Амир-Хосейн Фарди - Исмаил Страница 13

Кто-то сильно ударил его по спине. Он повернулся. Это был Сафар, с разрумянившимся щеками и горящими глазами.

— Ну как, парень из квартала, хорошо идет?

А потом, когда увидел в руках Исмаила стакан с желтым лимонадом, отпрянул, нахмурился и с тягучим акцентом спросил:

— Деревенщина, тут все есть, а ты лимонад пьешь? Боишься хлебнуть?

— Нет, парень. Но я столько налил, что сверх этого мне и не выпить.

— Ага. Лентяй, значит.

…Харири ждал его около двери. Они вместе с Исмаилом вышли на улицу. Навстречу им поспешил ночной ветер с гор и завладел их обонянием. Харири вытер платком пот со лба и глубоко вздохнул:

— Вай, вай! Какой воздух, мертвеца оживит!

Исмаил посмотрел на небо. Между ветвями и густой листвой чинары звезды сияли безжалостно. Ветерок мягко толкал ветки, и единственная горлинка душераздирающе печально пела свою песенку. Они подошли к машине. Вокруг нее крутился Хедаяти. Харири спросил:

— Что ты делаешь, Хедаяти?

— Дверца куда делась? Нету!

— Как нету, есть! Сейчас открою, один момент подожди!

Он открыл ключом дверь водителя. Сел. Потом открыл дверь с пассажирской стороны, потом заднюю, и дал знак Хедаяти садиться в машину. Хедаяти сел медленно и тяжело. Сел и Исмаил. Харири завел двигатель, и они поехали. Хедаяти вполголоса напевал. Исмаил сказал:

— Вроде как все прошло очень хорошо, правда?

Хедаяти повернулся и горящим взглядом посмотрел на него.

— Еще бы не правда, еще бы не хорошо, мои ноги как будто не по земле шли, а по небу. Знаешь, чего моя душа сейчас желает?

— Чего желает?

— Душа моя желает прямо сейчас, если б была тут большая река, раздеться догола, только в трусиках остаться, и прыгнуть в воду. Ай, хорошо как!.. Когда, помню, жил в деревне, все время купался, но никогда не раздевался совсем. Боялся мальков рыб. Они тебе все причинное место обгрызут, защекочут. Всегда нырял в трусиках и плавал.

И он начал движениями рук и рывками ног показывать, как плывет в реке. Потом представил, будто рыбки заплыли между его ног и начали его щекотать. Он громко, раскатисто захохотал, потом запел, потом заговорил:

— Нет, нет! Нет, не так. Девочки молоденькие, отпустите меня, черт, пальчиками не щекочитесь!..

Харири со смехом сказал:

— Ну ты даешь, старина, сейчас сворачиваю налево, чуть спокойнее, пожалуйста.

— Харири, душа моя, не понимаешь ты. Я тут не виноват. Это они ко мне в штаны залезли!

— Очень хорошо, постепенно освобождайся от них!

Тот помолчал. Машина неслась по пустынным улицам на предгорном севере Тегерана, спускалась к центру города. Сквозь открытые окна налетал ветер и бешено вихрился в кабине. Хедаяти вскинул руки и ослабил узел своего галстука.

— Я заткнулся. Черт, словно осла взнуздали. Нет, нет, осел — это хорошо, мамочка моя нежная, я умру за осла. Теперь за здоровье ослов громкими голосами поревите!

И он начал низким голосом, а потом высоким голосом издавать протяжный рев, и громкий, и долгий. Харири так смеялся, что слезы выступили, потом сказал:

— Хедаяти, ты с таким голосом должен был оперным певцом стать. Жаль, что тебя не открыли!

Хедаяти, замолчав, откинулся на подголовник сиденья. Исмаил смотрел на его голову, большую и бесформенную. Она напоминала тыкву — была с каштановыми редкими волосами и с кожей в пятнышках, шишечках и с капельками пота, выступившими на ней. От Хедаяти шел запах, резкий и тошнотворный. Исмаил, передвинувшись, сел позади кресла водителя и в зеркале нашел лицо Харири, внимательно следящего за дорогой. Он быстро гнал машину. Хедаяти проснулся от сильного ветра. Протяжно зевнул.

— Харири, душа моя, далеко еще ехать?

— Уже недалеко.

— У меня есть время спеть одну песню?

— Пой, дорогой Хедаяти, пой столько песен, сколько душе твоей угодно!

Хедаяти начал петь. Тут было все. от новомодных шлягеров до старинных песен. Он из каждой выхватывал одну строку или куплет, потом бросал. Пел он кое-как и без всякого смысла. Харири через зеркало посмотрел на Исмаила и засмеялся. Прошло несколько минут. Хедаяти замолк.

— Харири, душа моя, еще не приехали?

— Нет, еще не приехали.

— А-а-ах! До чего длинная эта дорога — как подштанники моей бабушки, сколько ни тяни, еще столько же останется. От того конца до этого — ух, растянули!.. — потом он обернулся на Исмаила и сказал: — Ага, а я и забыл. Ну-ка иди сюда, работа есть тебе.

— Какая работа?

— У меня бабушка вдова — женись на ней. Ни приданого не возьмет, ни калыма не надо, ни расходов на свадьбу. Все для тебя абсолютно бесплатно, прямо завтра идем и оформим все. И в добрый час! Если согласен, то по рукам! — и он протянул свою белую мясистую руку. — Соглашайся — не пожалеешь. Расходы на регистрацию тоже за мной, не хочу, чтобы ты бросал деньги на ветер.

Исмаил рассмеялся и пожал ему руку.

— Господин Хедаяти, так дела не делают, вы меня врасплох застали. Да что там, потрясли. Разрешите, я подумаю и позже отвечу.

— А о чем тут думать? Брачный договор подписывай — и вперед. Вон посмотри на Харири: тощий, как жердь, не поймешь, в чем душа держится, и с такими мощами взял себе двух жен. Одну ночь с одной, другую с другой. Я последнее время опасаюсь, что они ничего от него не оставят. Но выкладывается он изо всех сил. А ты боишься с одной старушкой не совладать. Эх, паренек, доколе будешь спать один? И красавец ты, и положительный, профессия есть и кусок хлеба — значит, все у тебя есть. Так чего ждешь? Подписывай — и работай себе.

Харири, хмурясь, спросил:

— Речь уважаемого подошла к концу?

— Как видишь, подошла!

— Твои расчеты какое отношение имеют к моей семье? Если есть желание, сам возьми еще жену. Если на то пошло, вместо одной трех возьми, а зачем, если уж мне позволено будет высказаться, тыкать мне в глаза моей семьей?

— Я не хотел, Харири, душа моя, ты ведь все по шариату делаешь. Да нарастет мясо на костях твоих. Теперь скажи мне, далеко еще ехать?

— Нет, недалеко.

— В сон клонит. Я посплю?

— Нет, не спи.

— Ну самую малость посвищу в дырочку.

Харири сбавил скорость и затормозил у арыка сбоку улицы.

— Выходи из машины!

— Почему это?

— Потому что приехали. Вон переулок твой. Десять метров пройдешь, и будет твой дом, узнаешь?

Хедаяти огляделся влажными заспанными глазами и сказал:

— Я это место знаю, разве наш дом не на этой улице?

— Именно здесь. Хочешь, под мышки тебя возьмем, доставим?

— Нет, друг мой, я сам могу дойти.

Он с трудом выбрался из машины, сильно подтянул брюки, по узкому бетонному мостику перешел через арык и двинулся по переулку. Рукой он держался за стену и шел вперед, пошатываясь.

Глава 6

На работе Исмаил разговаривал мало. Больше молчал. Он старался полюбить свою работу, но не мог. Всей душой не мог. Учет и порядок его не привлекали — не сравнить с Сафаром, который был до опьянения влюблен в эту профессию, старался изучить все углы и закоулки банковского дела, постоянно щелкал на счетах в уме, складывал и вычитал цифры. Солеймани, Хедаяти и Харири тоже, всякий по-своему, жили в этом мире, разговаривали о нем друг с другом, смеялись. А Исмаил лишь изредка мог установить связь с их миром и говорить с ними на одном языке.

Он, когда не было работы, смотрел через витрину на улицу и наблюдал за людьми и их движением. Это стало его привычкой и доставляло ему удовольствие. Напротив банка находился магазин ковров. Ниже и выше по улице располагались бакалейная и зеленная лавки. От улицы Саадат отходило множество улочек и переулков. Застройка — уютные домики в несколько этажей, теснящиеся друг за другом и похожие на старые спичечные коробки. По утрам открывались двери домов, и самые разные люди высыпали из них в переулки, стекались на улицу и отправлялись в места своей работы. Во время начала и конца уроков в школе улица Саадат становилась еще оживленнее: на улицу врывались спешащие на уроки ученики начальной и средней школы, девочки и мальчики. То и дело мимо банка проплывали повозки, запряженные тощими лошадьми, и нагруженные товарами ослы городских торговцев. Старая нищенка, которая летом сидела на разграничительной черте между магазином ковров и лавкой зеленщика, с приходом осени переместилась на точку между бакалеей и магазином ковров Зинати — чтобы над ее головой была широкая крыша крыльца, защищающая ее от дождя и снега. У старой женщины были блестящие синие глаза и громкий голос, которым она властно и решительно требовала у прохожих подать ей.

Господин Зинати, стоящий в дверях своей лавки, поймав взгляд Исмаила, поднимал руку, кивал головой — и в то же время жестом спрашивал у Исмаила о состоянии своего текущего счета. Исмаил похожими движениями, знаками цифр и намеками сообщал Зинати сумму на его счету. Старуха-нищенка своими двумя шариками глаз удивленно наблюдала за его жестами и иногда ворчала вполголоса.