Даниэла Стил - В тихой гавани Страница 13

Война между Пип и ее матерью продолжалась до вечера. Обед проходил в гробовом молчании. Обеим было не по себе. Наконец, заметив, какое у Пип лицо, Офелия не выдержала:

— Ради всего святого, Пип, что в нем такого, в этом человеке?! Ведь ты едва знаешь его!

— Согласна. Но я люблю рисовать с ним. А он ничего не имеет против. Иногда мы разговариваем, иногда просто рисуем. Мне нравится быть с ним, ну как ты не понимаешь?!

— Вот это-то меня и тревожит. В конце концов, он тебе в отцы годится. Что он мог в тебе найти? Это… это как-то неестественно.

— Может, он просто скучает по своим детям. Я не знаю. Может, я ему понравилась. Мне кажется, он тоже одинок… — «Как и я», — хотелось добавить Пип, но она прикусила язык. Она тоже могла быть упрямой, если нужно. А сейчас она намерена твердо стоять на своем.

— Если тебе так уж хочется с ним рисовать, может, как-нибудь сходим вместе? Впрочем, не думаю, что он будет рад меня видеть.

После всего, что она ему наговорила, просто чудо, как он не запустил в нее подрамником! Немного успокоившись, Офелия принялась гадать, не зря ли она набросилась на него. В конце концов, она ведь чуть ли не обвинила его в попытке соблазнить ее дочь! Но, увидев их вместе, она так испугалась, что потеряла голову. В общем-то, в какой-то степени ее можно понять. Конечно, нужно было разговаривать помягче…

— Мам, так можно мне видеться с ним? — с робкой надеждой в голосе взмолилась Пип. — Честное слово, я никогда не пойду к нему домой! Да ведь он мне и не предлагал. — Ему и в голову не пришло это сделать.

— Посмотрим. Дай мне подумать. В конце концов, — трезво заметила Офелия, — после всего случившегося он, может быть, и сам не захочет, чтобы ты приходила.

— Я могу передать, что ты извиняешься, — с готовностью предложила Пип.

— Может быть, будет лучше, если ты возьмешь с собой Эми. А я приду попозже и извинюсь. Надеюсь, он будет удовлетворен.

— Спасибо, мам! — обрадованно воскликнула Пип. Глаза ее вспыхнули. Это была огромная победа!

Позже вечером они вдвоем спустились на берег моря, и Пип, едва сдерживая радость, помчалась по пляжу. Вслед за ней несся Мусс. Офелия сразу же отстала, гадая, что ему сказать. Она решилась только ради Пип.

Но когда они подошли к тому месту среди дюн, где обычно сидел Мэтт, там никого не было. Ни следов от подрамника, ни от стульчика, на котором он всегда сидел. На самом деле Мэтт, расстроенный и злой, в этот день вообще не ходил рисовать. Он проторчал весь день дома с книжкой. Настроение у него настолько испортилось, что ему не хотелось даже выходить в море, что уж совсем было на него не похоже. Офелия с дочерью долго сидели на песке друг подле друга, и Пип рассказывала матери о Мэтте. Наконец они, взявшись за руки, вернулись домой. Впервые за долгое-долгое время Пип почувствовала, что они с матерью снова близки. И тихо радовалась про себя, что ей удалось-таки убедить мать извиниться.

А Мэтт, стоя у окна, смотрел вдаль. Кричали чайки, в волнах было полно плавника, и где-то у самого горизонта качалась на волнах рыбачья шхуна. Пип с Офелией он не заметил. Не видел он и того, как они, взявшись за руки, брели по берегу к дому. Когда он подошел к окну, они уже ушли, и пляж показался ему пустым и заброшенным — в точности таким, как его собственная жизнь.

Глава 5

На следующий день, незадолго до полудня, Пип объявила Эми, что идет на пляж повидаться со своим другом. На этот раз она прихватила с собой сандвичи и яблоко — нужно же как-то сгладить впечатление от скандала, учиненного матерью. Эми рассеянно спросила, как дела у Офелии, и Пип ответила, что все в порядке. Прихватив небольшую коричневую сумку со своим подношением, она убежала, робко надеясь, что увидит его на прежнем месте. Ведь он говорил, что рисует там каждый день. Гадая, куда он пропал, Пип надеялась, что его не было не из-за скандала, учиненного матерью. Но стоило ей только снова увидеть его и взглянуть ему в глаза, как Пип поняла, что все ее худшие подозрения оправдались. Не потребовалось ничего спрашивать — по отчужденному выражению на лице Мэтта она догадалась, что он обижен. И поэтому перешла сразу к делу:

— Простите, Мэтт. Моя мама вчера приходила, чтобы извиниться перед вами, но вас не было.

— Очень мило с ее стороны, — равнодушно бросил он, гадая про себя, что заставило ее это сделать. Пип скорее всего, решил Мэтт. Ради того, чтобы увидеться с ним, девочка готова сдвинуть горы, и он против своей воли почувствовал, что тронут. — Мне очень жаль, что ей не понравилось наше знакомство. Наверное, мама рассердилась на тебя?

— Немного, — честно призналась Пип и с облегчением заметила, как лицо его просветлело. — А сегодня сама разрешила мне прийти сюда. И не только сегодня, а вообще всегда. Просто не велела ходить к вам домой.

— Что ж, разумно. А как тебе удалось ее убедить? — с невольным любопытством спросил Мэтт.

Он был до смерти рад, что она все-таки пришла. Вчера весь день у него все валилось из рук. При мысли о том, что их урокам рисования пришел конец, Мэтту хотелось плакать. Ему уже не хватало их неспешных, задушевных разговоров, по-детски наивных признаний Пип. Он неожиданно поймал себя на том, что эта девчушка вошла в его жизнь и, словно дикая птичка, свила себе гнездо в его сердце. К тому же у каждого из них в душе царила пустота, заполнить которую мог только другой. Ей выпало несчастье разом потерять отца и брата, Мэтт лишился детей. Они одинаково нужны друг другу.

— Я заперлась у себя в комнате и отказалась выйти, — с усмешкой сообщила Пип. — Мне кажется, ей потом самой стало стыдно. Простите… раньше она не была такой. Сейчас она всего боится и часто поднимает шум из-за всякой ерунды. А иногда она такая странная — будто вообще ничего не замечает.

— Это называется посттравматический шок, — сочувственно объяснил Мэтт. Позавчера Офелия произвела на него, мягко говоря, не слишком приятное впечатление. Конечно, он мог ее понять, только считал, что она могла вести себя и посдержаннее. В том, как она бросала ему в лицо одно обвинение за другим, было что-то истерическое.

— А что это такое? — поинтересовалась Пип. Открыв сумку с сандвичами, она развернула пакет и протянула ему один. На душе у нее было легко. Пип нравилось разговаривать с ним, нравилось просто сидеть возле него и смотреть, как он рисует. — Эта штука — пост… как вы его назвали? Что это такое?

— Спасибо, — кивнул Мэтт, аккуратно развернул сандвич и откусил большой кусок. — Это своего рода депрессия, то, что происходит с человеком после какого-то большого несчастья. Скорее всего именно это и произошло с твоей мамой. Ведь ей пришлось пережить огромное горе.

— А люди, с которыми такое случается… они поправляются? Или уже навсегда остаются такими?

Все последние девять месяцев мысль о состоянии здоровья матери не давала Пип покоя, а спросить ей было не у кого. Даже с Андреа она никогда не чувствовала себя так легко и свободно, как с Мэттом. Впрочем, он ведь был ее другом, а Андреа — подругой матери.

— Конечно. Со временем. Как ты считаешь, ей сейчас лучше?

— Вроде да, — с сомнением в голосе пробормотала Пип. — Теперь она гораздо больше спит, а раньше все говорила, говорила… и так без конца. Правда, она почти никогда не улыбается. Зато и не плачет целыми днями, как прежде. — На лице у нее появилось задумчивое выражение. — И я тоже…

— Вполне тебя понимаю. Было бы странно, если бы вы не плакали. Ведь, в сущности, от всей вашей семьи остались только вы двое.

Да и их уже трудно назвать семьей, подумала Пип. Но из жалости к матери решила промолчать.

— Маме и вправду очень стыдно за то, что она вам тут наговорила, — пробормотала Пип, неловко отводя глаза.

— Все в порядке, — успокоил ее Мэтт. — В общем-то, в какой-то степени она права. Вы ведь, в сущности, совсем меня не знаете. Я вполне мог бы оказаться дурным человеком, как она сказала. Она имела полное право не доверять мне. Да и ты тоже, малышка.

— Но почему? Вы ведь так добры ко мне, даже помогли нарисовать Муссу задние лапы. И получилось очень здорово! Я сохранила рисунок, — похвасталась она.

— Что — так понравился? — ехидно хмыкнул Мэтт.

— Еще как! — Пип заулыбалась. Убедившись, что Мэтт покончил с сандвичем, она протянула ему яблоко. Мэтт разломил его пополам и протянул ей половинку. — Нет, я сразу поняла, что вы хороший. С самой первой минуты.

— Это как же? — От удивления глаза у Мэтта полезли на лоб.

— Просто знала, и все. У вас глаза добрые.

Только они делались тоскливыми, когда он рассказывал ей о своих детях. Впрочем, это лучше, чем если бы ему было все равно.

— У тебя тоже хорошие глаза. Знаешь, я бы с радостью тебя нарисовал. Может быть, даже сделал бы твой портрет. Как тебе эта идея?

Сказать по правде, Мэтт мечтал о портрете с того самого дня, как увидел Пип.