Леонид Бородин - Год чуда и печали Страница 13

Но в те времена еще не было на небе месяца, и люди могли идти только днем. Смерть же, как долго ни выбиралась она из пропасти, все-таки выбралась, кинулась по следам людей и к ночи, догнав их, вошла в другого брата, которого звали Бурри, и был он самым молодым из братьев.

Уже сплошные горы окружали людей, все трудней и трудней становился их путь, и многие гибли, срываясь в пропасти, других заваливали обвалы, третьи тонули в водоворотах горных рек, через которые пролегал путь.

Утром следующего дня на краю еще более глубокой пропасти встал Бурри и только крикнул людям: "Уходите!" И кинулся в пропасть.

Молча вытерли слезы Байколла и Баргуззи и повели людей дальше, туда, где уже видны были голубые вершины гор, намного больших, чем те, через которые они сейчас проходили.

Долго выбиралась из пропасти смерть, проклиная мужество братьев, но выбралась все же и ко второй ночи настигла племя.

И утром Баргуззи на глазах проснувшихся людей, не сказав ни слова, бросился в пропасть, дна которой не было видно и где лишь туман ходил клочьями.

А люди все шли и шли и забирались все выше и выше.

Однажды утром Байколла, последний из братьев, показал рукой вперед и сказал: "Дальше вы дойдете сами! Ищите долину и начинайте новую жизнь. А я пойду назад, туда, где остались мои братья. Мы сделали все, что могли. Если смерть еще гонится за нами, я встречу ее и уведу от вас как смогу дальше!"

Больше ничего не сказал Байколла, повернулся и пошел назад, навстречу смерти. Люди не благодарили его, потому что никакими словами не смогли бы высказать свою благодарность.

Люди пошли вперед.

Непроходимыми становились места, и нигде не виделось долины для жизни. И, наконец, на пути людей вырос громадный хребет, весь покрытый снегом и льдом, и люди упали на землю в отчаянии, потому что не было сил карабкаться на неприступные склоны хребта.

Вдруг потемнело вокруг, грохот оглушил людей, и, подняв глаза, увидели они над горами великана. Он стоял над хребтом, ловил в небе тучи и, сшибая их вместе, высекал молнию и гром.

Это был богатырь Сибир, в чьи края и владения забрались люди в поисках долины жизни.

Сибир сшиб две громадные тучи, и искра попала ему в глаз. Он начал тереть глаз рукой и присел на вершину хребта, который был ему всего лишь по колено. Он протер глаз и вдруг увидел на одном из склонов людей. Увидел и удивился. Удивился и спросил громовым голосом: "Люди! Зачем вы пришли в мои края? Здесь нет вам места для жизни, здесь кругом камень и лед".

Хоть и испугались люди его голоса, но рассказали ему всю правду о себе, о смерти тысяч своих братьев, о братьях-охотниках, что привели их сюда и погибли за них.

Не было никого в мире сильнее богатыря Сибира, и потому он был очень добрым. Тронули его людские беды, и задумался он, но был он очень сильным и потому не мог долго думать. Встал он во весь свой богатырский рост, посмотрел вокруг — ничего не придумал, посмотрел под ноги — увидел ледяной хребет, серпом изгибающийся под ногами. Нагнулся он, напрягся лишь чуть и вырвал хребет из земли с корнем. Поднял Сибир хребет над головой, посмотрел на север, посмотрел на юг, на восток посмотрел и на запад — некуда кинуть его, везде жизнь. Тогда раскрутил богатырь руками хребет над головой и закинул его в небо.

Видели люди, как исчезла в небе ледяная громада, и услышали довольный хохот богатыря Сибира. Там, где только что был неприступный хребет, теперь была глубокая долина.

— Живите! — довольным и радостным громом сказал богатырь и зашагал прочь через горы и хребты.

Люди начали спускаться в долину, и чем глубже спускались, тем теплей становилось вокруг, и цветы на их глазах расцветали по склонам, и хрустальные ручьи пробивались из камней, и птицы запевали песни жизни, и по горным уступам, обгоняя людей, спешили в долину звери большие и малые.

Но долог был путь, и не успели люди до ночи спуститься в долину. А когда пришла ночь, с удивлением увидели они в небе светящийся серп — это ледяной хребет, заброшенный в небо могучей рукой богатыря Сибира, светил в ночи, как и светит поныне...

Тут, на этом месте рассказа, я, кажется, как дурак, расплылся в улыбке. Девочка замолчала, удивленно и осуждающе глядя на меня.

— Ты смеешься?! Чему? Разве можно смеяться, когда рассказывают предание? Я начал оправдываться:

— Да нет... я так... но месяца не бывает, это же луна, она круглая, как мячик...

— Ну и что? — ответила девочка недоуменно. — В Долине Молодого Месяца были великие ученые, они сосчитали все звезды на небе и умели по звездам читать судьбу людей. Но это же совсем другое дело! Я рассказываю тебе предание, а в предании каждое слово — только правда, иначе это бы не было преданием. Предание — это самая большая правда!

Я не очень понял, о чем она говорит, но искренне жалел о своей дурацкой улыбке.

— Рассказывай дальше, пожалуйста! — попросил я.

— Но ты должен верить каждому слову, иначе тебе не нужно знать предание!

— Я верю, честное слово! — поторопился заверить я.

Она немного помолчала, собираясь с мыслями.

— Прошли годы, и люди расселились по всей Долине Молодого Месяца — так стали называть долину жизни, которую подарил людям богатырь Сибир. Люди разделились на четыре племени, и каждое племя взяло себе названием одно из имен четырех братьев-охотников, спасших народ от черной смерти. На севере долины жило племя Ольхонны, и славилось оно несметными стадами оленей. Люди племени Баргуззи были великими охотниками. Племя Бурри на востоке славилось длинногривыми конями, способными перелетать через широкие и глубокие пропасти. Племя Байколлы на юге долины было признано старшим, и князь племени Байколлы был князем и всей Долины Молодого Месяца. На земле князя Байколлы цвели чудесные сады, а дворец князя не имел себе равных.

Никто не тревожил мирную жизнь Долины, и ни разу вражда не возникала границей между племенами.

Девочка замолчала, и грусть вернулась в ее глаза, когда она посмотрела на отца.

— Я правильно рассказала предание, отец? Он ласково погладил ее по голове и не ответил.

— Ты видишь перед собой последнего князя племени Байколлы и Долины Молодого Месяца! — сказала она грустным полушепотом.

— А что случилось потом? Почему последний... — нетерпеливо спросил я.

Девочка прижалась к отцу, смотрела куда-то мимо меня, а я чувствовал, что вопросом причиняю ей боль, но я должен был узнать все, иначе не имело смысла приходить сюда! Меня не оставляло предчувствие, что должно быть изменено что-то в этой истории, изменено не без моего участия.

— Должна ли я рассказать ему, отец? — спросила она срывающимся голосом.

— Ты можешь рассказать! — ответил он тихо.

— Потом, — шепотом начала девочка, — потом случилась беда...

Она замолчала, закрыла глаза, и, когда открыла их снова, они блестели слезами, хотя слез не было.

Прошло много, много лет, когда однажды в Долине появилась неизвестная женщина с двумя сыновьями. Никто не знал, откуда она пришла, как нашла дорогу в Долину, зачем пришла, — никто этого не знал и не расспрашивал ее, потому что она сама об этом не рассказывала. В Долине много было свободных земель, женщина никому не помешала, и никто не помешал ей. Она поселилась со своими сыновьями отдельно от всех племен, ни с кем не сходясь, ни с кем не знакомясь.

Она была очень высокого роста, выше даже самых высоких мужчин Долины, и сыновья ее...

Тут девочка снова замолчала и закрыла глаза.

— Я... не могу! Я устала!

— Она устала! — сказал Байколла. И пусть это был не приказ, но я понял, что мне надо уходить. И это означало, что сегодня я больше ничего не узнаю. А завтра... До этого "завтра" еще надо было дожить!

Я сказал "до свидания" и, ничего не услышав в ответ, медленно поплелся к лестнице в верхние залы.

Сверкающее оружие на стенах уже не доставляло мне никакого удовольствия. Я машинально потрогал рукой длинное, остроконечное копье, присел на пол на шкуры, лег на спину и лежал, кажется, долго и слышал голос дочери князя Байколлы, рассказывающей предание. Еще я пытался понять, как предание может быть правдой, если там есть то, чего не бывает. Но ведь и старух в голубом одеянии тоже не бывает на скалах, однако там, за камнем, открывающем вход в замок, сидит старуха Сарма — и это факт! А разве другой, кто не видел бы этого своими глазами, разве он поверил бы, если б я рассказал!

А что если попробовать упросить Сарму рассказать о том, что не успела девочка?! И я ведь до сих пор не знаю, как ее зовут! Она не спрашивала об этом меня, а я не решался спросить ее. Да и случая такого не представлялось. Бегом кинулся я по лестнице, бегом пробежал по пещере, в минуту оказался около Сармы. Она же встретила меня окриком.

— А кто будет вход за тебя закрывать, попрыгушка писклявая!

Я вернулся, задвинул камень. Ее голос, ее всегда противный голос охладил меня, и уже не хотелось просить ее о чем-либо. Я подошел и сел около нее на камень. Она подозрительно покосилась, что-то прошамкала губами, но вслух ничего не сказала. А когда через минуту я взглянул на нее, лицо ее было печально, как однажды я уже видел, и, как в тот раз, сразу исчезла неприязнь к ней. И я решился.