Юкио Мисима - Запретные цвета Страница 13

Сегодня, однако, вечерняя киноварь была несколько иного оттенка. Край неба стал насыщенно-красным. Пока не вышла луна, под смутным блеском звезд это зарево будто развезло от опьянения. Темно-красный горизонт, похожий на полотно. Этот абрикосовый цвет, чем-то тревожащий, был чрезвычайно подвижным, словно трепещущий на ветру мистический стяг.

Юити принял его за пожар.

Это огневое зарево окутывал белесый дым.

Юношу пронзило желание так сильно, что глаза его наполнились влагой. Мелко-мелко пробежала по его членам дрожь. Не зная почему, он почувствовал, что уже не в состоянии сидеть на одном месте. Он поднялся со стула. Ему вдруг приспичило куда-то податься, куда-то выйти. Ему нужно было встряхнуться от наплыва чувств. Он вышел в коридор, затянул пояс на легком темно-синем пальто, одетом поверх студенческой униформы. Он сказал Ясуко, что вспомнил о справочнике, в котором нуждался, поэтому пойдет поискать его в городе.

С холма он спустился к трамвайным путям. Из бедных домишек на улицу проникал тусклый свет. Не имея в голове определенной цели, он решил поехать в центр города. Вскоре из-за угла, пошатываясь, появился ослепительно освещенный трамвай. Свободных мест не было; около дюжины пассажиров ехали в проходе, держась за висячие поручни или прислонившись к окнам.

Юити приник к окошку и подставил зардевшееся лицо ночному ветру. Отсюда не было видно пламени далекого пожара. Был ли это пожар? Или это был отблеск пламени куда более зловещего?

У окна Юити стоял в одиночестве. На следующей остановке вошли двое мужчин и пристроились рядом с ним. Они могли видеть только спину Юити. Тот безо всякого умысла искоса оглядел попутчиков.

Одному было около сорока лет, вероятно, клерк из магазина, в серенькой курточке, перекроенной из старого пиджака. У него за ухом был заметен небольшой шрам, тщательно причесанные волосы блестели маслом. Лицо продолговатое, глинистого оттенка, на щеках кустилась, как сорняк, худосочная длинная поросль. Его малорослый спутник в коричневом пиджачке был, судя по виду, тоже обычным конторским служащим, лицом напоминающим мышонка. Кожа его казалась скорее мертвенно-бледной, чем светлой. Каштановая оправа очков, имитация под черепаховую, еще больше подчеркивала бледность его лица. Возраста он был неопределенного. Эти двое разговаривали о своих секретах приглушенными голосами, скрытно, причмокивая липкими губами с невыразимым приторным удовольствием. Их разговор ненароком достигал ушей Юити.

— А теперь куда? — спросил господин в коричневом пиджаке.

— Настал сезон безлюдья, а мужчину хочется. В это время обычно выхожу на улицу прошвырнуться, — ответил второй, похожий на торговца.

— А сегодня куда — в сад Н.?

— Тихо, уши рядом! Говори по-английски — «park».

— О, прошу прощения. Ну и как, хорошие мальчики есть?

— Да так, бывают иногда. Сейчас самое время охоты на них. А позднее пойдут одни иностранцы.

— Я давненько не бывал там. Тоже хотел бы прогуляться, только не сегодня…

— Профессионалы тамошние не заподозрят нас с тобой. Они ревнивы только к тем охотникам, кто помоложе да покрасивей.

Скрежет колес прервал их разговор. Юити снедало любопытство, мучило смятение. Его самолюбие, однако, было ранено тем, что он впервые открыл в себе кровное родство с этими уродливыми душами. Чувство изгоя, болезненное, взращенное им на протяжении многих лет, точь-в-точь совместилось с уродством этих людей. «Если сравнивать с этими типами, — подумал Юити, — то у Хиноки хотя бы лицо почтенное. В уродстве его есть хотя бы что-то мужское».

Трамвай прибыл на остановку, где пересаживались ехавшие в центр. Мужчина в курточке покинул своего попутчика и встал на выходе. Юити вышел из трамвая следом. Им скорее двигало чувство долга по отношению к себе, чем любопытство. На перекрестке было довольно оживленно. Он стал немного поодаль от этого мужчины в ожидании следующего трамвая.

В магазинчике напротив того места, где он остановился, под яркими лампами лежали россыпи осенних фруктов. Там были гроздья винограда; пурпурные под смуглой кожицей, они отражали солнечный осенний глянец громоздившихся рядом персимонов[8]. Там были груши, были зеленоватые мандарины. Там были яблоки. Эта груда фруктов, однако, источала холод, подобно трупам.

Мужчина в куртке повернулся к Юити. Их глаза встретились; Юити посмотрел мимо него, как ни в чем не бывало. Тот блуждал взглядом с назойливостью мухи. «Сведет ли меня судьба переспать с этим мужчиной? А что если у меня нет другого выбора?» От этой мысли Юити задрожал, ощущая сладковатый привкус чего-то подгнившего, грязноватого.

Подошел трамвай, и Юити мигом вскочил в вагон. Возможно, во время разговора эти двое не видели его лица. Они не могли подумать о нем как о себе подобном. В глазах мужчины в курточке все-таки вспыхнуло желание. Приподнявшись на цыпочки, он рыскал глазами в поисках профиля Юити в переполненном трамвае. Лица совершенного, бесстрашного лица молодого волка, идеального лица…

Юити повернулся к нему широкой спиной в темно-синей шинели и посмотрел на плакат с красными иероглифами: «Осенняя экскурсия на горячие источники курорта Н.». Типовая реклама. Предлагались горячие источники; гостиница; комнаты на один день или неделю; апартаменты для романтического отдыха; высокий сервис, низкие цены… На одном плакате был изображен на стене силуэт обнаженной женщины и пепельница с дымящейся сигаретой. Его заголовок гласил: «Осенняя ночь — памятный подарок нашего отеля!»

Эти рекламные плакаты как бы укоряли Юити. Они приводили его к неизбежной мысли, что общество навязывает всем интересы гетеросексуального большинства с его извечно занудными порядками.

Вскоре трамвай прибыл в центр города и помчался под освещенными окнами билдингов — одни были уже закрыты, а другие только закрывались. Людей мало, вдоль улицы темнели деревья. В затихшем парке топорщились заросли кустарника, черные на черном фоне. Перед парком была остановка. Юити вышел первым. К счастью, следом вышло много людей. Тот мужчина оказался в хвосте. Юити вместе с другими пассажирами перешел через трамвайные пути, вошел в угловой книжный магазинчик напротив парка. Он взял журнал и, делая вид, будто что-то читает, поглядывал в окно. Мужчина замешкался у общественного туалета рядом с тротуаром. Очевидно, он искал Юити.

Заметив, что мужчина вошел в туалет, Юити покинул магазин и быстренько перебежал через дорогу наперерез большому потоку автомобилей. Туалет стоял в тени деревьев. Вблизи, однако, чувствовалось какое-то вкрадчивое оживление, скрытое шарканье подошв, словно где-то проходило незримое сборище. Все это походило по всем признакам на обычную пирушку за плотно закрытыми окнами и дверями, через которые проникают приглушенные звуки мелодии, перестук посуды, хлопки, вынимаемых из винных бутылок пробок. Если бы к этому впечатлению не примешивался кисловато-грязный запашок уборной. Кроме того, перед глазами Юити не мелькнуло ни одной человеческой тени.

Он вошел в туалет с блеклым и как бы сыроватым на ощупь светом. На языке завсегдатаев эти прославленные места назывались «служебными помещениями», и насчитывалось их в Токио около четырех-пяти. Это была своего рода контора, в которой все процедуры проводились по умолчанию, когда вместо движения документов шло в ход подмигивание, вместо машинописи практиковалась жестикуляция, а вместо телефона использовался пароль. И вся эта повседневная офисная рутина в молчаливом, мрачном помещении разом бросилась в глаза Юити. Ничего определенного он не разглядел. Правда, здесь было слишком людно для этого часа — человек десять мужчин украдкой обменивались взглядами.

Все тотчас уставились на Юити. Их глаза заблестели, вспыхнули завистью в одно мгновение. Красавчик Юити задрожал, запаниковал. Эти взгляды будто разрывали его на кусочки. Его закачало. Все же в движении этих мужчин угадывался какой-то порядок. Казалось, что их сдерживает одна сила, которая задает всем одинаковый темп движения. Они двигались медленно, словно спутавшиеся морские водоросли снова распутывались под водой.

Через боковую дверь туалета Юити выбежал в парк, в сторону зарослей азалии. Вдоль тропинки там и сям вспыхивали огоньки сигарет. Днем и вечером на задворках этого парка прогуливались рука об руку влюбленные — они и во сне представить не могли, что вскоре их сменят совершенно другие парочки. Парк, так сказать, изменял лица людей. Именно сейчас проявляется странность другой стороны их лиц, скрытой дневным светом. Этот банкет полуночников можно было бы уподобить финальному акту шекспировской пьесы о пиршестве призраков; днем эти беспечные любовники, обычные клерки в офисе, занимают места в партере с хорошим видом и развлекаются разговорами, а с наступлением ночи оказываются на «первоклассной сцене»; и полутемные каменные ступени, по которым поднимаются вприпрыжку школьники, чтобы не отстать от экскурсии, становятся для них своего рода артистическим помостом, именующимся «мужской дорогой цветов»; а протяженные тропинки под деревьями на окраине парка называются «дорожкой первого свидания». У всего есть ночное имя. Полиция прекрасно была осведомлена об этих названиях, но не имела законных полномочий, чтобы преследовать этих людей. И в Лондоне, и в Париже парки специально служили подобным целям, хотя не без иронической милости общества и, разумеется, по практическим соображениям, чтобы публичные места, как символы принципиального права большинства, приносили мало-мальскую пользу этим малочисленным париям. Мужчины подобного сорта собирались в парке Н. со времени последнего императора[9], когда эта территория была превращена в военный плац.