Вячеслав Бондаренко - Взорвать «Аврору» Страница 13

Генерал помолчал.

– Где она? – спросил он тихо.

– На кладбище в Ялте, – так же тихо сказал Шептицкий. – Семь лет уже… Трех дней не дожила до эвакуации.

Его лицо, ставшее под воздействием воспоминаний моложавым и мягким, снова приняло угрюмое, жесткое выражение. Он резко крутанул ручку настройки. Полонез сменился громким припевом «Интернационала». Покровский поморщился.

– По-моему, эту музычку они любят побольше оперы, а? – углом рта усмехнулся полковник.

– Тише сделайте, голубчик, – попросил генерал.

Шептицкий уменьшил звук. Гимн закончился, началась передача.

– Говорит Москва, – торжественным голосом произнес диктор. – Московское время девять часов. Вы слушаете передачу центральной радиостанции имени Коминтерна. Передаем последние известия.

– Грандиозным праздником готовятся отметить трудящиеся Советского Союза десятую годовщину Октябрьского переворота, – так же радостно продолжила в приемнике женщина-диктор. – Ровно десять лет прошло с тех пор, как народ в нашей стране взял власть в свои руки. Особенно пышными обещают быть торжества в колыбели революции – Ленинграде.

– Недавно у Республиканского моста бросил якорь легендарный крейсер «Аврора» – ныне учебный корабль Морских сил Балтийского моря, – снова подхватил эстафету мужчина. – Именно его выстрел 25 октября 1917 года возвестил миру о начале новой, социалистической эры. Завтра в Ленинград прибудут товарищи Сталин и Ворошилов, чтобы в торжественной обстановке вручить экипажу крейсера орден Красного Знамени.

– К другим новостям, – произнесла женщина-диктор. – Завтра Осоавиахим передает в состав советского Военно-Воздушного Флота эскадрилью «Наш ответ Чемберлену»…

Полковник выключил приемник, взял со стола недопитую чашку кофе. Генерал вопросительно взглянул на него.

– Пока все в порядке?

– Смотря что иметь в виду, ваше превосходительство, – медленно ответил полковник. – Если «Аврору», то с ней действительно все в порядке. Пока…

Владимиру повезло. Прыжок с поезда оказался удачным, он не только не поломал ног, но даже не ушибся. Первое время он суматошно бежал напролом через кусты, опасаясь того, что чекисты сорвут стоп-кран и бросятся в погоню, но, видать, до такого простого шага они не додумались. А может быть, не сочли нужным останавливать поезд – все равно о беглеце будут тут же оповещены все, кому надо.

Постепенно кустарник превратился в мрачный, угрюмый подлесок, заваленный палой листвой. Под ногами жирно зачавкала болотистая почва. К счастью, этот участок быстро закончился, и минут через десять Сабуров вышел к грязному сельскому проселку, тянувшемуся вдоль такого же запущенного поля.

Не мешало бы узнать, где именно он находится. Владимир вынул из портфеля отпечатанную на тонкой бумаге карту, развернул, повел пальцем вдоль железнодорожной ветки. Но, словно в насмешку, в нужном месте карты чернела большая прореха. Видать, порвалась, когда он прыгал с поезда.

– Ч-черт!..

Невеселые раздумья Сабурова прервали близкое фырканье лошади и чавканье копыт по грязи. Спрятавшись за ветвями, Владимир напряженно следил за медленно катившей по дороге телегой, запряженной старым, уморенным одром. На телеге боком сидел старик явно крестьянского вида, с сонным унылым лицом, украшенным сивыми усами.

Поравнявшись с местом, где прятался Сабуров, конь неожиданно остановился, втянул носом воздух, громко зафыркал. Старик, встрепенувшись, хлопнул вожжами.

– Ну, милый, чего встал? Нам еще ехать да ехать… – Он обернулся к кустам, за которыми скрывался Владимир, и негромко окликнул: – Эй, мил человек! Ты чего там?

Прятаться дальше было глупо. Сабуров вышел на дорогу. Старик глядел на него без всякого удивления.

– По нужде, что ли? – скучным голосом осведомился он.

– По нужде, – кивнул Сабуров. – А конь твой что – людей чует?

– Ну а как же коню человека не чуять, коли ему все от него – и забота, и корм? – отозвался старик. – Чует… Куда тебе?

Сабуров растерянно махнул рукой вдоль дороги.

– На станцию, што ль?

– Ну да, на нее, – покладисто согласился Владимир.

– Это ж на какую? На Ленинку, што ль? Сабуровку бывшую?..

Владимир почувствовал, как у него захолодели руки. «Как Сабуровку? – лихорадочно завертелись в голове обрывки мыслей. – Неужели не совпадение? Ведь мне казалось, что до нашей Сабуровки еще ехать и ехать…» Он снова и снова мысленно выругал себя за то, что задремал в поезде…

– А Сабуровка недалеко тут? – спросил он у старика.

– Ну как недалеко – верст десяток будет. Ты-то сам не местный, гляжу?

– Не местный, дед, не местный. Землемер я, Павел Андреев. – Чтобы рассеять подозрения у возницы, он сунул ему под нос удостоверение личности. – А когда ж это Сабуровка Ленинкой стала?

– А как Ленин помер, так и стала, – отозвался старик, мельком глянув на документы. – Ну садись, товарищ землемер, вдвоем веселее.

Владимир поставил порфель на телегу, боком присел сам. Мужик хлопнул вожжами.

В кабинете начальника небольшой станции, сидя за столом, разговаривал по телефону Захаров. У дверей молчаливым изваянием застыл Коробчук. Хозяин кабинета с опаской и почтением глядел на незваных гостей.

– Так точно, нападение, – глухо говорил Захаров в трубку. – Поезд пятьдесят второй, ленинградский. Билет приобрел в Карамышихе, кассирша сказала – примерно без четверти шесть. Судя по всему, профессионал… – Он сделал паузу и переспросил: – По чему «по всему»? Ну… меня выключил грамотно.

– И по роже офицер! – добавил от двери Коробчук.

Захаров показал ему кулак.

– Спрыгнул верстах в десяти от Владыкина, – продолжал он. – А куда ему тут направляться, болота ж кругом… Никуда не денется, выйдет на Ленинку.

На другом конце провода начальник линейного отдела ГПУ, плотный, лет пятидесяти, с тремя «кубарями» в петлицах, хмыкнул в трубку:

– Не денется, говоришь? А раз никуда не денется, то ты его там и возьмешь, Захаров. Сам заварил эту кашу, теперь расхлебывай… Возьмешь – доложишь. – Он взглянул на часы. – Причем до одиннадцати, после я на собрании в райкоме…

Захаров вскочил с телефонной трубкой у уха.

– Есть, товарищ начотдела!

Он медленно положил трубку на рычаг, полез в карман шаровар за платком, вытер лоб. Не обращая внимания на начальника станции, взглянул на Коробчука.

– «И по роже офицер»! – передразнил Захаров. – Я вот тоже офицер, между прочим! Школу прапорщиков в семнадцатом закончил! Так что меня теперь, Коробчук, – к стенке?!

– Так то ж вы, товарищ замначотдела, – бодро произнес Коробчук.

Телега медленно катилась по грязи. Мимо по-прежнему тянулись унылые поля в коровьих лепешках, перелески, болотистые луга, кусты ольхи и можжевельника, покосившиеся старые изгороди. Время от времени переезжали по мостику какую-нибудь еле живую речонку с желтой глинистой водой. Иногда доносился далекий гудок паровоза и шум поезда.

– У нас тут не могу сказать, што жаловались на них, – монотонным голосом вещал возница. – Ничего. Евгений Георгич, так тот в полку почитай все время был, а супруга ихняя с сынком, они тута все лето проводили, да и вообще живали частенько… Да сейчас уже все по-другому. Вот тута, – он указал вожжами на ничем не примечательную обочину, – раньше церковка стояла, над родничком. Там такой родничок был, целебный. Так церковку-то в девятнадцатом этот… как его… – замялся старик. – Ну, железный такой…

– Броневик? – машинально спросил Сабуров.

– Да не, броневик на колесах. А этот ползает.

– А-а. Танк.

– Как ты говоришь, мил человек? – переспросил старик.

– Танк. Это английское слово. Их сначала «лоханями» пытались называть, но не прижилось.

– Ну, вот этот самый танк церковку и порушил, – не слушая, продолжал старик. – Н-но, пошла веселей… А ты сам откуда будешь-то?

Ответа не было. Возница оглянулся и хмыкнул – Владимир, ссутулившись на краю телеги, ушел в себя…

Над целебным родником высилась на обочине небольшая церковка с куполами веселого синего цвета. Отец снял фуражку, перекрестился на сияющие кресты. Володя, с обожанием ловивший каждое его движение, поспешно перекрестился тоже. Мать улыбалась.

– А догадайся-ка, братец, что я тебе из Питера привез, – проговорил отец, по-прежнему делаясь веселым. – Ни за что не догадаешься!

– Ну па-ап… – протянул Володя, теребя отца за рукав кителя. – Так же нечестно!

– Угадывай, угадывай, – кивнул отец.

– Ну, о чем ты мечтал больше всего? – пришла на помощь мать.

– Пап… неужели солдатики?! – прошептал мальчик, дрожа от восторга.

Отец засмеялся, полез в портфель, стоявший на сиденье пролетки.

– Ну-у, братцы, с вами неинтересно… Сразу в десятку!

Он вынул из портфеля большую жестяную коробку и протянул сыну. Володя негнущимися от волнения пальцами снял крышку. Коробка была доверху набита аккуратно уложенными оловянными солдатиками, изображавшими суворовских гренадер.