Андрей Войновский - Врачеватель-2. Трагедия абсурда. Олигархическая сказка Страница 13

И все ж один меня поймал. Он первым начал плакать. И я, дурак, тогда его спросил:

– Зачем? Зачем ты плачешь? Ведь все для вас давно уж в прошлом.

И тут, как вихрь, как ураган, как буря, началось! В меня врывалась каждая из двух десятков душ, мою же собственную разрывая в клочья и пожирая, как варан заглатывает пойманную жертву. Я еще видел их глаза и рты. Я видел эти челюсти в движении, где каждый мне пытался донести какую-то свою кошмарную, неведомую смертному любовь… Любовь, иль боль, иль грех, иль страх, иль покаяние!.. Не знаю!

Я еще видел, как Харон, с не свойственным для старика проворством, в секунду соскочил с телеги и, передернув автомат, дал очередь поверх голов, отправив красных восвояси. Потом я, видимо, уснул… Или забылся – мне неведомо.

Эпизод десятый

«До чего же широка страна моя родная»

Очнулся я по той причине, что кто-то нежно гладил ладонью мое лицо. Поначалу это были только невероятно приятные ощущения, а потом, открыв глаза, увидел Людмилу Георгиевну и понял, что это была ее рука. Люда смотрела на меня и улыбалась:

– Ну что мне с тобой делать, с таким эмоциональным? Скажи, мы когда-нибудь научимся беречь собственное здоровье? Почему ты не послушался Карпа Тимофеевича? Сдались тебе эти красные-зеленые, золотопогонные, серо-буро-малиновые в крапинку. Как ребенок, честное слово.

– Просыпаемся, барин, – услышал я голос Харона. – Считай, приехали.

Я поднялся и, свесив с телеги ноги, принялся усердно тереть ладонями физиономию. Спать мне уже не хотелось, но я с нарастающим остервенением продолжал, будто пемзой, драть лоб, уши, щеки, нос, пока та же рука, что гладила мое лицо, когда еще я пребывал в забытьи, не коснулась моей, вернув меня тем самым в прежнее, привычное нормальное состояние.

– Да-да, Люда, спасибо, – сказал я, внимательно посмотрев в ее большие и красивые глаза. – Я, в общем-то, в порядке… А буденновцев-то куда подевали? – попытался затем сострить, неорганично скривив натянутую улыбку.

Возможно, обрадованная моим быстрым возвращением в состояние, близкое к адекватному восприятию действительности, вдова ответила мне песенкой, задорно ее промурлыкав:

– «…и бесплатно отряд поскакал на врага…» Растворились и рассыпались. Карп Тимофеевич отправил их обратно за бугор. Не переживай.

А я, признаюсь вам, если и переживал, то не особо. Можете считать меня бездушным, грубым, неспособным чувствовать тончайшие материи, но, похоже, после красных я наконец-то выспался, о чем и сообщил Людмиле Георгиевне. Улыбнувшись, она одобрительно кивнула головой, сказав мне фразу, от которой мои брови медленно, но верно поползли на лоб:

– Ну, еще бы! Часа четыре такого храпака задавал, что уши отваливались. А еще считаем себя интеллигентными людьми.

«Боже праведный, до чего же велика Россия. Когда же мы, наконец, поладим с нашими бескрайними просторами?» – подумал я, после чего предпринял робкую попытку извиниться перед присутствующими за неинтеллигентное поведение во сне. Меня немедленно и по-доброму простили. Так немудрено. Знаю по себе: когда столичная штучка попадает в провинцию, то непроизвольно в ее сознании случаются довольно странные метаморфозы. Ей, в частности, очень хочется стать добрее, отзывчивее и участливее к людям. «Во как, мил человек», – сказала бы беззубая старушка из деревни Батуриха, что недалеко от районного центра Максатиха.

Эпизод одиннадцатый

«Тянет на высокий слог»

Когда дорога подняла нас на возвышенность, перед нами предстала картина, вполне достойная кисти художника Коровина: гармонично утопающая в перелесках деревушка, дворов на шестьдесят-семьдесят, с крепкими бревенчатыми домами. Однако издалека сразу же в глаза бросались странные постройки, совсем не вписывавшиеся в общие понятия архитектурного обустройства российского крестьянского, так скажем, бытия. Ну, естественно, как мы, урбанизированные, это понимаем со своей личной и очень высокой колокольни. К тому же – и я всецело был уверен в этом – деревушка эта никоим образом не была обозначена ни на одной, даже военной карте. А почему уверен, спросите меня? Да так, интуитивно. «Чисто по приколу» – если вспомнить славянского князя.

Дома, огороды, деревенские улицы этого удивительно-необычного, но очень красочного поселения образовывали собой четкий полукруг, с трех сторон между тем строго зажатый густым непроходимым лесом, будь он неладен! Лес будто сковывал деревню, давая ясно ей понять, что выход у тебя в свободу только через поле: зюйд-вест – и никуда иначе. Но это минусы, а плюсы – живописность. Такую красоту не часто встретишь на закате.

Друзья мои, злосчастная дорога, как киллер, грохнувшая день моей клонящейся к итогу жизни, уперлась… в якиторию! Нет-нет, я это прочитал! Там, на фасаде, прибито было из березовых кругляшек восемь букв, что на родном, на русском, языке и означало это слово. К гадалке не ходи. Уж большего абсурда в дремучих девственных лесах, поверьте, я еще не видел. Славянский князь не то полян, не то древлян иль красные с их саблями на голу жопу не так сумели поразить мое воображение, как якитория из толстых бревен со стилизованным под крышу пагоды коньком. Япония с Китаем отдыхают! Да и Корея тоже вместе с ними. В дурдом попавший за авангардизм в архитектуре особо буйный сумасшедший не смог себе такого б даже в мыслях допустить, не говоря уже о том, чтобы взяться за рейсфедер. Он просто бы повис меж тем и этим измерением… в пространстве вечного недоумения. Возможно, только Церетели был бы способен на такое. И то, как я своим умишком жалким понимаю, учитывая скудность поселковых гонораров, такого бы и он не сотворил. Простите, братцы, господа и дамы, восторженного идиота, не переставшего взирать на мир ребяческим и вечно удивленным взором. Такая, видно, карма у меня.

Однако же вернемся к прозе, дорогой читатель… А впрочем, нет, прошу меня еще раз извинить, но я пока не в силах это сделать. Поэтика, туды ее в качель, меня никак не отпускает. Я снова ухожу в «верлибр»… Ну, это белый стих – простым отечественным словом. Не то, чтобы люблю я это дело, а просто по-другому не могу, когда такая красота, но, главное, гармония предстали вдруг пред нашими очами за сотни километров от Москвы, где даже нет намека и на скромный контингент любителей пожрать сырую рыбу!

Россия, матушка моя, скажи мне, где ты? Здесь или в столице? Какая, на хрен, якитория, к едрене фене? Тут морем миллионы лет не пахло. Здесь только тектонические плиты. И то за те же сотни верст. Потрутся где-нибудь под Пензой, поискрят, да и затихнут толерантно, не потревожив сна простого обывателя с Урала.

Люблю тебя, страна моя родная! Люблю всем злоязыким вопреки! А это, милые мои, уже диагноз! Патриотизм во мне и, думаю, во многих пока неизлечим. Но это ж очень хорошо. Ведь на него, как и на прочие болезни, брынцаловых нам все равно не хватит. Как, впрочем, также сильно не хватает ни самих лекарств, ни денег на лекарства. Зато теперь с лихвой хватает денег для вкладывания оных за бугор. Не в производство ж вкладывать такие суммы! И не за тот конечно же бугор, куда отправил красных Тимофеич, а тот пленительный для малого процента россиян «бугор», что общим нашим миром хочет править безраздельно. Хотя его уже периодически смывают ураганы с красивыми, ласкающими ухо именами. А вот у нас пока – за нас за всех, как в рот воды набравших, – периодично и упорно, подобно ураганам, нескромные ребята смывают наши деньги за бугор. Причем червонец золотой, похоже, уж навеки канул в Лету, но профицит от недр, дарованных Создателем, растет, и эта мысль о сказочном богатстве посредством ящика с экраном уже гвоздем засела в головах пока еще боящегося революций населения.

«Так это ж просто здорово, ребята!» – будь я на месте умных из «заоблачной верхушки», давно б с трибуны громогласно проревел, немало покраснев бы от такой натуги. И правда, братцы, почему бы нам тогда, помимо Пушкина и сборной по футболу, не выставить тот профицит как самую что ни на есть идею большинства? Национальную идею россиян. Чего ее искать? Она у нас под боком. Лежит и хлеба вроде бы не просит. Нам просто всем давно необходимо единым фронтом выпить за нее! И вот тогда откроются глаза, и белая российская березка преобразится в пальму на Сейшелах, и солнце не уйдет за горизонт, и урожаи будем собирать круглогодично, и якитория из толстых бревен в дремучем девственном лесу не станет больше столь серьезно влиять на психику лишенного идеи колобка и впредь ему же повода не даст в такие крайности кидать свои убогие мыслишки.

А вот на то, гадюка, и называешься дорогой, чтобы иметь не только свое начало, но и свой логический конец. И пусть ты вплоть до миллиметра уперлась идеальным асфальтовым покрытием в крыльцо японо-русской бревенчатой избы-якитории, эти частности уже не имеют ровным счетом никакого значения. Важно, любезная моя, что ты все-таки уперлась, а это говорит о том, что нами вместе пройден какой-никакой, но все же этап. Ведь это только теперь задним умом я отлично понимаю, что по природе вещей не могла ты тянуться бесконечно. Да тебя бы стеной остановил девятый вал Японского моря, или на худой конец пришлось бы тебе облобызать холодные неласковые воды Берингова пролива на Чукотке, которая, как известно, пока находится под совместной юрисдикцией России и футбольного клуба «Челси».