Макар Троичанин - Вот мы и встретились Страница 13

          Покончив со скудными недокилокалориями, непробиваемый для тупых амурных стрел Иван Всеволодович встал, извинился, пожелал приятным дамам приятного послеобеденного отдыха и удалился, ощущая на чуткой сожжённой спине колющие неприязненные взгляды разочарованных обольстительниц.

- 5 –

          - «Вы спросите, зачем я вам пишу? Да ещё так архаично, на бумаге? Я и сам не знаю. Наверное, потому, что остались недоговорённости. Знаете, люди очень разные. С одним поговоришь мимоходом, и хватает немногих фраз, чтобы избегать новых встреч. С другим достаточно для симпатии короткого обмена мыслями по интересной для обоих теме, а есть такие, с которыми не наговоришься никогда, и чем больше встреч, тем полнее праздничное ощущение от разговора. Наверное, с вами у меня так. Вот и хочется – нестерпимо! – продолжить разговор и лучше всего на бумаге, не торопясь и не отвлекаясь на постороннюю атрибутику. Тешу себя надеждой, что найду такой же отклик и в вашей артистической душе, и совсем не надеюсь, что вы как-то ответите. Пусть так! Всегда важнее высказаться, чем выслушать, даже в среде очень близких людей. А нам с вами за краткостью времени не удалось сблизиться настолько, чтобы слышать не только то, что говорится, но и то, что остаётся недоговорённым. Я, конечно, говорю о себе, для меня-то вы стали очень близким человеком, потому и хочется, чтобы у вас не сложилось обо мне предвзятое и неверное мнение как о дикаре-недотёпе, недавно слезшем с таёжного кедра. Даже на бумаге трудно выразить истоки и факторы вдруг возникшей духовной близости, тем более это невозможно сделать в телефонном разговоре, предназначенном для деловых переговоров и мусорного трёпа. Потому и пишу.

          Знаете, я заметил, что духовная близость возникает между людьми нередко вопреки их желаниям и ожиданиям, а уж если возникнет, то достаточно и взглядов, чтобы понять, что это твой человек. И она, эта близость, остаётся навсегда, на всю жизнь, как будто люди, ставшие близкими, обменялись синфазной частицей ауры. Для таких и расстояние, и время - не помехи. Я чувствую, я просто знаю, мы могли бы стать такими. Нет, нет, это не любовь. Что такое любовь? Болезненная вспышка чувств и не более того, психическое заболевание, реагентами которого являются глаза, уши и телесные контакты, заболевание, которое часто не затрагивает донышка души и быстро проходит, и очень часто любящие когда-то вдруг становятся заклятыми врагами. Любовь не предполагает духовной близости, и в этом её беда и уязвимость. Я не доверяю любовной близости, мне по душе – духовная, и она, мне думается, является крепчайшей цементирующей основой, в том числе и для длительной любви, если таковая вдруг возникнет, и для равноправной уважительной дружбы, и для бесконфликтного партнёрства. Мне почему-то кажется, что я найду у вас положительный отклик по этой спорной, как кому-то кажется, теме. Господи! Ну, не лопух ли я, что пытаюсь завоевать внимание женщины, отвергая любовь…»

          После сытного обеда Иван Всеволодович не стал придерживаться закона Архимеда и вышел, чтобы обозреть окрестности. Пошёл выше загаженного пляжа и опустевших лежбищ по тропинке, хорошо утоптанной ещё, наверное, со скифских времён, пошёл в сторону невысоких скал, неровным гребнем сбегающих в море. Перевалив через скалистый бугор, он вышел на небольшую поляну, зажатую с двух сторон скалами. На вытоптанной неровной площади ещё сохранились редкие изогнутые ветрами деревья, а между ними стояли разноцветные авто и разноцветные палатки, сидели и сновали полураздетые и почти совсем раздетые белокожие и коричневые дикари. Под металлическими треугольными таганками с висящими на крючках закопчёнными котелками, кастрюльками и чайниками лениво вытягивали языки пламени небольшие костерки. Скалисто-валунный берег с небольшими островками песка затруднял доступ к морю и, возможно, поэтому купающихся было немного. И вообще наблюдалось разительное затишье в сравнении с санаторным благоустроенным берегом.

          На ближнем краю поляны у белого «Жигуля», почти уткнувшегося бампером в чахлый пьяный дуб, возились две молодые женщины, одетые в расстёгнутые мужские рубашки, завязанные подолами на впалых животах, и узенькие плавки, почти не видимые под рубашками. Ухватившись каждая за одну сторону горизонтальной ручки насоса, они пытались надуть напрочь спустившее переднее колесо. Наблюдать за мерно выпячивающимися округлыми задами шиномонтажниц было приятно и одновременно жалко несчастных. Не выдержав испытания жалостью, Иван Всеволодович подошёл поближе.

          - Давайте я помогу.

          Операторши ручного насоса разом повернули головы и оказались очень похожими друг на друга. Очевидно поэтому, чтобы различаться, одна выкрасила волосы в чёрный цвет, а другая – в белый. По лбу и с носа обеих стекал, хотелось верить, обильный пот, а широко открытые рты с прекрасными зубами, не верилось, что собственными, жадно втягивали тёплый воздух.

          - Пожалуйста, - с готовностью разрешила чёрная, и обе поспешно отступили на пару шагов от мучителя-насоса, а тот сразу же в изнеможении упал набок, медленно выпихивая ручку.

          Помощник, однако, не сразу приступил к каторжному делу, а вначале деловито осмотрел шину и быстро нашёл шляпку гвоздя, торчащую в протекторе.

          - А запаска у вас есть? – спросил, переводя взгляд с чёрной на белую и обратно. – Этим вы поймали гвоздь, - обрадовал профессионально, хотя и не имел собственной машины, - надо снимать, разбуртовывать и клеить.

          - Ой! – виновато заулыбались лихие шумахерши. – А вы не сделаете? – и чёрная, очевидно рулевая, пообещала: - Мы заплатим.

          Отказаться от заманчивой попутной халявы Иван Всеволодович, естественно, не смог и, расспросив, где у них запасное колесо, домкрат и инструменты, принялся за более лёгкое дело, призвав в памяти богатый опыт единственной смены колеса у геологического УАЗика.

          Пока он успешно ставил «Жигуля» на ноги девицы… или молодые женщины – он так пока и не разобрался по внешности к какой категории их отнести, чихая, кашляя и проливая горючие слёзы, ругаясь и мешая друг дружке, разожгли-таки на выжженном кострище костерок из привезённых – видно, есть у бабёнок опыт дикого отдыха – плашек, купленных в магазине «Всё для отдыха», установили треногу с чайником, вытащили из багажника миниатюрный хлипкий столик из дюраля и пластика и два стульчика, пригодных для дистрофиков последней стадии.

          Повеселев от обустройства походного быта, девицы-дамы стали выставлять на стол запасы бивуачной провизии, изредка взглядывая на трудящегося калымщика. Кончили все трое вместе.

          - Сколько? – спросила чернявая, доставая тощий кошелёк из бардачка.

          Иван Всеволодович прежде, чем назвать цену, тщательно обтёр руки носовым платком, превратив его в грязную тряпку, и только тогда исподлобья взглянул на клиентку.

          - Деньгами не беру. – У неё мгновенно округлились глаза, а на полных губах застыла неуверенная улыбка. – Разве только поцелуем?

          Кошелёк за ненадобностью был брошен на стол, и чёрная, обрадовавшись, что он не потребовал чего-то большего и спеша дёшево расплатиться, подбежала к вымогателю, ухватила за уши, подтянула его голову к себе и, пока не передумал, смачно чмокнула в губы, оставив неприятный запах бесцветной помады.

          - Я тоже хочу расплатиться, - подошла белая, отодвинула плечом подругу, бесстыже обвила шею незнакомого мужика горячими руками и, приподнявшись на цыпочки, всем телом прижалась к нему так, что он ощутил её груди, и тоже одарила вкусом и запахом бесцветной помады от солнца. Еле оторвавшись от сладостного расчётного поцелуя, она, ёрничая, протянула жалобным голосом с притворным стоном: - Ох, уми-ра-ю-ю, - и, запрокинув голову, обвисла в руках опешившего Ивана Всеволодовича.

          - Бросьте её, - безжалостно посоветовала чёрная, - пусть подыхает, а мы пока попьём кофе.

          Белая тут же ожила, выскользнула из рук убийцы и закричала:

          - Я тоже! Я тоже! Я тоже хочу кофе! – и добавила потише, обернувшись к смущённо улыбающемуся облизанному автомастеру: - Я умру лучше потом, мы – вместе, ладно?

          Поскольку молодые дамы не догадались захватить стульчика для неожиданного гостя, да Иван Всеволодович и сам бы не решился сесть на хлипкую конструкцию, рассчитанную на худосочных обитателей Поднебесной, то пришлось ему воспользоваться кстати снятым дырявым колесом. Когда разместились, стараясь не очень тревожить вихляющийся стол, разлили кипяток в две чашки и одну миску, чёрная, наконец, назвалась:

          - Я – Лера, - и кивнула на белую: - Она – Вера, - и с горделивой чиновничьей спесью: - Работаем в банковской сфере.