Ольга Карпович - Семейная тайна Страница 13

Когда на следующий день Андрей встретил Сашу после занятий около первого гуманитарного корпуса МГУ, она задохнулась от неожиданности.

Конечно же, это ровным счетом ничего не значило.

Наверное, у него просто снова свободный вечер. И все-таки… Все-таки он стоял там, ждал ее, и солнце играло в его пшеничных волосах.

– Привет! – сказал он просто. – Ты не занята сегодня?

Саша чуть было не ответила что-то про подготовку к экзаменам. Но потом, прикусив язык, просто отрицательно помотала головой.

Они вышли к смотровой площадке.

Еще не запыленная свежая майская зелень рябила в глазах. Справа, на лыжном трамплине, трепетал на ветру укрепленный рекламный плакат.

Саша и Андрей остановились у парапета.

Гладкий мрамор перил холодил ладони. Внизу раскинулась Москва. Солнце пускало зайчики с крыши Лужников – теперь там по будням работал вещевой рынок. Тянулись вверх высотки.

– Сходим куда-нибудь? – предложил Андрей. – В кино? В кафе?

– Это же не свидание? – на всякий случай уточнила Саша.

Он чуть сдвинул брови в недоумении, а потом рассмеялся.

– Нет? О, ну, конечно, нет. Скажи мне, куда тебя обычно приглашают на свиданиях, чтобы я уж наверняка выбрал другое место.

«На каких еще свиданиях? – чуть было не ответила она. – Меня никто еще никогда никуда не приглашал».

Но смогла все же выговорить:

– В разные места. У меня нет каких-то особых предпочтений. Можно просто погулять.

В этот вечер Андрей снова поцеловал ее. В Нескучном саду, под деревом. Сашу снова колотила нешуточная дрожь. «Может быть, завтра у него опять будет свободный вечер? Может быть, если я не сделаю какую-нибудь глупость, он придет еще раз и сделает это снова?» – думала она.

Господи, она уже мечтала о повторении. Как глупо! Как унизительно!

Не хватало еще начать умолять!

Через две недели почти постоянных встреч, несвиданий и поцелуев стало ясно, что период незанятых вечеров у Андрея слегка затянулся. Наверно, все это вместе, а также абсолютно отключившаяся Сашина рациональность привели к тому, что оба они оказались однажды вечером в родительской квартире на Кутузовском проспекте.

В этой квартире, полученной отцом еще в советское время, почти никогда не жили. Алексей Михайлович иногда оставался здесь на ночь, если допоздна задерживался в Минздраве. Иногда родители ночевали здесь, если поздно вечером отправлялись в театр или в гости. У Саши, разумеется, были ключи – «если вдруг задержишься где-нибудь с подружками». На деле же она почти никогда не пользовалась этой возможностью, потому что мать, даже предупрежденная звонком, на следующий день все равно страдальчески поднимала брови и жаловалась, что всю ночь не сомкнула глаз, зная, что дочери нет дома.

– Неужели нельзя проявить немного понимания? – говорила она. – Если у тебя когда-нибудь будут дети…

«Если».

Ну, конечно!

В тот день неожиданно началась гроза.

Ни у нее, ни у Андрея не оказалось зонта. Занесло же их гулять по центру в такую погоду! Конечно, они насквозь вымокли, летели сломя голову, лавируя между машин, пробегая, кое-как заслонив головы руками, мимо помпезных сталинских зданий. А над головой грохотало, сверкало, и капли так и барабанили по макушкам и по спинам!

Тут-то Саша и вспомнила про ключи от квартиры, завалявшиеся в сумке, махнула Андрею: «За мной! Скорее!» – и понеслась сломя голову в один из дворов…

Они ворвались в квартиру, мокрые, тяжело дышащие.

Почему-то замерли в прихожей, глядя друг на друга. Тишина взрывалась в ушах тяжелыми ударами. А может, это с улицы доносились раскаты грома?

Андрей шагнул к ней, обхватил руками, опалил горячим дыханием. Его губы, чуть обветренные, горячие. Когда она успела привыкнуть к их прикосновениям? Уже не пугалась каждый раз, не замирала, превращаясь в каменное изваяние. Отвечала на поцелуи, прижималась крепче, пыталась даже скользить полуоткрытыми губами по линии его виска, щеки, подбородка, шеи.

Его руки…

Чуткие пальцы будущего хирурга. Что они такое творили, эти руки? Кто им разрешил так бесцеремонно пробираться под мокрую насквозь клетчатую рубашку, скользить по коже, гладить, нежно ласкать?

Они двинулись куда-то, не разжимая рук, не переставая соприкасаться губами, пальцами, телами. Под коленями оказалась кровать в родительской спальне, Саша потеряла равновесие и рухнула навзничь, увлекая Андрея за собой…

Потом она просто лежала, уткнувшись лицом в подушку, не смея поднять на него глаза.

Андрей вырисовывал кончиками пальцев какие-то замысловатые геометрические узоры на ее обнаженной спине.

– Так, значит, все эти бывшие, – нерешительно начал он, – которые водили тебя на свидания, в кино и в кафе…

– Их не было, – глухо сказала она.

Теперь ведь уже было все равно, да?

– Никого не было.

– Господи. Я идиот! – почему-то вдруг рассмеялся он.

Саша чуть повернула голову и смотрела на него из-под ресниц.

Какой он был красивый!

Не крупное, но сильное и жилистое тело. Тронутая бронзовым загаром кожа чуть поблескивала от пота на груди, на бедрах же оставалась молочно-белой.

– Ты казалась такой надменной, неприступной, – объяснил Андрей, качая головой. – Я четыре года боялся к тебе даже приблизиться. Почему-то уверен был, что у тебя наверняка есть парень. Какой-нибудь «папин сынок», из МГИМО или еще чего покруче. Думал, ты просто посмеешься надо мной: мол, на что это ты замахнулся, мальчик? В тот первый вечер, когда я поцеловал тебя, я потом чуть с ума не сошел. Решил, что ты нажалуешься отцу и он вышвырнет меня из санатория. А потом придет какой-нибудь лощеный хлыщ бить мне морду за то, что я посмел прикоснуться к его девушке. А ты даже разговаривать со мной не захочешь, будешь смотреть как на пустое место.

– Ты точно идиот, – улыбнулась Саша.

В груди творилось что-то странное. Сердце набухало, словно до краев наполненное горячей кровью, вот-вот готовое пролиться, выплеснуться насквозь.

– Ты мог бы меня спросить…

– Но мне это и в голову не приходило. Неужели ты с самого первого дня не понимала, что я влюбился в тебя, как последний болван?

Нет, она этого не понимала.

Она и сейчас боялась это осознать.

Получалось – они потеряли четыре года только потому, что не решались признаться друг другу.

Какая глупость!

И почему под сердцем так больно и трудно дышать?..

После того дождливого вечера Александра окончательно сошла с ума. Впервые в жизни она завалила экзамен – это на четвертом-то курсе! Отец рвал и метал:

– О чем ты только думаешь, моя дорогая? Ты не забыла, что собиралась после пятого курса в аспирантуру в США? Тебе всего год остался. Если ты не получишь диплом следующим летом, можешь забыть о Штатах…

Она уже забыла.

Забыла обо всем, кроме теплого дыхания Андрея, его сильных и таких нежных рук, его губ…

Саша оттаивала медленно, постепенно. Оказалось, что это невыносимо больно – когда из-под толщи льда вдруг медленно проступает живое, чувствующее, дышащее. Словно тончайшая плоть, чувствительная и ра-нимая…

Ей не сразу удалось поверить, что Андрей и в самом деле любит ее, что то, что есть между ними, – это всерьез, а не просто способ скоротать вечер. И, осознав это, она отчего-то испугалась. Ей так страшно было, что все закончится, сломается, а она, с этой обнаженной, оголенной душой, уже не сможет жить как раньше. И почему-то главным казалось, чтобы о том, что у них с Андреем происходит, не узнали родители. Она и сама не знала, почему так отчаянно скрывала свои отношения с Андреем. Ей казалось: едва только в дело вмешаются родители – все погибнет.

Андрей иногда со смехом спрашивал ее:

– Может, мы уже поступим как взрослые и признаемся во всем твоему отцу?

Но Саша отчаянно мотала головой – нет, ни за что!

Было и еще кое-что, невысказанное, – то, о чем она так и не смогла сказать Андрею.

Ее грядущее обучение в аспирантуре Чикагского университета.

Их факультет сотрудничал с этим университетом, и лучшие студенты могли получить право обучения в нем. Она подала заявку на этот курс еще два года назад, получив рекомендацию от научного руководителя. Отец, гордившийся ее успехами, уже оплатил первые два семестра обучения.

И вдруг…

Она ведь не знала, никак не могла предполагать, что с ней случится то, что случилось.

А теперь просто разрывалась на части!

Она не сказала Андрею об аспирантуре. Сначала – потому что не воспринимала их отношения всерьез, считала, что пара случайных встреч никак не повлияют на ее будущее. Потом – потому что не сказала вначале.