О`Санчес - Суть острова Страница 13

— Братишка, а что, принимают такую? — Сигорд выскочил из своих грез. Его окликнул бродяга, рывшийся на той же свалке, что и Сигорд сегодня, то есть возле самой промышленной зоны, на стыке жилого массива и двух заводов.

— Что? А, посуду?.. Нет, это я так, понадобились… Воду буду пить. Налью и выпью, емкость такая.

— А-а… Я думал — сдаешь. Вот, думаю, чудак: не сплющенную несет, там и весу-то всего ничего. А потом думаю: несет целую, значит знает. Вдруг за такую больше платят?

— Я вообще не знал, что за пластмассу платят! — Сигорд поудобнее перехватил бутыли под мышки, разговор его заинтересовал. — Бутылки сдаю, банки алюминиевые плющенные тоже иногда, а чтобы пластмассу — даже и не знал.

— Ого! Ты что! Еще как берут! Вон там вон… вон туда, по Кривой улице идти если, там завод, они пластмассу льют у себя, так там пункт имеется, можно сказать, круглосуточный. Мы и сдаем. Я почему знаю — я работал там.

— И много платят? — Сигорд, выбрав место почище, поставил бутыли на поваленную бетонную балку, чтобы уж не на землю, внимательно осмотрел мешок и содержимое, доверчиво показанное ему коллегой по свалке.

— Сколько принесешь, за столько и заплатят. Талер килограмм — берут. Только весы у них, сдается мне, подмандоженные… — Собеседник закашлялся и Сигорд чуть посторонился, от красноватых брызг.

— Это хорошая цена. А плющишь чем?

— Ай, чем придется, когда и ногами. Лучше камнем сверху хряснуть, да грыжа уже не та.

Сигорд потер пальцами чуть колкий подбородок.

— Интересно. И сколько весит этот мешок?

— Килограмма два, наверное. А то и больше. — Собеседник опять закашлялся и сплюнул кровью.

— Дохаешь?

— Угу. С такой жизнью разве проживешь? Легкие — ни в п… Сдохну скоро.

— Зачем? Лучше живи. Так, мешок-то уже забитый, а весу в нем ни хрена.

— Сам знаю, не учи ученого. Ну а куда деваться? Вот, мешок полный, мне уже не умять. Значит, надо нести сдавать, потому что руки заняты, а оставить этот — негде, стибрят. Вот и попрусь из-за двух талеров. Ну а куда деваться?

— Слушай… Давай я у тебя куплю твой мешок? Мешок верну, естественно.

— За сколько?

— Как договаривались, за два талера.

— Срядились. Гони бабки, вот мешок. Мешок отдай.

— Хорошо. Вот талер, а второй отдам сразу же, как сдам груз. Это недалеко, ты говорил?

— Полчаса пехом. Э-э… так не пойдет! Нашел дурака! За талер… Нагреть хочешь? Нашел идиота!..

— Погоди…

— Да не погоди, а пошел ты…

— Стоп. Посылать не надо, не то обижусь. Нет, ты понял меня? — Бродяга смерил взглядом Сигорда — не богатырь перед ним… Но связываться все равно не захотел.

— А что ты меня развести пытаешься? За дурачка принял?..

— Нет, не принял. Заткнись и послушай минутку. Не договоримся — разбегаемся по-хорошему и весь компот. Готов слушать?

— Ну?

Сигорду все же удалось уговорить случайного партнера по бизнесу: Сигорд платит ему талер, оставляет в залог две бутыли, а сам в течение часа идет по указанному адресу, сдает тару, возвращается, отдает еще талер и мешок. Довольные — все расходятся.

Бродяга сдался:

— А тебе какая выгода, а, парень? Кроме как спереть талер и мешок?

— Я уже не парень. Выгода простая: опыт. Я нахожу для себя новую точку и очень этому рад. Тебе не помешаю, потому что пластмассы в городе и здесь, как ты сам видишь, в сто лет не перетаскать. А кроме того — вдруг здесь не два кило, а больше — навар мой.

— Ишь ты, жучина! А если меньше?

— Риск мой. Зато хлебное место найду, а то стеклянные бутылочники народ склочный, драчливый…

— И то верно. Ну тогда шуруй, я здесь жду.

— Побежал. Да, а ты к бутылкам не прикасайся, не отворачивай, по земле не валяй, не пачкай, короче.

— Да сдались они мне. Ну двигай скорее, мне до свету надо на «панфырь» насобирать, и так уже пальцы трясутся. Давай, пошел!..

Сигорд шел ходко, на пределе своих возможностей, плюща и подбирая по пути пластмассовые бутылки, мешок из толстенного полиэтилена потрескивал, но держался…

— Три кило двести. Три двадцать. Держи.

— А…

— Чего — а?

— А разве пищевая тара по этим расценкам?

— А по каким ты хотел?

— Вот по этим. — Сигорд вытянул грязный ноготь и отчеркнул на грязном прейскуранте.

— Подавишься. Бутылки-то не мытые. Да еще в них черт те что налито. Грамотный, что ли?

— Грамотный. Ничего там не налито. Слушай, я тебя понимаю, всем жить надо. Но давай распилим прейскурант по справедливости. Мне хорошо и тебе спокойно.

— Проваливай… Ишь, спокойно… Обнаглела бомжатня.

— Ладно, ладно, иду. Не серчай.

И Сигорд ушел, не споря дальше и не убеждая. Возвращался он не спеша, хотелось сесть, покурить, подумать, Таф подождет (случайного «подельника» звали Тафом), но курить нечего. Надо же — сколько тары, сколько денег в пыли! А собирать нельзя, — Сигорд даже наклонился разок бутылку подобрать, даже ногой топнул, чтобы сплющить… Мешок-то не его, зачем на чужого дядю стараться?

— Два талера… Стой! Из ума выжил: я же тебе один талер отдал, да другой должен. Вот возьми второй, гони бутыли — и в расчете. Вот мешок.

— Так дал бы два, я бы не обиделся. Ну как там? Долго ты чего-то?

— Обедал он, пришлось минут десять подождать. Такой, знаешь, прыщ на толстой ж…! Молодой, тридцати нет, а уже наглый — невмоготу. Большой босс — называется.

— А, это Мирон. Другой не лучше, — Кечу, сменщик Мирона. Друг дружку они не любят: когда смену сдают — ихний крысиный визг на весь переулок слышен, да-а! Мешки пересчитывают, да взвешивают. Кечу постарше и пониже, тоже толстый. Видишь, как я тебе все рассказал-показал! Добавил бы талер за науку? А сколько там было, кстати?

— Ужели??? Я ему грузчиком работаю, а он еще и «добавь»! Было там два кило сто. Я за весь мой тяжкий труд наварил десять пенсов, да и те по дороге подобрал, мешок укрупнил. Рука у тебя не безмен, ох не безмен, дружище Таф, а сердце — черное. Но все равно спасибо за науку. Шучу, нормальное у тебя сердце.

Таф опять зашелся в кашле, а Сигорд еще раз кивнул ему, уже с бутылями под мышками, пожелал здоровья и пошел восвояси. Талер двадцать пенсов очистилось ему за переноску груза, который, по прикидкам, составил около двух с половиной кило тафовских, плюс найденные и подобранные по дороге… Два двадцать за первую половину дня. Бывало и больше, бывало намного больше. Так, что хватало на пузырь с казенным пойлом… Человек остановился и сглотнул. Тик, тик, тик. Тик… Я Франсуа, чему не рад, увы ждет смерть злодея… Где я нахожусь… О, какие бутылки классные… Попить бы… Именно попить. И покурить. Ничего другого абсолютно не хочется… Этого звали Мирон, а того… А того… забыл… Надо вспомнить, надо срочно вспомнить. Как звали сменщика… Кечуа, его звали, Кечу. Ф-ф-у-у-х… Отступило.

Сигорд исхитрился и плечом вытер пот со лба, сердце стучало бешено. Рано или поздно он не выдержит, поддастся и… нельзя ни о чем таком думать. Колонка!

Видимо, когда думаешь о чем-нибудь особенно горячо, подряд день и ночь, спросонок и на сон грядущий, представляя в красках — само пространство-время изгибается, чтобы тебе угодить: который год бродил по этим краям Сигорд — а вот она, колонка с водой! Откуда взялась?

Сигорд не бросился очертя голову — пить и наполнять емкости, он наоборот: остановился поодаль и внимательно огляделся. Народу никого, вода в колонке есть — вон потеки по асфальту… Странно. Странно, когда все так хорошо, хотя… Сигорд завертел головой, прошелся вперед-назад, стараясь хотя бы уголком глаза не терять из виду колонку — мало ли растает, как мираж в пустыне. Догадка пришла сама собой: убрали заборы, и территория какого-то заброшенного хозяйственного комплекса очистилась, открылась взорам и всем ветрам. Хочешь — напрямик срезай, хочешь — обходи как привык. Видимо, нашлись инвесторы для пустыря и, стало быть, это тихое местечко очень скоро превратится в строительную площадку. Так ведь ничто не вечно, кроме перемен. Сигорд не дал себя отвлечь размышлениями о вечности и бренности всего сущего: он в первую очередь вымыл руки — вода на удивление хорошая, чистая, потом напился из ковшика ладони — пальцы остыли, воду согревая, а горлу все равно больно! Потом наполнил обе бутыли, тщательно завинтил крышечки… — и выругался.

Куда он их попрет, тяжесть такую! Здесь же двадцать килограммов! В поясницу как выстрелило, а ведь это он одну бутыль приподнял. Кретин! И выливать жалко.

Сигорд отвинтил обе крышки, одну бутыль опорожнил дочиста, другую — наполовину. Вот так можно нести.

И все равно тяжело. Сигорд сидел на своей лежанке и никак не мог унять сердцебиение и одышку. Бульону попить… Неохота. За хлебом бы надо сходить… Тоже сил нет, так бы и сидел — ложиться пока не стоит, пусть сердце успокоится… Нет, надо сходить: не дело голодом себя морить, когда деньги есть. Сигорд выгреб из кармана все четыре монетки: два талера и две «дикушки», пересчитал раз и другой — нет, они от этого больше не становятся. Но сердце, как ни странно, чуть утихло.