Наталья Нестерова - За стеклом (сборник) Страница 13

Володя бросился в Кузьминки, по первому адресу в списке.

Дверь ему открыла старушка в платочке.

— Ивановы здесь живут? — спросил Володя.

— Здеся, — испуганно кивнула старушка.

— Где он?

— Дак кто?

— Иванов! — рявкнул Володя и напряг мышцы рук.

— Картошку копает. Тут недалеко, у окружной дороги участок захватили. Я им говорила — арестуют. У нас в колхозе за такое…

— Фотографию давайте!

— Сашкину?

— Нет, его жены. Быстро!

Володя рванулся в квартиру вслед за бабулей. Она дрожащими руками перелистывала семейный альбом.

— Вот она, Любонька, на коммунистическом субботнике.

Миловидная худенькая женщина никак не походила на ту Иванову.

— Это не она, — пробормотал Володя.

— Истинно она, только помоложе. Хотите, паспорт покажу?

— Не надо паспорта.

«Как, однако, просто нашим грабителям», — подумал он.

— Бабуля, зачем вы дверь открываете незнакомым и в дом пускаете? — попенял Володя.

— Да ты орешь, милый. Раз орешь — значит, милиция или власть. Что с Сашкой-то?

— Все в порядке, картошку копает. Никто у него участок не отберет, не волнуйтесь. Всю Москву опахали — у всех не отберешь. Властям это только выгодно — народ ковыряется на зараженных почвах, а они дачи гектарные в экологически чистых местах строят.

— Не понимаю я этого. Сам-то зачем пришел?

— Думал, ваш Сашка с моей женой блудит, — неожиданно признался Володя.

С каждой невольной исповедью ему становилось все проще признаваться в позоре. Так дело пойдет — начнет письма в газеты писать о своей горькой судьбине.

— Ой, ошибся, милый! — сказала бабуля. — Сашка в свободное время крестьянские машины мастерит. Как тебя зовут? Володя. А меня Зинаида Тихоновна. Слышь, чайник свистит? Не попьешь со мной чайку, с вареньем малиновым? Уважь, посиди со мной. Я тут одичала в городе. Один телевизор с утра до вечера, а в нем сплошь срамота.

— С Окружной ягодки?

— Зачем? Из деревни присланные. Мы им сахар на поезде с проводниками отправляем, а они нам варенье.

— Дорого проводники берут?

— Ягодами и берут.

— Найду этого Иванова, — говорил Володя, потягивая жидкий чай, — хоть одну руку, но сломаю. Тренируюсь ежедневно. Правда, мужики говорят, минимум два месяца надо, чтобы мышцы накачать и, следовательно, кинетическую энергию увеличить. А если кастет в перчатку спрятать? Сила удара равна…

Володя опомнился: говорит сам с собой, Зинаида Тихоновна его решительно не понимает.

— И пусть Иванов, — подвел итог Володя, — хоть убьет меня, хоть по носу…

— За что жена разлюбила-то тебя? — сокрушалась старушка. — Мужчина ты видный, интересный. Может, недостаток в тебе какой есть? Или скрываешь? Вот у нас Ермолай Матвеевич был. Все его жене завидовали.

Каждую копейку в дом, хозяйство исключительное, на хлебном месте трудился счетоводом, не пил, слова грязного не говорил. А жена взяла да и повесилась! На чердаке, на крюке, где окорока вялят. Довел мироед! Песню слышал? Двадцать раз на день по телевизору поют: спроси себя, спроси себя… Вот ты и спроси себя!

— Спрашивал, думал, — разоткровенничался Володя. — Ничего в голову не идет, только лысина.

— Чего? — переспросила Зинаида Тихоновна.

— Лысею я. Десяток средств перепробовал — ничего не помогает. Наверное, надо уколы витаминов под кожу в голову делать.

— Страсть какая, — махнула рукой Зинаида Тихоновна. — Я тебе вот что расскажу. Перед войной еще было. Завелся у наших котов деревенских лишай. Ну мы, детишки, его, ясное дело, тоже подхватили. Всех кошек родители потопили, а нас так лечили. Намажут голову клеем столярным, сверху тряпицей обмотают, потом опять клей и опять тряпочкой, пока шапочка не получится, вроде тех, что на плавающих в бассейне.

Ходили в этой шапочке несколько дней. Чешется — страсть. Подойдешь к стенке и головой бьешься, так свербит. Потом отдирают эти тряпицы, прямо с волосиками. Что не выдралось — выщипывают. Крик стоял по всей деревне.

— Из арсенала фельдшера Кикнадзе, — усмехнулся Володя.

— Что ты говоришь? Это самый наш народный способ. Так вот, дядька у меня был лысый, как бабье колено. Его тоже лишай стригущий захватил, ну и его намазали. А когда отдирали шапочку-то, он так матерился, что нас, детей, со двора прогнали. И что ты думаешь? Полезли у него потом волосья что проволока — густые, крепкие. Все диву давались.

Володя попрощался с Зинаидой Тихоновной, еще раз извинился и посоветовал не открывать дверь кому попало.

Нет, вваливаться в чужие квартиры — не метод. Нужно придумать, как вычислить изобретателя-греховодника Иванова, не нарушая покоя мирных граждан.

СОМНИТЕЛЬНЫЕ ЛАВРЫ

Настя прибежала к маме странно возбужденная, размахивая книжкой с пистолетами и оголенными красотками на обложке.

— Мама, ты читала последний роман дяди Родиона?

— Нет еще. Про что? Опять убийства и постельные сцены?

— Хуже, то есть лучше. Отпад! — Настя произнесла любимое словечко. — Умереть и не встать! Тут такие матюки, такая похабщина! Сорокин отдыхает!

Лена взяла книжку, прочитала несколько страниц и возмущенно запретила дочери брать в руки эту гадость. Они немного подрались, выхватывая книгу из рук друг у друга. Победила Настя, точнее, аргумент — на каждом углу продается, завтра же новую куплю. Лена отправилась излить гнев подруге по телефону.

— Как вы могли! Ведь дети, подростки читают! Интеллигентные люди, называется! Чему вы их учите?

— Да, — вяло отозвалась Алла Воробейчикова, — полнейший абзац. На меня в суд подают, скандал вселенский.

— Зачем Родион написал такое?

— Он не виноват, — уныло ответила Алла, — я напортачила.

И объяснила Лене, как работал семейный литературный конвейер, выходивший в свет под псевдонимом Тит Колодезный.

Родион сочинял сюжет, колотил на компьютере диалоги, описание погонь, перестрелок и прочих детективных атрибутов. Периодически вставлял в текст указания жене, начинавшиеся ласковым обращением «Воробей!» и выделенные курсивом. Поскольку дело было семейным, Родион в своих вставках веселил жену тем, что употреблял многие глаголы, существительные и прилагательные совершенно нецензурные, подчас — изощренно матерные.

Далее за текст бралась Алла. Выполняла указания, заменяла курсив литературно и цензурно безупречным текстом.

Так было и с последним романом. Но проклятый компьютер почему-то перенес на дискету вариант Родиона, а не причесанный текст Аллы.

Она же вела рукопись в издательстве и несла полную ответственность. Конечно, кроме редактора еще многие работают с книгой. Но привыкшие ко всему сотрудники лишь пожали плечами. Сочли, что грязная брань — это специальный прием. Благо примеров в современной беллетристике имелось немало.

Главный просчет Аллы — не удосужилась заглянуть в рукопись перед сдачей в типографию. Навалились другие заботы, она и махнула рукой. Кроме того, старший корректор, опытная и надежная, как учебник русского языка, хотя и высказала решительное отвращение к такого рода заигрываниям с читателем, конкретных замечаний не сделала. Алла понимающе кивнула: мол, не для нас, эстетов, писано. И отнесла наборщице — вносить корректорскую правку.

Книга вышла. Любители жанра через каждые три — пять страниц могли любоваться курсивом.

«Воробей! Здесь надо… (зафигачить) сексуальную сцену. Пусть он… (восторженную) дамочку так… (отделает), покрутит на… (фаллосе), чтобы ей вся последующая жизнь грандиозным… (половым актом) мечталась».

«Воробей!.. (стащи) у Тургенева описание… (деревенского), (розового) утра. Кажется, есть в… (гениальных) “Записках охотника”».

«Воробей! Требуются… (трогательно-вздыхательные) чувства героини».

«Воробей!.. (опиши) женский костюм, в котором дорогая… (падшая женщина) идет на… (промысел).

И так далее.

В издательстве разразился дикий скандал.

Крайней, и справедливо, была редактор Алла Воробейчикова. Начальник топал ногами, брызгал на нее слюной, грозил судом и требованием покрыть все производственные расходы. Коллеги смотрели на Аллу как на безнравственного плагиатора.

— Кошмар! — согласилась Лена. — А что Родион? Очень переживает?

— Родион как раз потешается. Говорит, что коммерческой литературе, как публичной девке, даже сексуальные маньяки в кайф. Еще не вечер, подожди, кипятком мочиться от восторгов начнут.

Лена утешила подругу, сказала, что после увольнения поможет найти работу. Например, с Булкиным поговорит о необходимости принять еще одного сотрудника. Все равно Булкин не вникает в дела, оболванить его нетрудно.

Родион оказался прав. Скандал обернулся триумфом. Через несколько дней после выхода грязной книги распространители опустошили склад издательства, а читатели сметали книгу с прилавков. В прессе появились отзывы критиков, растолковывавших новаторский ход Тита Колодезного, который фамильярным обращением к читателю «Воробей!» призывает к сотворчеству, соавторству и полету фантазии. Курсивные вставки несут колоссальный заряд экспрессии, вроде пощечины по лицу, отпущенной не для оскорбления, а с целью заставить человека впасть в творческий экстаз.