Наталья Нестерова - Татьянин дом Страница 13

Каждый «материальный» период наполнял Танины сны новым содержанием. Пластилин плавился, вытягивался, превращаясь в готический храм, как иллюстрация в учебнике истории, который Таня накануне рассматривала у соседской девочки. На деревянной поверхности взмахивали крыльями чудо-птицы. Крючок захватывает нить, закрепляет узелок за узелком, и растет кайма придуманного ею плетения. Взялась прясть кружева на бирюльках — снились чудные узоры и ее быстрые пальцы, перебирающие деревяшки. Делала из теста смешных куколок — снились мордашки и фигурки, пародирующие знакомых и учителей. Вырезала по фанере лобзиком — пыталась во сне вспомнить узор на наличниках, которые видела однажды в деревне. Пластилин, пряжа, нити, глина, дерево, проволока, смешение красок, цвета, оттенки — их чувствовали глаза, пальцы, поэтому это был чувственный мир, в который она погружалась, чтобы не сразу, а постепенно обучаясь, прийти к удовольствию от игры с покорившимся материалом и найденной цветовой гаммой.

Таня была счастлива в своем мирке и не могла понять, почему другие в него не рвутся. Она пыталась вовлечь подружек, хотя, кроме слов «это так здорово, так интересно», не могла найти других аргументов. А подруги, корпя несколько вечеров над пяльцами или устав путать прямую петлю с изнаночной при вязании на спицах, выносили приговор — «Нудно и скучно!».

Единственным женским рукоделием, которое Таня не освоила, было шитье одежды. Стрекот швейной машины не умолкал в доме — шила бабушка. Превзойти ее в уровне мастерства было невозможно. Бабушка умела делать все: выбивать узоры «ришелье» на постельном белье, шить платья из скользкого, неудобного в работе шелка и капризного крепдешина, справлялась с трикотажем, для которого требовались специальные насадки. Бабушка полностью обшивала семью, готового платья не покупали. Даже пальто, плащи и костюмы для отца были домашнего производства, но качества неотличимого от фабричных импортных. Бабушка брала заказы со стороны. Но для посторонних шила только платья. Потому что мужские костюмы, в частности пиджаки, и пальто требуют особой технологии, длительной и сложной. Мужские мастера — вообще особая каста, они на финтифлюшки не размениваются. Пока один костюм выполнишь, можно пять платьев сделать. А кто тебе заплатит за него как за пять платьев? И цену называть неудобно.

Когда Тане исполнилось шестнадцать лет, они с бабушкой организовали союз модельера и портного. Внучка следила за модой, придумывала фасоны, бабушка их выполняла. Постоянные заказчицы, прежде стоявшие в очередь к бабушке, теперь первым делом шли к «модельеру». Идеальные фигуры встречались редко, и приходилось ломать голову, как скрыть полноту или худобу, зрительно уменьшить выдающийся бюст или, напротив, замаскировать его отсутствие.

Объяснялась с клиентками бабушка, потому что Таня не могла указывать взрослым женщинам на недостатки их фигуры. Бабушка в выражениях не стеснялась.

— Вы, Лариса Петровна, — говорила она, — что коробок спичечный на ножках. Плечи гренадерские, зад плоский, талию не найти. Будем все маскировать. Таня правильно нарисовала — трапеция от кокетки.

Заказчицы желали следовать моде, невзирая на го что модный силуэт делал их карикатурными.

— Какие узкие брючки! — журила бабушка. — У тебя. Валя, ноги от бедер колесом. Ступни вместе поставишь, баран между коленок проползет. Таня говорит — легкий клеш, слушайся!

— Что? Юбка в сборке на талии? Шура, в тебе метр росту и бедра в три обхвата! Тебя будет легче перепрыгнуть, чем обойти.

— Жабо? Вы, Генриетта Станиславовна, хотите жабо на блузку, как у моей невестки? У Людмилы третий размер, а на ваш бюст, извините, можно тарелку ставить и щи хлебать.

Клиентки если и обижались на злой язычок бабушки, то виду не показывали, боялись поссориться с хорошей портнихой.

Однажды Таня нечаянно услышала разговор родителей. Отец, кивнув в сторону комнаты, из которой слышался перестук «Зингера», сказал раздраженно маме:

— Как мне осточертела машинка и тетки со своими примерками!

— Но, Петенька! — ласково увещевала мама. — Это же такое подспорье!

— Я все понимаю. Но столько лет: тырдык-тырдык, тырдык-тырдык — хуже бормашины.

Отец в их семье был абсолютным кумиром. Он работал шофером на той же автобазе, где его жена занимала должность главного бухгалтера. Никому — ни жене, ни свекрови, ни дочери — не пришло бы в голову говорить о его низком социальном положении. Напротив, авторитет отца в семье был непререкаем, желания немедленно исполнялись, кулинарные предпочтения (отсутствие в супе вареного лука, картошка, жаренная на свином сале) становились обязательными для всех. Он был Хозяином с большой буквы, и первой ставила заглавную букву бабушка. Она воспитала дочь и внучку: мужчина в доме, если он, конечно, не пьющий и вообще не пропащий, — царь, бог и воинский начальник. Ваше дело заботиться о нем, холить и лелеять. Он трудится потяжелее вашего, и попросить его пол помыть или белье погладить — значит опозорить свою женскую сущность.

Бабушкина наука так прочно усвоилась Татьяной, что, когда ее собственный муж Андрей впервые вызвался помыть посуду, Татьяна едва не расплакалась от умиления. Восприняла его порыв как свидетельство самой пылкой любви и жертвенности.

Бабушка Таня (внучку назвали в ее честь) приехала в Москву, когда ей было двадцать лет, из Макеевки — города сталеваров на востоке Украины. Ее родителей репрессировали, но родственники успели отослать девушку в столицу к земляку-портному. В Макеевке мужчины трудились у доменных печей и прокатных станов. В Бога они не верили, загробной жизни не боялись — на заводах шесть дней в неделю, восемь часов в день занимались адским трудом. Чтобы поддержать работника, жены отдавали ему лучший кусок, то есть мясо и сливочное масло, а себе и детям оставляли кашу и маргарин. Мужчины редко доживали до преклонных лет, каторжная работа и водка к сорока годам превращали их в стариков, после пятидесяти они быстро отправлялись на погост. Но пока были живы, жены и дочери истово о них заботились.

Работая у мастера, Танина бабушка по его поручениям ходила в магазин тканей, долго стояла в углу, присматриваясь к продавцу. Это был молодой мужчина, на вид довольно крепкий. Но здоровый мужчина не мог работать с метром в руках! Разве это мужская работа? Значит, он инвалид, что-то у него было не в порядке со здоровьем. Несколько месяцев Татьяна стояла в сторонке, пытаясь определить, в чем заключается ущербность веселого, балагурящего с покупательницами продавца. Видимых дефектов у него не было, следовательно — внутреннее заболевание, от которого он скоро умрет. Каждый раз, войдя в магазин и увидав парня, она радовалась — еще жив. В тяжелобольные она также, не сомневаясь, записывала мужчин официантов, кассиров, маляров и вагоновожатых.

Она и мужа себе выбрала под стать ее представлениям о мужчине-труженике — молотобойца Егора с завода «Серп и молот». Татьяне от деда достались кудрявые непокорные волосы, более в семье ни у кого таких не было. Дед Егор погиб в начале войны, а бабушка больше замуж не вышла. Поднимала двоих детей — Людмилочку и Витеньку, трудилась на швейной фабрике и подрабатывала заказами дома. Почти круглые сутки за машинкой, с перерывами на сон, стряпню и уборку.

Зятем, Татьяниным отцом, бабушка была довольна — хороший, работящий мужчина. А невестку Клару, жену дяди Вити, не жаловала. Та позволяла себе часто болеть, то есть прикидываться немощной, чтобы не ухаживать за Витенькой, как положено примерной жене. Тот факт, что дядя Витя и тетя Клара работали за соседними столами в конструкторском бюро, вместе уходили на завод, вместе приходили и получали одинаковую зарплату, во внимание не принимался. Витенька картошку «у нее» чистит, детей в садик отводит и пылесосом по коврам шмыгает — значит, не повезло ему, бедняжке. Хотя бабушка определилась на жительство в семье дочери, сокрушаясь о несчастном сыночке, она периодически делала налеты на его дом, устраивала генеральные уборки, пекла его любимые пироги и, самое главное, учила Клару быть правильной женой. «Учеба» едва не привела к разводу. Бабушке пришлось от ревизий отказаться, но к сыну и двум внукам относилась она с глубокой жалостью и сочувствием, как к тому продавцу тканей.

Султанство в семье Таниного отца не имело ничего общего с тиранством и деспотией. Петра Сергеевича окружали в доме забота и внимание трех женщин, но они, в свою очередь, не знали проблем с капающими кранами, постройкой антресолей под потолком в коридоре или холодильника для консервов, выдолбленного в толстой каменной стене на кухне. На дни рождения, Новый год, Восьмое марта теша, жена и дочь всегда получали подарки — флакончики духов, косынки или бижутерию. Тишина и покой в их доме никогда не нарушались ссорами и выяснением отношений. Выяснять было нечего — пожелания Петра Сергеевича не обсуждались, а хозяйственные починки и ремонты он не откладывал на потом.