Анна Баркова - Избранное. Из гулаговского архива Страница 13

14 июля 1954

«У Вас в глазах я вижу скуку…»

У Вас в глазах я вижу скукуИ дремлющую полутьму.Холодную целую рукуИ горько думаю: к чему?Слова? О, да! Слова слетаютЛегко и нежно с Ваших уст,Струятся, задыхаясь, тают,И снова холоден и пустВаш взгляд спокойный, очень ясный.И снова, снова я — одна.И снова мир встает ужасныйПередо мною, как стена.

14 июля 1954

«Черную землю, светлое небо…»

Черную землю, светлое небоМожно ли нам за немилость корить?Так и в любви невозможно требовать,Можно только желать и дарить.Что же ты, сердце, как вихорь скованный,Запертый в тесных ущельях гор,Требуешь, ищешь чего-то по-новому,Гневно с собой вступаешь в раздор.Разве не все пережито, разорвано,Разве не выпито все до дна?Аль тебе мало бывалого черного,Новая черная мука нужна.Знай, что в любви невозможно требовать,Можно только дарить и желать.Что подаришь ты? Где твое небо?Где царство, которое можешь отдать?

14 июля 1954

Старенькая

В душе моей какая-то сумятица,И сердцу неуютно моему.Я старенькая, в бедном сером платьице,Не нужная на свете никому.

Я старенькая, с глазками веселыми,Но взгляд-то мой невесел иногда.Вразвалочку пойду большими селами,Зайду я в небольшие города.

И скажут про меня, что я монашенка,Кто гривенник мне бросит, кто ругнет.И стану прохожих я расспрашиватьУ каждых дверей и ворот:

— Откройте, не таите, православные,Находка не попалась ли кому.В дороге хорошее и главноеЯ где-то потеряла — не пойму.

Кругом, пригорюнившись, захнычетБабья глупая сочувственная рать:— Такой у грабителей обычай,Старушек смиренных обирать.

А что потеряла ты, убогая?А может, отрезали карман?— Я шла не одна своей дорогою,Мне спутничек Господом был дан.

Какой он был, родимые, не помню я,Да трудно мне об этом рассказать.А вряд ли видели вы огромнее,Красивей, завлекательней глаза.

А взгляд был то светленький, то каренький,И взгляд тот мне душу веселил.А без этого взгляда мне, старенькой,Свет Божий окончательно не мил.

— О чем она, родимые, толкует-то? —Зашепчутся бабы, заморгав, —Это бес про любовь про какую-тоКолдует, в старушонке заиграв.

И взвоет бабье с остервенением:— Гони ее, старую каргу!И все на меня пойдут с камением,На плечи мне обрушат кочергу.

24 августа 1954

«Что в крови прижилось, то не минется…»

Что в крови прижилось, то не минется,Я и в нежности очень груба.Воспитала меня в провинцииВ три окошечка мутных изба.

Городская изба, не сельская,В ней не пахло медовой травой,Пахло водкой, заботой житейскою,Жизнью злобной, еле живой.

Только в книгах раскрылось мне странное —Сквозь российскую серую пыль,Сквозь уныние окаянноеМне чужая привиделась быль.

Золотая, преступная, гордаяДаже в пытке, в огне костра.А у нас обрубали бородыПо приказу царя Петра.

А у нас на конюшне секли,До сих пор по-иному секут,До сих пор мы горим в нашем пеклеИ клянем подневольный труд.

Я как все, не хуже, не лучше,Только ум острей и сильней,Я живу, покоряясь случаю,Под насилием наших дней.

Оттого я грубо неловкая,Как неловок закованный раб.Человеческой нет сноровкиУ моих неуклюжих лап.

4–6 октября 1954

Во время прогулки

Сегодня чужое веселье,Как крест, на душе я несу.Бежать бы и спрятаться в кельюВ каком-нибудь диком лесу.

Охрипли чахоточно струныНадорванной скрипки больной…Здесь нет несозревших и юных,Все старятся вместе со мной.

Здесь старят, наверно, не годы,А ветер, пурга, облака.И тусклое слово «невзгода»,И мутное слово «тоска».

Здесь старят весна и морозы,И жизни безжизненный строй,И чьи-то тупые угрозы,Приказы: «Иди!» или «Стой!»

Охрипли чахоточно струныНадорванной скрипки больной.Здесь тот, кто считается юным,Бессильно дряхлеет со мной.

1955

«Прошло семь месяцев в разлуке…»

Прошло семь месяцев в разлуке.Сегодня первое число.Мы с горя не ломаем руки,Хоть нам и очень тяжело.

Есть мука, полная актерства:Рыдать, метаться и кричать.Мы с героическим притворствомДолжны несчастия встречать.

Когда от боли непрерывнойМы еле сдерживаем крик,Когда надежд слепых наивностьНас покидает в горький миг,

Мы все таим и помним свято:Спасет молчание одноВсе то, чем жили мы когда-то,Чем жить нам дальше суждено.

1 сентября 1955

<Стихи об Иване>

Царь Иван

(Русская мечта)

Прошедшее мое, оставь,   Меня не беспокой.Хотела я пуститься вплавь,   А поплелась с клюкой.Хотела я счастливым стать   Иваном-дуракомИ где-то царство отыскать   На берегу морском,И в нем царить, надев кафтан   Из золотой парчи,И привозить из чуждых стран   Науки и мечи,Астрологов и лекарей,   Безбожных плясунов,Диковинных смешных зверей —   Мартышек и слонов.И с подданными царь Иван   Сидел бы на печи,И лил бы мед на свой кафтан   Из золотой парчи.Заснул бы с пряником в руке   Он крепким сладким сном.Царевна-лебедь по реке   Плыла бы за окном.Царевну получил бы он   Без всяческих хлопот.Ведь тем, кто спать умеет, сон   Удачу подает.По счастью счастлив царь Иван,   Совсем не по уму.Разумных много в мире стран,   Нам разум ни к чему.Ах, спал бы славный царь Иван   И все за ним подряд —Под зависть очень многих стран,   Которые не спят.

9 июля 1954

Похвала глупости

(Продолжение «Царя Ивана»)

Кабы в пестром платье идиоткойМне сейчас по улице брести,Хохотать бы резко, во всю глотку,Тварью, Богом избранной, цвести.

И плевать беспечно в проходящих,И крестить бы вывеску «Кино»,Пением молитв тревожить спящих,В каждое заглядывать окно.

И носить на голове скуфейку,Позабыть про обувь, про белье.Выпросив у бедного копейку,Отдавать богатому ее.

Перед подлецом среди народаСтановиться на колени в грязь.И, как я, такого же юродаВеличать: Царевич, Светлый Князь.

Русская юродская судьбина,Почему она меня влечет?Потому что в жилах половинаКрови древних странников течет.

Хочу я лапотки надетьИз золотого лыкаИ в путь уйти, и посмотретьНа белый свет великий,Где есть престрашные дома,Что доросли до неба,Где есть чудесная тюрьма,Где кормят белым хлебом,Где арестантики лежатНа пуховой перине,А все начальники дрожат,Как листья на осине.Где льется золото рекой,А реки льются кровью.Где днем поют за упокой,А ночью — за здоровье.Где нищие на всех углахИ где их прочь не гонят.Где с панихидами в гробахЗадаром всех хоронят.

Чем за зря слоняться дни и ночи,Хорошо бы мне пойти пророчить.Про лихих правителей коварство,Про приход антихристова царства.Тех оно прельстит, кто всех премудрей,Кто перевивает шелком кудри,Кто считает злато да алмазы,Тех, кто пишет хитрые указы,Кто пылает, страстью обуянный,Позабывший бога, окаянный,Кто отрекся от родного брата,Кто пустой, и нищей, и проклятойСделал на года родную землю,И она посева не приемлет,Солнце отвергает в лютом гневеИ выносит гибель нашу в чреве.Вот ударит час. И красный кочетПравославным людям запророчит,Полыхнет широкими крыламиНад домами нашими, над нами.Возгорится все кругом, до края,Озарится путь к святому раю.Выйдут, кто замучен заточеньем,Сгибнет враг под божьим обличеньем.

Была бы я жалкой гадалкойИ встретила Вас где-нибудь,И милой, и вещей, и жалкой,Я Вам преградила бы путь.

— Гражданка, я Вам погадаю.Червонный король Вас пленил.Но я Вам скажу, дорогая,Бубновый Вам более мил.

Он — светлый, очами он — серый,Жестокий для Вас человек.Моложе, красивей, чем первый,Загубит он скоро Вам век.

А вот почему тут две дамы —Ума не могу приложить.В каких-то трущобах и ямахПришлось Вам с обеими жить.

Вам преданы обе. И все жеОдна Вам злодейкой была.Вас дума поныне тревожитОб этой посланнице зла.

И вот не могу разобрать я:В чем дамы той главная цель.И тут же, совсем уж некстати,Любовная вышла постель.

Вы были с ней в доме казенном,Железом он был оцеплен.Ложились вы спать под трезвоны,А утром будил вас трезвон.

Из этого дома ушли Вы,От дамы-злодейки ушли.Вы ждали ее терпеливо,Но выпали Вам короли.

Червонный и юный бубновый,Который загубит Вам век.Забудьте о даме винновой,Легла она в северный снег.

В тот миг подойдете Вы ближе,И речь оборвется моя.— Гадалок и складных, и рыжих,Таких вот, не видела я.

Тогда я склонюсь, побледнею,Шепну сквозь сердечную боль:— Конечно, гораздо милееВам юный бубновый король.

Голос хриплый и грубый,Ни сладко шептать, ни петь.Немножко синие губы,Морщин причудливых сеть.А тело — кожа да кости,Прижмусь, могу ушибить.А все же сомненья бросьте,Все это можно любить.Как любят острую водку,Противно, но жжет огнем,Сжигает мозги и глоткуИ делает смерда царем.Как любят корку гнилуюВ голодный чудовищный год.Так любят меня и целуютМой синий и черствый рот.

12 июля 1954