Маргарет Этвуд - Беззумный Аддам Страница 13

Итак, девчонки. Если на личике (кругленьком или не очень) читалось «Отвали», Зеб отваливал. Но если кое-кто под покровом темноты забирался к нему в койку, стоящую в комнате общежития, Зеб и не думал возражать. Ему с детства внушали, что в смысле нравственных принципов он недалеко ушел от таракана, а он старался не обманывать чужие ожидания. Кроме того, отвергнуть авансы девушки — значит нанести ей тяжелую моральную травму. Не все эти девушки при свете оказались бы красавицами, но у одной была потрясающая мягкая попа, а у другой сиськи как два шара для боулинга в авоське, а…

— Слишком много информации, — говорит Тоби.

— Не ревнуй. Они все умерли. Неужели ты будешь ревновать к кучке мертвых женщин?

Тоби молчит. В воздухе между ними висит сексапильный труп Люцерны, когдатошней сожительницы Зеба, — невидимый, неупоминаемый и, насколько известно Тоби, скорее всего непогребенный.

— Живым быть лучше, чем мертвым, — говорит Зеб.

— Не буду спорить. С другой стороны, никогда не знаешь, пока сам не попробуешь.

Зеб хохочет.

— У тебя тоже потрясающая попа, — говорит он. — Только не мягкая. Очень компактная.

— Расскажи про Чака.

Чак появился в штаб-квартире «Медведелёта», словно вошел на цыпочках в запретную комнату, но с таким видом, словно имел на это полное право. Крадучись, но уверенно. Зебу показалось, что у Чака одежда слишком новая. Он был как только что из магазина спортивно-охотничьего снаряжения — кругом сплошные молнии, застежки-липучки и клапаны карманов. Как навороченный видеопаззл. «Раздень этого человека, найди лепрекона, и выиграешь приз». Никогда не доверяй человеку в новой одежде.

— Но должна же одежда когда-нибудь быть новой, — говорит Тоби. — Во всяком случае, тогда — должна была. Когда она только с фабрики, она всегда новая.

— Настоящие мужчины умеют запачкаться с головы до ног за секунду. Достаточно поваляться в грязи. Кроме одежды, у него были слишком большие и слишком белые зубы. Когда я вижу у человека такие зубы, мне всегда хочется аккуратно постучать по ним бутылкой. Проверить, не вставные ли они, и посмотреть, как они будут крошиться. У моего папочки, преподобного, были такие. Он их специально отбеливал. Эти зубы и загар — все вместе было похоже на рыбу-удильщика, что живет в глубинах океанов, или на голову дохлой лошади, давно лежащую в пустыне. Когда он улыбался, становилось хуже.

— Не надо вспоминать о детстве. Ты впадешь в меланхолию.

— «Вредна для дела печаль, скажи печали „прощай“?» Детка, не надо среди меня проповедовать.

— Мне это, во всяком случае, помогает. Отгонять печаль.

— Ты уверена?

— Так что там с Чаком?

— Так вот, Чак. У него были какие-то такие глаза. У Чака. Как ламинированные. Жесткие и блестящие. Словно прикрытые прозрачной заслонкой.

Когда Чак впервые появился в столовой с подносом в руках и спросил разрешения подсесть, он оглядел Зеба с ног до головы — вот этими вот ламинированными глазами. Словно штрихкод сосканировал.

Зеб посмотрел на Чака снизу вверх. Не сказал ни да, ни нет — только хрюкнул (что можно было истолковать и так, и эдак) и стал дальше сражаться с загадочным резиновым подобием сосиски у себя на тарелке. Можно было ожидать, что Чак начнет расспрашивать — кто ты такой, как сюда попал и так далее, — но он избрал другую стратегию. Он начал с «Медведелёта». Сказал, что это потрясная шарага. Но поскольку Зеб не начал в ответ кивать и восторженно угукать, Чак намекнул, что оказался тут лишь по причине временной черной полосы в своей жизни — ну знаешь, пришлось залечь на дно, пока буря не уляжется.

— А что ты сделал? Поковырял в носу? — спросил Зеб, и Чак заржал, показав зубы дохлой лошади. Он сказал, что догадался: «Медведелёт» — это для парней, которые, ну, знаешь, что-то вроде Иностранного легиона.

— Иностранного чего? — переспросил Зеб, и на этом разговор закончился.

Впрочем, грубость не помогла избавиться от Чака. Он отступил, но остался вездесущим. Например, Зеб сидел в баре и старательно работал над завтрашним похмельем — и вдруг рядом появлялся Чак, набивался в друзья и говорил, что следующая за его счет. Или Зеб отливал в сортире, и вдруг рядом появлялся Чак — материализовался, подобно эктоплазме, за две кабинки от него; или Зеб заворачивал за угол в злачном квартале Уайтхорса, и вдруг не кто иной, как Чак в этот самый момент заворачивал за соседний угол. Зеб не сомневался, что Чак в его отсутствие копается у него в шкафу.

— Я не возражал, — говорит Зеб. — В моем грязном белье не было ничего, кроме грязного белья, потому что настоящее грязное белье я хранил в голове.

Но чего же добивался этот Чак? Потому что он явно чего-то добивался. Поначалу Зеб решил, что Чак голубой и вот-вот полезет к нему в штаны, но дело обстояло иначе.

В следующие несколько недель Чак и Зеб пару раз летали на задание вместе. В «иглобрюхе» всегда было два пилота: они спали и вели топтер по очереди. Зеб не хотел летать с Чаком — к этому времени у него при виде Чака уже мурашки ползли. Но в первый раз напарника Зеба вызвали на похороны тети, и Чак втерся на освободившееся место. А во второй раз другой напарник Зеба что-то не то съел. Зебу приходило в голову, что это Чак заплатил обоим за прогул. Или сам придушил тетушку и напихал кишечных палочек в пиццу для достоверности.

Он ожидал, что Чак задаст судьбоносный вопрос, когда они будут в воздухе. Может, Чак знает о прошлых подвигах Зеба и хочет завербовать его от имени доселе неизвестной шайки нехороших людей, желающих организовать серьезную хакерскую вылазку; а может, он представляет группу вымогателей, которые собираются обработать какого-нибудь олигарха, или группу воров интеллектуальной собственности, которым нужны эксперты по запутыванию следов в связи с планируемым похищением важного сотрудника из корпорации.

А может, это подстава — Чак предложит что-нибудь сугубо противозаконное, запишет на видео согласие Зеба, и тут же сомкнутся гигантские клешни системы, якобы охраняющей закон и порядок; или Чак начнет его шантажировать, хотя это было бы уже полным безумием — из камня дерьма не выжмешь.

Но ни в одном из полетов ничего странного не случилось. Должно быть, Чак нарочно все это организовал, чтобы успокоить Зеба. Прикинуться овечкой. А что, если его безобидность — лишь умелый отвод глаз?

Отвод глаз почти сработал. Зеб начал думать, что у него мания преследования. Что он шарахается от теней. Беспокоится из-за склизкого ничтожества вроде Чака.

То утро — утро крушения вертолета — началось совсем как обычно. На завтрак был бутерброд без названия с загадочными ингредиентами, пара кружек суррогата кофе и поджаренный в тостере ломоть прессованных опилок. «Медведелёт» закупал провизию по дешевке: люди, служащие столь благородному делу, должны были смиренно питаться продуктами, идентичными натуральным, а качественную еду оставлять медведям.

Потом они загружали отбросы в биоразлагаемых мешках в чрево «иглобрюха». Постоянного напарника Зеба в этот день сняли с полетов: он порезал ногу, танцуя босиком на битом стекле в местном борделе — демонстрировал крутизну (говорили, что он был упорот в дугу какой-то синтетической дурью). Вместо него с Зебом должен был лететь некто Родж, вроде нормальный парень. Но когда Зеб полез в кабину, то обнаружил там Чака, укомплектованного молниями и застежками-липучками. Чак скалился огромными белыми лошадиными зубами, но ламинированные глаза не улыбались.

— Что, Роджу срочно позвонили? У него бабушка умерла? — спросил Зеб.

— Отец, — поправил Чак. — Привет. Смотри, я тебе пива принес.

Он и себе принес банку пива — чтобы показать, какой он обычный нормальный мужик.

Зеб хрюкнул, взял пиво и открутил верхушку.

— Пойду схожу в сортир, — сказал он. Оказавшись в сортире, он вылил пиво в унитаз. Пробка была вроде бы ненарушенная, но это можно подделать — вообще все, что угодно, можно подделать. Зеб не собирался ни пить, ни есть ничего из того, что побывало в руках у Чака.

Взлетать на «иглобрюхах» всегда было непросто: поднимались они на вертолетных лопастях и плавательном пузыре, но задействовать хлопающие крылья можно было только на определенной высоте, и лопасти отключить в нужный момент, не раньше и не позже, иначе топтер мог завалиться на бок и войти в штопор.

Но в этот день они взлетели без проблем. Рейс проходил как обычно — они петляли по долинам в горах Пелли, зависая там и сям на несколько минут, чтобы сбросить съедобные «бомбы» для медведей; потом отправились на высокогорные пустоши, окруженные горами Маккензи, и выполнили еще пару сбросов; пересекли старинную трассу Канол, на которой до сих пор торчали кое-где остатки телефонных столбов времен Второй мировой войны.