Илья Стогoв - 13 месяцев Страница 13

Мы поднялись в лифте. Он был, как корова, снабжен мелодичным колокольчиком. Наверное, чтобы не потерялся и не уходил далеко. Мы зашли внутрь роскошной редакции и уперлись взглядами в почти голую девицу. Специально выписанная из-за границы модель-длинноножка прикидывала, в чем бы этаком ей сняться на обложке мужского издания?

Фотограф должен был сдать журнальным дизайнерам отснятые слайды. Это требовало какого-то времени. Сперва я просто болтался по редакции, а потом сел на диванчик и полистал наваленные журналы. Рядом сидели два незнакомых парня. Один из них рассказывал:

— Имел я тут беседу с девушкой, подругой вокалиста из группы (дальше он назвал группу: наиболее популярное в стране мальчиковое трио). То-то я смотрю, этот парень перестал участвовать в их концертах! Знаешь, оказывается, что произошло?

— Что?

— Ребята всей группой сидели дома у своего продюсера (дальше он назвал фамилию продюсера: одного из мастодонтов отечественного шоу-бизнеса). А за одним столом с ними сидел какой-то бандос. И этот бандос просто забавы ради треснул парню по зубам. Ну, чтобы потом хвастаться: а я этому парню по зубам как-то съездил. Певец упал и наткнулся головой на угол стола. И отбыл в реанимацию. Еле откачали… Теперь он инвалид. Представляешь? Просто ради развлечения этот урод искалечил молодого парня!

— Да?

— И что самое поразительное: выписавшись из больницы, парень все равно продолжает ходить в гости к продюсеру и улыбаться его знакомым бандосам. И на концертах он все так же улыбается. А что ему остается делать? Это ведь бизнес. Не будешь улыбаться — пропадешь.

Собеседник покачал головой, помолчал, а потом спросил:

— Почему твой журнал обо всем этом не напишет?

Его приятель даже растерялся. Прежде чем ответить, долго думал. Потом ответил:

— Шутишь? Кто же о таких вещах пишет?

— А что? Это же правда.

— Ну, журналы… они ведь не для того созданы, чтобы правду писать.

Я почти не слушал, о чем они болтают. Просто сидел и листал журнальчики. Сперва прочел колонку редакторши в женском издании. Та сообщала читателям, что у нее очень ревнивый бойфренд. За кокетничанье с посторонними он отобрал у нее подаренный недавно автомобиль, но она нашла выход и покарала обидчика. Девушка за неделю изменила ему с четырнадцатью мужчинами, и отелло, зарыдав, автомобиль вернул, на колени пал и умолял больше так не делать.

Я знаком с редакторшей. Это несуразная нерусская средних лет бабища. Ни автомобиля, ни бойфренда у нее нет. У нее есть какое-то кожное заболевание на лице, а больше ничего. И четырнадцати мужчин у нее не было не только за неделю, но скорее всего и за всю жизнь. Но это не важно! Я был готов ей верить! Говори, редакторша, говори! Ослепи меня своей историей! Пусть я поверю: прекрасная жизнь из глянцевых журналов возможна!

Потом я открыл мужской журнал того же холдинга. Здесь редакторская колонка была неинтересная, зато один из колумнистов рассказывал, какую классную party недавно посетил. Вот это да! — восторгался он. Ни у кого такой вечеринки давно уже не было, а мы вот отожгли так отожгли! Ух, как повеселились!

Как ни странно, я тоже присутствовал на этом событии. Вышло случайно: я как раз был в Москве, и меня пригласил заскочить приятель. Да и с колумнистом я тоже был знаком. Уже уходя с мероприятия, я встретил его у дверей. Не знаю почему, но дальше он пройти не решался. Стоял и делал вилд, будто ему и здесь неплохо. Сил его не хватило даже на то, чтобы пройти до противоположной стены и взять себе стаканчик халявного алкоголя. На лице у него читалось: «Большие ребята играют, а меня не взяли!» И вот теперь он отчитывался об этом событии.

Передо мной лежал толстенный глянцевый журнал. Страницы у него были мягкие и жирные, словно порезанный сыр. Фотографии ослепляли: вот она, настоящая жизнь! Вот она, подлинная красота! Дочитав колонку до конца, я уже не сомневался: журнал прав, а я со своими личными воспоминаниями нет. Верить стоит журналу, а себе верить не стоит. Ну не чудо ли все это, а?

Я работаю в прессе скоро пятнадцать лет. Но к этой магии привыкнуть не могу до сих пор. Можно сколько угодно думать: как же жить правильно? А есть другой способ. Можно плюнуть на реальность и попробовать все уболтать. Наговорить столько слов, что исчезнет даже возможность найти в этих словах смысл. Этой жизнью тоже живет довольно много людей.

4

Посидев в редакции, мы с фотографом отправились на вечеринку. Даже не помню, бывало ли такое, чтобы я приехал в Москву, а приятели под вечер не утащили бы меня на какую-нибудь вечеринку. При том что дома, в Петербурге, я уже сто лет не хожу вообще никуда.

Не помню, чему именно была посвящена вечеринка. Но думаю, что затевали ее с этаким литературным уклоном. Едва пройдя в зал, я встретил прозаика Дмитрия Быкова. В том году он получил литературную премию размером в три миллиона рублей и постоянно пребывал в приподнятом настроении. Увидев меня, он сообщил, что недавно был в Новосибирске, — ух, как там здорово! Потом разразился неприличным поэтическим экспромтом, хлопнул водки, отошел в сторонку дать телевизионное интервью, вернулся, выдал еще один экспромт (на этот раз совсем неприличный), а потом сообщил, что сегодня в его, Дмитрия Быкова, честь дают торжественный ужин, и уехал. Я смотрел на полного жизни Быкова и понимал, что ненавижу Петербург и все, что с ним связано.

Недавно я читал интервью с лидером петербургской группы «Сплин». В самом начале своей карьеры тот, оказывается, занимал пост программного директора довольно крупной радиостанции. Но никогда не ставил в эфир песни собственного сочинения. «Почему?» — спрашивали у него. «Потому что у нас так не делается, — отвечал музыкант. — Быть успешным и получать за это большие деньги — согласитесь, это совсем не по-петербургски».

Помимо Быкова на вечеринке присутствовала целая толпа литературных знаменитостей. Одних только поэтесс было не меньше дюжины. У стенки в ряд выстроились фотокорреспонденты и телеоператоры. Девушки с диктофонами подходили к знаменитостям и задавали вопросы. Знаменитости улыбались и острили. Девушки хихикали. А я смотрел на все это и думал, что вот, например, в моем городе писатели никогда не дают телеинтервью. Смешно даже представить, будто, улыбаясь в камеру, кто-либо из петербургских мэтров слова стал бы лихо самопиариться и зазывать публику на собственный поэзоконцерт. Угрюмые, никогда не улыбающиеся, понятия не имеющие о том, как вести себя перед журналистами, петербургские литераторы проводят вечера в подвале галереи «Борей» и никогда не видят солнечного света.

Приятель-фотограф потерялся, зато рядом со мной нарисовалась девушка-журналистка из крупнейшего в мире софт-порножурнала. Она была совсем молоденькая — тонконогая брюнетка. Яркий мейк-ап, обтягивающий свитер. Еще до того, как гостям предложили алкоголь, она протиснулась ко мне сквозь толпу и представилась. Но как ее зовут, я, разумеется, тут же забыл. Мы немного поболтали.

Девушка все стояла рядом и что-то говорила. Потом я потерял ее из виду, а когда увидел снова, девушку здорово мотало из стороны в сторону. То есть времени брюнетка не теряла. Сжимая в руке недопитый бокал с коньяком, она еще раз прорулила ко мне, взяла под локоть и, перекрикивая музыку, поинтересовалась: куда пойдем?

— Куда пойдем? А куда можно пойти? И вообще: зачем нам хоть куда-то идти?

— Понимаешь, нам надо куда-нибудь отсюда уйти.

— Зачем?

— Понимаешь, редактор дал мне задание. Nothing private. Это просто задание.

— Да в чем, черт возьми, задание-то?

— Не понимаешь? Он попросил меня тебя соблазнить. Написать, каков ты в постели…

Отделаться от подруги стоило мне больших трудов.

5

Считается, что журналист — сам себе не хозяин. Существо подневольное. Пишет он не о том, о чем хочет, а о том, что интересно публике. И еще считается, что публика хочет читать только о трех вещах… о трех самых важных на свете вещах: о сексе, смерти и утолении голода.

Одни пишут об этих вещах. А другие о них читают. Все вроде верно.

Но почему меня уже не первый год тошнит от одного вида отечественных журналов? Почему не покидает ощущение, будто без моего ведома меня лишили чего-то жизненно важного?

Позже, уже вернувшись в СПб, я попробовал обсудить эту проблему со своим приходским священником.

Он внимательно выслушал меня и сказал:

— Помнишь, где-то год назад все телеканалы трубили о том, что в Австралии подросток застрелил учителя и трех школьников? Прямо в школе. Я дома смотрю «EvroNews». Там этот сюжет крутили три раза в час. Несколько суток подряд. И наши каналы начали выпуски новостей тоже с этого же самого.

— Ну и?..

— Тележурналисты уверены, что случившееся в Австралии (на другом конце света) обязательно должно стать известно у нас в стране. Но в тот же день, когда это случилось, дети из класса, в котором я веду беседы о вере, при мне делили шоколад. Шоколадок было двадцать восемь, а детей — тридцать два. Детям — по восемь лет. Они и так прикидывали, и этак… Не делится!