Катажина Грохоля - Хьюстон, у нас проблема Страница 13

Они вытащили какое-то фото и подсунули мне.

На переднем плане какие-то пятна, на втором плане – какие-то пятна, на третьем – пятнышки.

– Она чудесная, да? – Аська глаз не сводила с этого непонятно чего.

Кто она? Где она? Пятна как пятна. Обычные пятна. Не знаю, может, и чудесные. Пятнистые такие.

– Это Зося!

А-а-а-а-а, значит, это ребенок. Зигота, которая мне звонила. Видимо, уже такая традиция возникла, что на мой день рождения кто-то должен притащить какие-нибудь фотографии. Хотя бы ультразвуковые.

– Вот это? – я постучал по фото, пытаясь быть вежливым.

– Ну ты что! Вот! – Бартек тыкнул пальцем куда-то вбок, в размытое пятно рядом с моим. – Чудо! Вот, вот эта фасолька! У нас пять недель, представляешь?!!

– Шесть, – поправила Аська и сложила руки на животе так, будто была на девятом месяце беременности.

– Но врач сказала, что… – попытался возразить Бартек.

– Врач может ошибиться, а мать никогда, – заявила Аська, и Бартек пристыженно смолк.

Неужели это начинается так рано? На пятой неделе?

Мир интересно устроен.

Люди добрые, спасите-помогите.

По сравнению с этими размазанными пятнами альбомчик моей матери казался мне теперь забавным недоразумением. Хотя… когда я вспоминал «а вот мой Букашка с трусиками на голове!» – мне самому хотелось стать зиготой, особенно на людях. А тут пятна, пятнышки и фасольки, фасолька с отростками, пятно с ножками, что-то вроде кляксы. Темные, кстати.

А может быть, на самом деле отец ребенка – Джордж, с которым Аська дружит, когда-то негр, а теперь афро-американец? Классный парень, профессор из Миннесоты – они там профессорами становятся уже в тридцать лет, это у нас тебе сначала должно исполниться шестьдесят, чтобы тебе позволили на это звание претендовать. Потому что это гарантия, что мужик уже никуда не денется.

А там нет, там знаний хватает. Такая уж страна.

– Такая сладкая, правда?

– Сладкая?!!

– Я чувствую, что это девочка, – сказала совершенно серьезно Аська и погладила себя по абсолютно плоскому животу. – Мать всегда чувствует.

Бартек начал вспоминать, что они уже три года мечтали о ребенке, и так радовался, рассказывал, что это для них такой счастливый день, – у меня даже сложилось впечатление, что именно беременность они решили преподнести мне в качестве подарка на день рождения.

А потом они ушли, и мы остались вчетвером.

И это было самое классное.

Человек не должен изображать из себя то, чем он на самом деле не является, не должен притворяться кем-то. Иногда трудно потом вернуться к самому себе.

Это был точно самый лучший мой день рождения.

Я не очень помню, что было дальше…

Ретроспектива

Я проснулся, страдая дичайшим похмельем, совершенно одетый, укрытый одеялом. Толстый спал на диване в большой комнате, развалившись, голый, чуть прикрытый пледом, который мы долго искали под утро и который в конце концов, после того как перевернули дом вверх ногами, нашли на моей постели.

Я тихонько проскользнул на кухню, чтобы найти чего-нибудь холодненького попить, а потом, с литровой бутылкой минералки в руках, залез в ванну.

Горячая ванна вернула меня к жизни.

Толстого я согнал с дивана около часа дня, он вызвал такси и уехал домой, а я решил не делать ничего.

Совсем ничего.

Отдыхать.

Как человек, который только что начал тридцать третий год своей жизни, – ведь это время для рефлексии. Я включил себе «Евроспорт», бегают ребята по травке, но мне даже следить за ними глазами не хочется.

Марта не позвонила.

Я бы и не стал брать трубку – но все-таки она могла бы вспомнить. Я всегда помнил о ее дне рождения.

При условии, что она мне напоминала.

Мужчины не придают значения таким мелочам.

Когда она незаметно исчезла с вечеринки Толстого, я еще не думал, что мы будем вместе.

Через две недели я пришел на показ фильмов Манкевича, вбежал в зал буквально в последнюю минуту, сеанс уже начался, одно свободное место на весь зал… я без конца извинялся, пришлось поднять целый ряд, чтобы я мог пробраться к своему месту. Сам ненавижу, когда кто-нибудь приходит в кино в последнюю минуту, но честное слово – в тот раз я был не виноват, одна клиентка мне задала жару, я рассыпался в извинениях на бесконечные шиканья «сядьте, пожалуйста!», добрался наконец до своего места – а она сидит рядом.

Она меня не узнала, а вот меня словно обухом по голове огрели.

Я в себя прийти не мог.

От нее шел легкий аромат вешней воды – на улице декабрь, а рядом со мной – весна.

Я просидел полтора часа, вдыхая ее аромат. Никак не мог понять, одна она или с кем-то. Женщины не любят ходить в кино в одиночку. А когда зажегся свет и толпа ринулась к выходу – терпеть не могу, когда люди вскакивают с последним кадром, – фильм кончился, пошли титры, а на местах остались только я, она и какая-то очень пожилая пани, я сделал удивленное лицо:

– Ах, это ты! Вот так встреча!

Но она, похоже, недоумевала, кто я такой.

На помощь мне пришла пожилая пани, которая оказалась ее бабушкой.

– Представь меня своему другу, Мартуся, – сказала она, а я включил обаяние, начал эту милую старушку расспрашивать о фильме, и оказалось, что я имею честь общаться с истинной любительницей кино. А поскольку я себя тоже не на помойке нашел в этом смысле и кино – это мой конек, то нам было о чем поговорить.

Бабуля в меня влюбилась между шестнадцатым рядом и парковкой, на которой Марта оставила машину. Марта влюбленной не выглядела, но я договорился со старушкой, что достану билеты на просмотр короткометражек, заверил ее, что для меня это будет великая честь, а если Марта не сможет пойти, то я с удовольствием составлю бабуле компанию, ибо и так и так все равно собираюсь пойти.

Старушенция взяла мой телефон, дала мне свой, а Марта не проявила ровно никакой заинтересованности.

Но она была у меня на крючке, это точно. Через бабулю я спокойно доберусь до внучки, были у меня в жизни случаи и посложнее.

И так я подружился со старушкой, любительницей польского кино. Она столько знала о нем – даже больше, чем я. Ее первой любовью был Ежи Душиньский, она восхищалась Данутой Шафлярской, которая, как бабуля любила подчеркнуть, была старше ее, и это обстоятельство, я подозреваю, только увеличивало ее симпатию к этой актрисе. Я не слишком люблю польское кино, мой конек – раннее американское кино, но таких историй, которые рассказывала мне бабушка Марты, я не услышал бы больше ни от кого.

– Больше всего мне жаль Бодо. Это был актер! А погиб при не выясненных до сих пор обстоятельствах в советском лагере. А ты знаешь, Иеремиаш, что я помню первый выпуск «Фильма»? С Шафлярской на обложке, с Ритой Хейворт, Грир Гарсон, Адэль Йоргенс? Теперь таких журналов уже нет… Но тогда и фильмы были потрясающие… Любовь тогда была настоящей любовью, жизнь была совсем другая на вкус, у людей бывали настоящие проблемы… Человек выходил из кинозала с ощущением, что мир стал немного лучше. А сейчас… да что говорить. И уже никто никогда не сможет в полной мере оценить феномен «Запрещенных песенок».

Нетрудно объяснить, на чем основывается этот феномен.

Все эти «Приключения на Мариенштадте», «Клад» и другие фильмы – это просто была ее молодость, поэтому эти фильмы и казались ей такими исключительными.

Но она с удовольствием ходила со мной на все показы, даже на немые фильмы, в Центр культуры – я доставал для нее приглашения у Маврикия, который там как раз работал.

Марта смотрела на все это с подозрением. Один раз она дала себя уговорить пойти на «Кабаре», который я, разумеется, знал наизусть, это один из моих любимых фильмов.

А потом – снова ничего.

Ну, я и попал, как слива в компот, не успел оглянуться, как уже оказался готовенький. А Марта – Марта была очень недоверчивая.

Конечно, мы можем как-нибудь сходить вместе в кино, но ничего больше, потому что она не хотела бы создавать впечатление, что мы можем сблизиться, потому что она давно находится в отношениях, которые переживают кризис, но ей бы не хотелось сжигать за собой мосты, чтобы я там ничего себе такого не воображал!

Но было уже слишком поздно.

Воображение меня уже так захватило, что я потерял над ним всякий контроль.

Марта была очаровательна.

Она была очаровательна, когда молчала, была очаровательна, когда говорила, у нее был неповторимый стиль и шарм, и я лелеял надежду, что в конце концов она прозреет и оценит мои достоинства, а заодно поймет, какое ничтожество и идиот этот ее Иржи.

Я не доставал ее телефонными звонками – первые недели я разговаривал исключительно с ее бабушкой и терпеливо выжидал, пока несомненное ничтожество ее ничтожного ухажера станет очевидным и для самой Марты.