Алексей Мальцев - Призрачно всё... Страница 13

Что это значит? И почему он, не самый плохой доктор в этом городе, так цинично и непрофессионально вел себя с Вениамином?! Что за покровительственно-снисходительный тон: «Хорошо, я постараюсь помочь, по симптомам диабета мы пробежимся в ближайшее время, а пока я тороплюсь… Извините, дела и так далее…»

Какие могут быть дела, когда он столкнулся с таким потрясающим феноменом!!! Надо было выпытать у него подробности, нельзя было отпускать его. Можно подумать, подобные чудеса на глазах Изместьева происходят ежедневно.

С житейских позиций объяснить произошедшее никак нельзя. Если один кадр — метаморфозу в салоне «скорой» — можно было еще как-то стереть из памяти и сделать вид, что ничего не произошло, обычная галлюцинация, пусть и массовая, то проигнорировать звонок в прошлое Изместьев при всем желании не мог. Он сидел в мозгу вживленным имплантатом и ежеминутно напоминал о своей чужеродности.

Аркадий повернулся на правый бок и чуть не вскрикнул: Ольги рядом на кровати не было. Быстро вскочив, он зажег свет и увидел возле окна на тумбочке записку.

«Не думай, что только тебе дозволено совершать театральные жесты. Я тоже могу уйти… Пусть не так эффектно, но не менее серьезно. Твоя жена».

Пройдя в комнату Савелия, он и там обнаружил пустоту. Итак, домашние последовали его примеру. Что ж, проглотим…

На сына это было похоже: чего греха таить, супруги Изместьевы частенько «куковали» ночь напролет в полной неизвестности: где Савелий, живой ли, здоровый ли…

Но Ольга… Куда могла пойти она? И что значит — «не менее серьезно»? Они что, больше не семья? А чему он, собственно, удивляется? В принципе, они давно скорее видимость семьи, нежели что-то настоящее. Возвращаясь после работы домой, Аркадий частенько ловил себя на том, что не испытывает особой радости, какого-то душевного подъема. Сплошные недомолвки с женой, каждодневный сыновний сарказм с издевками вперемежку. Случайные люди под одной крышей, короче.

Мышцы спины словно свело судорогой. Он и не знал, что пустота пустоте рознь. Тысячу раз оказывался раньше дома один, но никогда не было так пакостно на душе. Впервые ему стало жутковато. Одиночество не радовало, а, скорее, напрягало.

Аркадий вдруг ощутил укол самолюбия: он первым вернулся к остывающему очагу. Ненадолго же его хватило! Тряпка! Надо было проявить характер, потерпеть, заявиться утром, после того как у Ольги начнется рабочий день.

Одним из немногочисленных плюсов его профессии был сменный график работы. Хоть суббота на дворе, хоть вторник — все едино. Общепринятых выходных для «скорой» не существовало. «Поплохеть» соотечественнику могло хоть в будни, хоть в праздники. В последние — даже чаще.

Изместьев испытывал почти животное удовлетворение, когда все утром собирались на работу, а он, сытно позавтракав, укладывался спать после ночного дежурства. И, если ему не хотелось видеть домашних, что в последнее время случалось достаточно часто, можно было задержаться где-нибудь на полчасика, и спокойно заявиться в пустую квартиру.

Что ж он теперь-то не подождал?! А что бы от этого изменилось? Ну, нарисовался бы в девять, обнаружил то же самое… Стоп! Он не мог знать, что квартира пустая, это раз. Второе — Ольга может подойти с минуты на минуту и обнаружить его. И будет выглядеть его уход дешевым трюком, капризом, не более. И самолюбие будет не где-то, а в известном месте… Нет уж, уходить так уходить… Навсегда, или почти… навсегда.

Встречаться с женой не хотелось.

Это все Пришелец виноват. Своим звонком замутил доктору мозги так, что подумать о чем-то другом стало нереально. Вот Изместьев и вернулся раньше времени.

Он вдруг почувствовал себя преступником, вернувшимся на место преступления до приезда опергруппы. Чтобы уничтожить улики, замести следы. Рискуя при этом попасться с поличным. Матерые рецидивисты так никогда не поступают. Несолидно. Он что, не матерый?

Так или иначе, следовало что-то делать. Сейчас он все исправит. Восстановит «картинку преступления». Грязью в прихожей наследил — затереть; записку жены положить на тумбочку, на самый край, где он ее и обнаружил; постель — застелить. Чтобы комар носа не подточил.

Сейчас он все сделает, реанимирует картинку. Реанимирует… Стоп!

Он застыл с тряпкой посреди прихожей. А у него в прошлом была клиническая смерть! Да, да, у него самого. В ту самую новогоднюю ночь, в далеком восемьдесят пятом, когда он стал открывать бутылку шампанского и пробка «выстрелила» раньше времени ему в открытый глаз. Его сердце остановилось. Чудом среди гостей оказался доктор, который задолго до приезда «скорой» начал проводить парню искусственное дыхание и закрытый массаж сердца.

Значит, в принципе, шанс есть, если верить Пришельцу… Шанс вернуться в ту новогоднюю ночь. И начать жить с той минуты «воскрешения». Заново как бы, с чистого листа. Качественно охмурить Жанку, распределиться на хирургический потом, чтобы впоследствии специализироваться по косметологии.

Что за бред! Нет, конечно, никакого шанса.

Но если это бред, что ж ты, док, застыл, словно тебе сам дьявол шепнул на ухо «Замри!», и минут пять уже боишься пошевелиться?! Ты не веришь в подобную ересь? Вернее — не верил до того самого времени, пока Пришелец ощутимо не поколебал твой воинствующий «атеизм».

Как было бы здорово, Изместьев, начать с той самой новогодней ночи! Впереди — третья и четвертая четверти выпускного класса. Вполне достаточно, чтобы «заняться» исключительно Жанкой, не отвлекаясь ни на кого больше. Зачем тратить впустую драгоценное время и силы?! Жанка и только Жанка!

Проблем с «охмурением» возникнуть не должно, она в нем в те дни души не чаяла, это он отлично помнил. Тогда, зимой, он еще не успел «наломать дров»… Так он их и не наломает. Поскольку поумнел.

Веснушки на ягодицах

О, как они ошибались! Причем оба: и мать, и отец. Предки, наивные, как дети, этим все сказано. Тех денег, что изредка исчезали из квартиры, ему хватило бы на треть дозы в неделю, не более. Савелий бы мигом окочурился, и месяца бы не протянул. Попал бы в рабство, отрабатывал бы трудодни, клеил бы лохов, время от времени парясь на нарах. Сколько бы он так протянул: год? два?

Это даже не голодный паек, а так, издевательство, мазок с десен. Но что с них возьмешь? Предкиь — они и есть… предки. Они даже приблизительно не представляют, какие бабки Савел тратит на ширево. Если бы представили, тотчас прижали бы к стенке: откуда берешь?!

Откуда берешь… Он их зарабатывает! А каким способом — никого не колышет! У него свой бизнес, дюже засекреченный. Пусть приходится терпеть унижения и рисковать. Рисковать… Да уж.

Вот и сейчас ему предстояло сделать несколько весьма рискованных манипуляций. Огромное здание Промстройпроекта высилось на площади Молодежи подобно грубо нарезанному маннику на грязном противне. Сколько фирм-монстров и небольших фирмочек-прилипал, контор различного калибра арендовало помещения под офисы в десятиэтажной громадине, Савел не знал. Знал только, что в офисах этих протирало колготки огромное количество секретарш и директрис различного калибра и самого что ни на есть детородного возраста. Это и привлекало, и напрягало одновременно. Это и было предметом, целью, средством его заработка.

Риск подстерегал на каждом шагу. Начать хотя бы с бюро пропусков. Улыбчивая девица в униформе кокетливо навострила ушки: в какую контору «направишь когти» сегодня, молодой человек?

— Фирма «Аккорд-лизинг», — заученно отрапортовал Савелий, протягивая в окошко паспорт. — Офис триста семь.

Быстро поднялся в лифте на шестой этаж и неторопливо направился в свою подсобку-курилку. Именно так он называл служебное помещение, в котором менял свой облик. Так начинался его рабочий день, так и заканчивался. В дорожной сумке — короткая юбка, бюстгальтер, колготки, блузка, туфли на высоком каблуке, клипсы, косметика. Главное — чтоб никто не побеспокоил, когда он будет перевоплощаться. Никто, собственно, и не должен, уборщице заплачено.

Год назад, когда он еще не так плотно сидел на игле, как сейчас, угораздило его оказаться в кинотеатре рядом с одним атлетически сложенным типом. В ожидании сеанса оба скучали. Савелий тогда никак не предполагал, что сосед в один миг сможет решить большинство накопившихся проблем.

— Что, на кумаре сидишь? — прозвучало над правым ухом парня так простецки, так по-своему, что Савел тут же раскрылся:

— Угу… В волокуше… Вообще, труба! Отходняк, ля… На тот свет. Вот-вот и в штопор…

— Не боись, вскорячиться тебе я помогу. Есть одно дельце для тебя. Очень деликатное, тонкое, но ты должен справиться. На дозу будет хватать всегда… Всю оставшуюся жизнь. Соглашайся.