Геннадий Сазонов - Марьинские клещи (сборник) Страница 13

Иван и Сашок, оба бездыханные, лежали на земле, ладони их были сцеплены в дружеском пожатии, теперь уже навек.

«Тайфун» набирал обороты, свирепствовал всё сильнее и сильнее.

Против четырех дивизий Западного фронта, удерживавших линию фронта на стыке 30-й и 19-й армий, фашистское командование двинуло 12 дивизий, в том числе — три танковые. Одновременно 4-я танковая группа Гёпнера нанесла прицельный удар в стык 43-й и 50-й армий, это примерно 60 километров фронта. Фашисты выбирали именно «слабые звенья» в позициях Красной армии, где и старались получить успех.

Прорыв в нашей обороне с каждым часом увеличивался в размерах, уже возникала реальная угроза окружения, среди солдат поползли слухи, что «генералы предали их, бросили на произвол судьбы». Был сдан город Белый, а это уже на подходе к Ржеву, что открыло возможность быстрого продвижения фашистов к Москве.

Приказ об отводе войск из Ставки Верховного главнокомандующего так и не поступил.

Как и раньше бывало, когда возникали сложные ситуации, генерал Конев напряженно искал выход, определял маневр, который остановил бы и отбросил врага назад. Командующий отдавал приказания о контрнаступлении на разных участках. Силами действующих армий, а также соединений, взятых из резерва, были нанесены ощутимые удары по немцам, прорвавшимся в тыл.

Но красноармейским частям не хватало поддержки авиации и артиллерии, а без них эти атаки не меняли кардинально ситуацию в нашу пользу; взаимодействию мешало и то, что часто выходила из строя телефонная связь.

4 октября генерал доложил в Ставку о мерах, которые он предпринимал для противодействия наступлению фашистов, но также сообщил, что «существует угроза выхода крупной группировки немцев в тыл нашим войскам».

Третьи сутки подряд командующий не ложился спать, он считал, что нельзя ему передавать «бразды правления» кому-то другому — даже на час.

Всё-таки Иван Степанович не терял надежды изменить ход боёв в нашу пользу. Он поручил первому заместителю командующего Западным фронтом генералу Ивану Болдину быстро сформировать оперативную группу, куда вошли стрелковая и мотострелковая дивизии и две танковые бригады. В районе райцентра Холм-Жирковский группа генерала Болдина атаковала фашистов, завязала танковое сражение. Двое суток — 4–5 октября — вздымалась и горела земля в окрестностях Холм-Жирковского, обильно лилась солдатская кровь, окрестные поля и луга были усеяны трупами немцев и русских, повсюду были видны разбитые повозки, обгорелые машины и танки, на пепелищах бродили раненые или просто брошенные лошади.

Опергруппа должна была соединиться с резервными войсками генерала Константина Константиновича Рокоссовского, но осуществить этот замысел не удалось, силы были неравные.

Поэтому соединения под командованием генерала Ивана Болдина отступили.

В ночь с 5 на 6 октября было, наконец-то, получено разрешение Ставки и начался отвод наших войск от фронта на линию Осташков — Селижарово — Оленино — Булашево, далее по восточному берегу Днепра до Дорогобуша. Манёвр, к сожалению, запоздал, но всё же и он имел положительное значение, поскольку позволял сохранить жизни тысячам солдат и офицеров.

Ещё накануне немецкие соединения получили приказ № 1870/41 с грифом «совершенно секретно» за подписью командующего группой армий «Центр» генерала фон Бока, который детально предписывал действия по окружению частей Красной армии западнее Вязьмы.

Утром 7 октября фашисты замкнули кольцо, куда попали 16 дивизий Западного фронта из четырёх армий.

По поручению Ставки генерал Иван Конев отдал войскам приказ сражаться в окружении, вырваться из блокады, руководство он возложил на генералов Федора Лукина и Ивана Болдина. Части, отрезанные от фронта, сковали значительные силы немцев — 13 дивизий. И это был зримый положительный результат «вяземского котла», поскольку упомянутые вражеские войска были выбиты из наступления на Москву.

«Поведение русских войск даже в первых боях находилось в поразительном контрасте с поведением поляков и западных союзников при поражении. Даже в окружении русские продолжали упорные бои, — вспоминал уже после войны один из фашистских преступников. — Там, где дорог не было, русские в большинстве случаев оставались недосягаемыми. Они всегда пытались прорваться на восток. Наше окружение русских редко бывало успешным. Русские с самого начала показали себя как первоклассные воины, и наши успехи в первые месяцы войны объяснялись просто лучшей подготовкой. Обретя боевой опыт, они стали первоклассными солдатами. Они сражались с исключительным упорством, имели поразительную выносливость».

Такие оценки появились, разумеется, уже тогда, когда для Германии запахло жареным, когда режим нацистов истончался и превращался в прах на глазах.

Но осенью 41-го, конечно же, господствовали другие настроения.

9 октября немецкий министр пропаганды Геббельс заявил на всю Германию, что «исход войны решён, и с Россией покончено».

Вслед за его речью по радио в Берлине передали заявление Гитлера, где он утверждал, что «враг сокрушён и никогда не поднимется». На следующий день газеты в Берлине вышли с кричащими заголовками: «Прорыв центра Восточного фронта!», «Результат марша на Восток решён!», «Последние боеспособные советские дивизии принесены в жертву!».

В срочном порядке в Германии изготовили медаль под названием «Виктория».

Верхушке 3-го Рейха казалось, что она, как никогда, близка к заветной цели — низвержению русского народа, физическому уничтожению Русской Цивилизации, превращению русских людей в примитивных рабов «полуевропейского типа».

«Мировое сообщество» ликовало по поводу победы фашистов под Вязьмой. Но, как известно, и прежде, да и теперь, оно строило и продолжает строить ликование на чужой крови и собственной лжи.

В «котле» под Вязьмой открывалась мощь русского характера. Никто не сдавался добровольно в плен. Красноармеец Крутов перед гибелью писал потомкам на листе из школьной тетради: «Не забывайте нас, кто будет жить! Мы боролись, мы любили Родину, как мать. Мы были такими, какими были, дрались с фашистами, как умели, мы были такими, других не было. Мы — непобедимы!».

Полностью осуществить выход из окружения не удалось.

Наши армии, ведя жестокие бои, 11 октября у села Богородицкое разомкнули «кольцо» шириной около 30 километров. В свободный коридор устремились уцелевшие соединения Красной армии, но не все успели выйти. Немцы, спешно собрав силы, восстановили блокаду, начали сжимать её. В плен попало более шестисот тысяч наших солдат и офицеров. Теперь они в полной мере ощутили, что такое фашизм.

Под Вязьмой был организован концлагерь, где военнопленным не давали пищи и воды, каждые сутки умирало по 300 человек.

Иван Степанович услышал шум в коридоре, поднял голову от карты и увидел входящих членов комиссии Государственного Комитета Обороны. Они самостоятельно добрались в деревню Красновидово Можайского района Московской области, куда на днях переместился штаб Западного фронта.

Конев узнал среди гостей Молотова, Мехлиса, Ворошилова.

«Значит, — мелькнуло в голове у генерала, — Ставка поставила на мне «точку».

Да, он не ошибся.

Члены комиссии ГКО из Москвы, уже осознававшие, что под Вязьмой произошла катастрофа для Красной армии, прибыли в штаб с одной целью — отстранить Конева от руководства Западным фронтом.

Но это было ещё не всё!

Встретившись взглядом со Львом Мехлисом, Конев почувствовал, как по спине пробежал озноб, будто облили ледяной водой. Человек, глядевший на Ивана Степановича пристально и недружелюбно, отправил два месяца назад под расстрел предшественника Конева — генерала армии Дмитрия Григорьевича Павлова, командующего Западным особым военным округом. Он занимал должность ровно год, был известным военным и Героем Советского Союза.

Его обвинили в том, что допустил в июне 1941 года отступление наших войск от западных границ до Минска.

Павлова отстранили от командования фронтом, а 4 июля арестовали. На вопрос генерала, в чём его подозревают, армейский комиссар 1-го ранга Л.З.Мехлис с нескрываемой ненавистью бросил:

— В предательстве!

Вот так — ни больше, ни меньше.

При самом деятельном участии Мехлиса генералу Павлову выставили грозные обвинения — «был участником заговор ещё в 1935 году», «имел намерение в будущей войне изменить Родине», «открыл фронт противнику».

Даже Верховный Главнокомандующий И.В. Сталин, когда после суда над генералом получил проект приговора, картинно возмутился: «Пусть выбросят всякую чепуху вроде «заговорщической деятельности».

С самого начала Дмитрий Григорьевич отвергал лукавые формулировки в свой адрес, называл их тяжёлыми, неправедными. Он не только командовал Западным фронтом, но и был удостоен звания Героя Советского Союза, а также являлся заместителем Председателя Совнаркома СССР.