Анатолий Ким - Поселок кентавров Страница 13

Возможно, эта изглубинная, во тьме времен сокрытая устремленность лошади к человеку и создала на земной поверхности такое реальное чудише как кентавр существо с человеческим верхом и лошадиным низом, с членораздельной речью и конским елдораем.

Что бы там ни было, но гнедая стремилась к стране кентавров, где был похоронен человек (вернее, самка человеческая), с которым она воссоединялась в мире снов. И это идеальное совокупление двух начал, лошадиного и челове*ческого, порождало не страшилище, подобное кентавру, а некое задушевное и светлое существо без конского смрада и человеческих соплей, способное летать по небу меж облаками, не роняя при этом раккапи из-под хвоста.

Значит, это гнедая кобыла явилась причиной свирепой войны и последнего нашествия степных лошадей в страну кентавров – ее тайное постоянное желание приблизиться к этой стране. Поедая корм в широкой травяной степи, гнедая непроизвольно двигалась в сторону зовущего пространства, и вместе с нею бездумно направлялись, опустив головы в траву, в ту же сторону и другие лошади.

Для них все направления в вольготной степи были одинаково призывными сочной травянистой зеленью и прохладными водопоями на берегах многочис*ленных рек и озер. В глубокой сосредоточенности безмятежного приема пищи лошади могли качнуться в любую сторону света и двинуться по самой прихот*ливой линии.

И для этого нужно было хотя бы самое малое дуновение чьей-ни*будь воли. Чаще всего, разумеется, подобная воля исходила от косячного главаря или от какой-либо из его приближенных кобылок.

Но в степи, где рай для лошадиного племени, часто бывало так, что в табуне наступало полное оцепенение всякой воли выбора.

Тогда табун останавливался и, сгрудившись где-нибудь на высоком открытом месте, погружался в дремоту, охлестываясь роскошно-длинными хвостами от мух и слепней.

При появлении следующего, хотя бы самого малого желания куда-то дви*гаться лошади легко просыпались и охотно шли в любую сторону – вслед за тем, в ком пробудилась воля следовать почему-то именно этим путем.

Дальнейшее заражение чувством движения происходило от одного табуна к другому, от косяка к косяку – и вот оказывалось, что, почти не глядя друг на друга, поедающие траву в бескрайней степи собрались вдруг вместе в одну громадную армию, которая уж должна была непременно двигаться куда-то. Тут и бывало достаточно любого незначительного вздора, чтобы оный мог стать целью и причиной нового грандиозного военного похода степного племени в какую-нибудь сопредельную страну.

Например, причиной одного из самых свирепых набегов на соседние земли амазонок явилась в старину одна каверза, неизвестно кем пущенный слух, мгновенно распространившийся по всем табунам. Мол, под мышками у амазо*нок пахнет, как ырдымор пелеярва нгифо. И этого было достаточно, чтобы произошло нападение на страну самых опаснейших, сильных и могущественных врагов.

Гнедая же кобыла рассказала мужу, вороному жеребцу-гиганту, всего лишь о том, что у кентавриц нет постоянных мужей, как у кобыл, что они живут в свободном бесстыдстве, на каждый раз выбирая себе нового мужа. Вороной выслушал эту новость спокойно, не прекращая щипать траву, но при этом все же его елдорай, такой же аспидно-черный, как и сам хозяин, наполовину выставился из своего вместилища.

И вроде бы ни с кем не делился он узнанным и не общался с соседними жеребцами, разве что подрался кое с кем из них на водопое,- но вскоре вся орда степняков в ее жеребячьей половине уже упорно думала о свойстве кентаврских самок свободно предоставлять свой текус всяко*му елдорайщику из чужого табуна… Вот так и привели семейные жеребцы своих разномастных кобыл и их тфйплод к берегам кентаврийской реки.

Несколько дней гуляла армия семейных вдоль берега, пока подходили, еще и еще, табуны холостых жеребцов, диких и необузданных драчунов, зверей с огненными глазами. Этих тоже интересовали кентаврицы, но их интерес был гораздо проще, чем у женатых. Бельберей елдорай кал карай.' – ют что было для них главным. А там хоть серемет лагап и хоть трава не расти!

Лишь бы поскорее добраться до кентавриц! Но вот все уже произошло – на кентаврском берегу трава съедена, все кентаврские самки чинг)о текусме по-воински, и многих из них постигла серемет лагай, потому что они оказались слабыми и у них легко ломались хребты.

Но несмотря на эту опасность и ожидаемый ужас, ничего особенно страшного для многих кентавриц не было в нападении лошадей. Некоторые из молоденьких кентавричек, выдержавшие испытание конским насилием, даже влюбились в иностранцев и готовы были идти за ними хоть на край света…

Разочарование же конское было глубоким и сокрушительным! Нет, не понравились степным жеребцам мелковатые кентаврские самочки, и не понра*вились настолько, что теперь им было совершенно непонятно, почему же хотелось так чиндо, до исступления в елдораях, вломить этим косопузеньким кентавричкам…

Вожаки уводили свои табуны с поспешностью воришек, желающих скорее уйти с того места, где натворили дел, за которые больно бьют. Нежно и виновато косясь на гаремных своих подруг, жеребцы тихим ржанием просили их не отставать и быть поосторожнее – не наступать на ядовитых змей, коих так много в этой занюханной долине кентавров.

Холостые жеребцы ушли еще затемно после ночи безумств и смертей – именно холостых, молодых больше всего в ту ночь просто легло на землю и умерло от непонятной тоски. Эта глухая тоска напала на них после текусме с кентаврскими самками. Глубоко входя в них, дикие жеребцы вдруг почувство*вали в полной мере, что такое безысходность.

Любовная ярь, вызывающая извержение елдолач,.как рвоту после съеденного ядовитого гриба химуингму,- ядовитая любовь с чудовищами опустошала не только елдолачи жеребцов, но и их звериные души. И они бежали без оглядки вон, на рысях выносясь из ворот поселка к реке, а в предрассветной полумгле несколько кентаврийских самочек, влюбившихся в них, кинулись следом.

Но, приостанавливаясь и яростно набра*сываясь на них с оскаленными зубами, молодые кони нещадно били их и отгоняли назад, не желая брать с собою.

Итак, поселок кентавров был до основания разрушен, а затем дикая орда лошадей ушла назад в степи, а жители поселка кинулись в сторону гор, чтобы поскорее найти себе хоть какую-нибудь пищу. Раненые и засыпанные в руинах домов несчастливцы умирали спокойно, мертвецы же, валявшиеся повсюду, вели себя еще спокойнее. И лишь птичий истошный крик нарушал тишину насту*пившего дня – со всех краев серенького душноватого неба летели неисчислимые стаи ворон.

Гнедая кобыла одиноко брела по берегу реки и пыталась отыскать то место в земле, куда она зарыла остатки растерзанного тела амазонки. Обнюхивая землю, гнедая попробовала найти могилу по запаху тления, но кентаврский берег весь провонял трупным смрадом, и не было пяди на нем, где бы не валялся когда-нибудь какой-нибудь мертвец.

За все время существования поселка погибло от насильственной смерти больше половины кентавров, рожденных на свет. Своей смертью, лежа где-ни*будь под кустиком и глядя перед собою в землю, умирали немногие. И наблюдая вокруг такое большое число мучительных смертей, кентавры понимали их неотвратимость, не противились судьбе и желали себе только одного: Быстрой смерти, легкой и милосердной серемет лагай.

ОТСТУПЛЕНИЕ 7.

Кентавров спустилось с гор в долину около 1000 голов. В долине они размножились, и в годы расцвета народ насчитывал 27 436› осо*бей обоего пола. Во время набегов на земли амазонок, в страны диких лошадей и лапифов сложили головы в чужих краях не менее 9-10 тысяч кентавров.

Из-за введения Великим Кентавром Пуду македонского строя и системы всеобщей воинской повинности погибло мужского населения около 2500 кентавронов. Причем почти половина из них – 1200 солдат – была убита ударами кизиловой дубины знаменитого военачальника. Остальные умерли от тягот муштры и казарменной тоски, когда в один достопамятный год полководец решил загнать всю кентаврскую армию в казармы.

В результате последнего нашествия диких лошадей племя потеряло около 1500 голов, остальные попали в плен к амазонкам. К пленным можно причислить и последнего в роду кентавра Пассия, который попал в столицу Амазонии Онитупс через раскрывшуюся перед ним завесу мира.

Потеряв надежду отыскать место захоронения своей хозяйки Оливьи, гнедая кобыла остановилась на вершине буфа и, сумрачно оглядевшись окрест, вдруг увидела внизу, на берегу, возле самой воды, несуразную темную фигуру громад*ного кентавра. Находясь в позе сидящей собаки и погрузив передние ноги в реку,он пытался напиться, макая длинно висевший язык в воду. Это был воитель Пуду без нижней челюсти, потерянной в поединке с вороным жеребцом.

Напиться кентавру никак не удавалось, вода стекала с длинного языка, а прихватить струю было невозможно без нижней губы – Великий Кентавр сидел в реке и умирал от жажды. Шумно хрипя и булькая кровью, пузырями кипевшей в глубине раны, Пуду с беспомощным видом смотрел на гнедую кобылу, когда она приблизилась к нему.