусть на себя пеняет.

Конечно, Магвайр дело знает. И опыта ему не занимать. Тем не менее Мидберри был уверен, что сержанты-инструкторы поставлены все же не для того, чтобы давить и мордовать парней. Они должны делать из этих юнцов морских пехотинцев, а не психопатов.

А сомнения все никак не покидали его. Где же правда? И кто прав? Прав он сам или нет? Вот хотя бы в отношении того, можно давать солдатам слабину или нет. Ведь он сам еще только-только становится на ноги. Взвода толком не знает. Он к ним присматривается, а они, наверно, к нему. Что, мол, за человек этот младший «эс-ин»? Какие у него уязвимые места, слабинки? Взять хотя бы того же Купера. Кто может сказать, что он сейчас думает о своем сержанте. Не решил ли уже своей башкой, что с младшим «эс-ином» можно не церемониться. Слабак, мол. Сам, мол, еще новичок, не знает толком, как поступать.

Тем временем из казармы один за другим уже начали выскакивать новобранцы. Выбежавшим первыми Мидберри показал, где надо строиться, остальные примыкали к стоявшим. Попыхивая сигарой, он наблюдал, как постепенно образовывался строй, и вот уже весь взвод замер перед ним в молчаливом ожидании. В еще неясной предрассветной дымке тихо застывший взвод казался чем-то загадочным, даже неправдоподобным. На миг ему померещилось, что взвода вообще не было, и это он своей силой воли, своим воображением создал его.

В эту минуту над городком запела труба утренней побудки. В казармах, что вытянулись рядами вдоль дороги, зажглись огни.

— Добро, — сказал он как будто сам себе. И, набрав в легкие воздуха, крикнул: — Оружие… к осмотру!

Солдаты вскинули винтовки перед собой, замерли. Мидберри не торопясь спустился вниз с крыльца, двинулся вдоль строя. В третьем ряду стоял Адамчик. Сержант остановился перед ним, смерил взглядом:

— Что, не выспался?

— Так точно, сэр!

Мидберри глубоко затянулся сигарой, потом, приблизив лицо к самому носу солдата, спокойно и сосредоточенно выпустил ему облако едкого дыма прямо в глаза. Адамчик от неожиданности сморщился, заморгал, однако головы не опустил, продолжая напряженно смотреть куда-то вперед и вверх, поверх сержантской шляпы.

Мидберри подумал: «А ведь если бы мы были не в учебном центре, а где-то в другом месте, скажем, в баре, он бы так не стоял. Не стал бы терпеть. Дело и до драки могло бы дойти. Прямо здесь, или в другом месте, попозже. Но так просто с рук не сошло бы. Тогда за право унизить другого надо было бы выдержать бой. И никакие нашивки не помогли бы. А тут вот все можно. И драться не надо. Вот что значит учебный взвод. Совсем не то, что строевая часть. А все потому, что эти парни еще не солдаты. Сборище шпаны зеленой. Молчат и пялят глаза. Да смотрят еще и не в лицо тебе, а поверх головы. Чучела какие-то, манекены. Вон как вытянулись. Хоть режь их, хоть ешь, все стерпят».

На миг ему показалось, что все это просто сон. Необходимо встряхнуться, сбросить с себя эту паутину.

— Так вот что, — крикнул он. — Чтобы это было в первый и последний раз, парень. Больше я тебя будить не намерен. Ясно?

— Так точно, сэр!

Осмотрев строй и убедившись, что прием солдатами выполнен правильно и грубых нарушений нет, Мидберри вернулся на свое место. Обвел глазами взвод. Набрал воздуха в легкие. Выдохнул.

— Хочу сказать вам, человечки, что у вас в руках не швабры, а винтовки. Оружие. Держать его следует перед грудью, строго по диагонали, на четыре дюйма от себя. А главное, чтобы при этом в груди была гордость. Настоящая гордость. Ясно?

— Так точно, сэр!

Взгляд его остановился на Купере:

— А тебе, «взводная мышь»?

— Так точно, сэр!

— Ясно, говоришь? Что-то я не вижу. Ты что, оглох, что ли?

— Никак, нет, сэр!

— Так какого же черта держишь винтовку как поганую швабру?

— Сэр, я не думал…

— Кончай скулить! И запомни раз и навсегда: морской пехотинец никогда не оправдывается. Он знает только одну заповедь: повиноваться. Тебе, значит, нравится швабра. Отлично. А ну, в казарму бегом… марш! За шваброй! П-шел!

Через минуту Купер вновь уже стоял в строю. В руках, взятая к груди, как винтовка к осмотру, красовалась мокрая швабра.

— Вот так-то, — одобрил «эс-ин». Скомандовав взводу «Напра-во», он прошел в голову строя. Здесь уже стоял рядовой Бут, поднявший над головой взводный флажок. Ярко-красным по золотистому фону на нем выведено: «рота „А“, 197-й взвод».

— Шагом… марш!

Взвод двинулся. Мидберри перешел на фланг и, шагая рядом, наблюдал, как семьдесят пар кованых каблуков разом бьют по асфальту, печатая шаг. Звук был четкий, слитный. Трах, трах, трах! Шаги точно ложились под счет, выкрикиваемый время от времени сержантом:

— И… раз… дру… гой… давай… ногой!

Ему нравился этот необычный подсчет, которому он научился у одного сержанта-кадровика, когда служил иа базе «Двадцать девять пальм» в Калифорнии. «Гораздо лучше, — думал он, — чем обычный нудный подсчет „ать, два“, которым пользуется Магвайр».

Когда он только что стал сержантом (это было в учебном центре Кэмп-Лиджен, тоже на восточном побережье), он еще боялся пользоваться этим подсчетом — каденцией. На той базе было много ребят из его старого взвода с базы «Двадцать девять пальм». Они, конечно, стали бы подначивать его, подсмеиваться, что он, мол, воображает себя уже настоящим взводным сержантом. Старым служакой.

— Давай… ногой… разок… другой! И… раз… другой… давай… ногой!

Он раз за разом повторял каденцию, стремясь выкрикивать подсчет так, чтобы слова казались естественными. В них ведь действительно было что-то немножко надуманное, даже неловкое, и он это чувствовал, однако думал, что со временем эта вычурность пройдет, солдаты привыкнут и будут воспринимать ее как что-то характерное для их взвода, этакую отличительную черту.

К тому же никто ведь и не знал о его сомнениях и раздумьях. Магвайр, очевидно, решит, что для него, Мидберри, этот подсчет — привычная команда. Новобранцы же и подавно. Кто из них мог бы подумать, что идущий рядом со взводом сержант чувствует себя немного не в своей тарелке, что он волнуется. Для них он никогда не был и не будет Уэйном Мидберри, человеком, у которого есть свой дом, родители, семья, свои раздумья и заботы. Человеком, который иногда думает также и о том, какое впечатление он производит на других. Нет, для них он всего лишь сержант Мидберри, младший «эс-ин». И ничего больше. Ровным счетом ничего.