Мастер Чэнь - Магазин воспоминаний о море Страница 13

Когда я поднялся к себе, меня встретил нескончаемый звонок телефона. Это был некто Артуро, один из здешних музыкантов, у нас была масса общих вкусов.

— Дорогой друг, я волнуюсь за тебя, — сказал мне он. — Католическая радиостанция, которая все знает, сообщила, что повстанцы повернули от дворца и пошли на Макати. И что они захватили твой дом.

— Ну вот еще, — сказал я, — Я, как видишь, дома. Я только что снизу, плавал. Дом охраняет здоровенный танк, он стоит прямо у подъезда.

— А, — отозвался Артуро с некоторым облегчением. Задумался на секунду, а потом с интересом спросил: — А чей танк?

Район Макати состоит из нескольких «деревень» — то есть поселков из двухэтажных домов с черепичными крышами под громадными деревьями. Деревня Дасмариньяс — в основном дипломатическая, из окна я каждый день видел там нашу посольскую крышу вдалеке. Еще есть деревни Форбс-парк и Урданета, магазинный центр — что-то вроде небольшой площади перед отелем «Интеркоптинентл», в полукольце сплошных витрин одноэтажных галерей. И дальше, начинаясь от моего дома и отеля напротив, идет проспект Айяла (башни деловых центров по обе стороны) с соседними улицами, где есть другие отели и многоэтажные жилые дома. В последних помещается большая часть наших посольских семей (жить в посольском особняке на улице Акаций практически негде), семьи иностранцев, внизу ресторанчики, магазины и так далее. Все это вместе — Макати. Никаких правительственных учреждений там нет и близко. Но здесь — чуть не весь бизнес страны.

Высотные здания выстроились в Макати неправильным треугольником, каждая сторона длиной примерно в километр, среди тех самых «деревень» и улиц с низкими домами. Если бы кто-то еще неделю назад сказал мне, что с птичьего полета этот треугольник похож на зубчатые стены крепости среди равнины — с которых вся равнина отлично простреливается, — я бы очень удивился такому чрезмерно военному мышлению.

Мой дом оказался идеальным угловым бастионом этой крепости. С балкона, где я проводил немалую часть вечеров, можно вести огонь на километры вдоль главной авеню столицы. С балконов других квартир, напротив, можно держать под прицелом «Интерконтинентл», проспект Айяла и весь магазинный центр. От моего подъезда можно мгновенно выехать на перекресток ЭДСА и Айяла, то есть дом, собственно, и стоит на этом перекрестке. И, наверное, отсюда легко сделать многое другое. Если ты, конечно, командуешь батальоном городских рейнджеров — лучшей, элитной части филиппинской армии.

Да, для захвата и полного контроля над «крепостью Макати» хватило одного батальона. Но не простого, а такого, который специально готовили к боям в городских условиях.

В невидимом кольце, которое этот батальон замкнул вокруг обширного района, оказалась большая часть посольских семей и еще люди типа меня — у которых офис совмещался с домом.

Прошел час, другой.

В это время, на закате, ЭДСА — две жирные бесконечные гусеницы, одна огненно-золотая, другая — огненно-красная; красная медленно уползает от меня каждый вечер за горизонт под цепочкой фонарей, среди багрово-бурых клубов дизельного дыма. Золотая судорожными рывками движется в обратном направлении.

В этот вечер, впервые, гусениц не было. Десяти-рядный проспект был абсолютно пуст, воздух странно чист.

Фонари над проспектом не горели.

Было тихо.

Позвонили из посольства, поинтересовались обстановкой, передали общую для всех инструкцию: не подходить к окнам, не зажигать свет, из дома не выходить, тем более — не выезжать, и так далее.

Особенность ситуации была в том, что хотя год был еще 1989-й, но даже и тогда посольству я и мои коллеги из прессы не подчинялись. Правда, имелась масса тонкостей, типа того что портить отношения с дипломатами всегда глупо. И все в посольстве хорошо знали, что прессе следует именно в такой обстановке работать круглые сутки, то есть двигаться, а не сидеть в кольце осады. Но инструкцию передать все равно полагалось, одну на всех, а дальше — уже наше дело.

Думал я тогда, конечно, о многом, и очень быстро — отключат ли телефон или электричество, например. Вломятся ли в дверь. Сегодня, однако, я помню только одну, главную, мысль.

А именно — что я, оказывается, абсолютно не выношу ситуаций, когда надо сидеть без движения и ждать того, что с тобой может произойти.

Я аккуратно закрыл за собой дверь в квартиру (семья тихо сидела у телевизора) и нажал кнопку лифта.

Мятежники в пятнистом камуфляже встретили меня у подъезда радостными улыбками.

— Вы ведь из прессы, сэр? Вы, конечно, уже все написали о том, на что годится это правительство?

Я не спорил: написал, и не раз, хотя вежливо.

— Уехать? — удивился моему вопросу лейтенант с умными черными глазами и аккуратными усиками. — Но вы не заложник, вы свободный человек, а мы не бандиты. Мы, между прочим, — городские рейнджеры, если вы еще не знаете. Но есть проблема. Мы-то сейчас все, что надо, передадим по рации нашим ребятам в «Интерконе» на той стороне Айялы. И мы вас, конечно, не тронем. Но эти подонки замыкают вокруг нас кольцо. Пока что за забором тех двух деревень — только разведчики, мы их видим, пусть не сомневаются. Но скоро подтянутся негодяи посерьезнее. С техникой. И за них мы не отвечаем — правительственные способны на всё. А дальше — ну, немножко будем стрелять. Так что смотрите сами. Вы что там, так долго ужинали? Давно надо было уехать.

Наверху я поднял трубку: телефон работал. Я позвонил коллеге, обитавшему фактически через дорогу, в Дасмариньяс.

— Как насчет того, что мы с семьей окажемся у тебя минут через пятнадцать? — поинтересовался я, — У тебя ведь есть пара гостевых комнат…

И тут произошло невероятное. Коллега начал мямлить что-то насчет инструкции и того, что мне следует получше обдумать свое решение.

Кажется, впервые в этот вечер я не знал, что делать, потому что такого не могло быть.

Длилось это состояние секунд тридцать. Потом я мгновенно представил себе отели по бульвару Рохаса, другие отели — за городом. И схватил сумку. Работают ли банки?

Звонок раздался минуты через две. Господь простит коллеге эти две минуты, а я, конечно, простил, особенно теперь, когда его уже нет. Звонила его жена Галя. С информацией о том, что коллега не подумал, он не в себе, и что нам надо взять с собой постельное белье, а больше ничего, все остальное есть. И побыстрее, потому что сообщают о движении бронемашин правительственной констебулярии в нашу сторону.

Наша семья никогда в жизни не собиралась в путь так быстро. Минуты, наверное, за четыре.

Потом в каких-то глупых викторинах мне задавали вопрос, что бы я взял с собой на необитаемый остров, если бы на размышления у меня были только секунды. Что ж, я знал ответ.

Если говорить о моих вещах, а не о важных персонажах типа поросенка Хрюхрика (дочке было четыре года), то на необитаемый остров я тогда взял одну книгу — Гумилева в крошечном карманном издании «Огонька». Взял комплект трубок, но забыл табак. И начатую бутылку очень-очень хорошего виски, который, конечно, не должен был достаться врагу или рейнджерам. Из музыки, из всей обширной коллекции кассет — не успел схватить ничего, но одна из кассет лежала в машине.

Тот, кто написал эту музыку, тогда еще не был великим музыкантом. Он еще не создал «Мандалу», или треки к фильму «Heaven & Earth», или «Thinking of You». Но он уже был вполне знаменит, и его кассеты у меня имелись все до единой.

Включая ту, что оставалась в машине.

Китаро. «Light of the Spirit».

«Свет духа».

Лейтенант поинтересовался номером моей квартиры (12-D, сообщил ему я) и пообещал, что его гвардейцы не пошевелят там даже спички. Быстро поговорил по рации и махнул пятнистой рукой:

— Пошел! Пошел!

Ничего похожего на дипломатические гонки тут не было. Семья улеглась на заднее сиденье, Хрюхрика подняли повыше, как знамя, я зажег внутри машины полный свет, чтобы всем было видно, кто и что внутри, повесил на зеркальце свою карточку с крупными буквами «пресса», зажег аварийные мигалки. Медленно, очень медленно выехал — какие сейчас могут быть правила и разметка? — наискосок, на широкий, пустой и темный перекресток. Выдержал паузу в полторы секунды: пусть посмотрят. Увидел слева наглухо закрытую баррикаду на въезде в Форбс-парк. Проехал четыреста метров до поворота на Дасмариньяс.

На перекрестке лежал мальчик — из тех самых, торговцев сигаретами и жасмином, вокруг его головы в бейсболке расплывалась черная лужа. Повернул налево в открытый вход Дасмариньяс. Охрана там была, но меня никто не остановил.

Дальше, в самой деревне, оставалось проехать три тихие и уже полностью безопасные улицы. Мигалки можно было отключать.

Я оказался единственным человеком, который вырвался из «крепости Макати». Прочие оставались там в течение недели.

Целой недели.